Антропоцентрическая парадигма современного гуманитарного знания: метадисциплинарный "дом теорий"

Обе формы свободы (и воля к рабству, и воля к бунту) сливаются в единое целое и выражаются в виде особой концептуальной формулы, определяющей динамику развития НС КПП иррационально-«корневого» типа: «Гуляй, собака, живой покуда! / Из песни - в драку! От драки к чуду» [Там же. С. 117]. Русское Чудо (квинтэссенция исканий русского самосознания) оказывается парадоксом на базе соединения несоединимого (например, «век жуем матюги с молитвами» [56. С. 54]). Потому и ключевая СИ «поэт» наделяется двойственной природой: «Но кто-то зевнул, отвернулся и разом уснул. / Разом уснул и поэтому враз развязалось / - Эй, завяжи! - кто-то тихо на ухо шепнул. / Перекрестись, если это опять показалось» [Там же. С. 110].

В рамках подсистемы инструментальных КПУ (когнитивный проект (план реальных / потенциальных, внутренних (духовных) / внешних (социально обусловленных) действий) субъекта-источника, направленный на успешную реализацию одной / нескольких стратегических целей КПП), активизируются те же самые процессы. Например, сущность одной из системообразующих инструментальных КПУ КПП А. Башлачёва такова: поэт должен подтвердить, оправдать своей жизнью / смертью каждое написанное слово («Это то же самое, что я говорю: надо прожить песню!» [Там же. С. 408]), что должно обеспечить целостность, неразрывное единство «творческой» и «реальной» биографии поэта и человека, помочь преодолеть пустоту искусственных форм выражения. Однако не сознание поэта управляет «корневыми» элементами его собственной программы, а система стихийных «корневых» кодов, таких как русская любовь, русская свобода, русская тоска и т.д., полностью контролирует его сознание. Поэтому возможна нейтрализация ключевой инструментальной КПУ поэта: «И можно песенку прожить иначе, // Можно ниточку оборвать. // Только вырастет новый мальчик // За меня, гада, воевать» [Там же. С. 114]. Нейтрализация КПУ отражается на состоянии конкретного субъекта- источника. Возможны два основных варианта: а) глубокий духовный кризис; б) безвременная гибель. Именно второе и случилось с поэтом.

На завершающем этапе становления КПП Башлачёва (система оценочно-результативных КПУ) очевидно уже не только предощущение гибели («Поэты идут до конца. И не смейте кричать им: - Не надо! // Ведь Бог... Он не врет, разбивая свои зеркала. // И вновь семь кругов беспокойного, звонкого лада // Глядят ему в рот, разбегаясь калибром ствола» [Там же. С. 127]), но и (как результат когнитивно-ментального опыта) понимание: противоречивость русской души невозможно преодолеть - это и есть ее «естество». Итог - основной принцип русской НС КПП: «Ставили на чудо - выпала беда» [Там же. С. 73]. Каждый, кто надеется на «чудо», должен быть готов встретиться с «бедой», так как в рамках этой когнитивно-концептуальной системы координат они неразделимы.

Важно отметить, что на условно завершающем этапе моделирования КПП сам субъект и воспринимающее сознание (фанаты, поклонники его творчества, критики, исследователи, биографы и т.д.) моделируют систему оценочно-результативных КПУ и определяют уровень и качество достижения цели. Существенно повышается роль воспринимающего сознания (субъекта- интерпретатора), который наравне с креативным субъектом (субъектом- источником) выступает в качестве создателя и ретранслятора КПП. Из этого следует, что КПП - это своеобразный целостный, динамический, когнитивно обусловленный, моделируемый человеком проект собственной судьбы. Он является достаточно гибким и постоянно трансформируется, реагируя на изменения (психофизиологические, духовные, когнитивные, социальные и многие другие). Синтетическая природа КПП позволяет говорить о том, что специфика выстраивания проекта своей биографии определяется не только субъектом-источником (самой личностью), но и всеми субъектами, получившими статус субъекта-интерпретатора, т. е. людьми, которые в той или иной степени участвуют в жизни человека. Понятие КПП позволяет по-новому взглянуть на распространенные в науке вариативные конструкты типа «биографический миф», «автобиографический миф», «текст жизни», «текст судьбы» и т. п. Не отменяя их, моделирование КПП дает возможность провести более глубокий и точный анализ мифобиографических структур, равно как и их систематизацию (см., например, проводимое авторами моделирование КПП СЯЛ С.А. Есенина [57, 58] и И.А. Бродского [59, 60]).

Разработанную Д.И. Ивановым исследовательскую стратегию (назовем ее для краткости стратегией А) можно назвать «когнитивно-прагматической». Ее суть составляют проводимый на принципиально новых основаниях структурный анализ и «каркасное» моделирование лингвокогнитивного субъекта как такового. Сфера художественного предстает как частный случай реализации «стратегии А», однако глубина осмысления творческой речемыслительной деятельности позволяет соотнести многие положения «стратегии А» и со сферой художественного. Литературоведческая проекция «стратегии А» позволяет дать «глубинное» (когнитивно-дискурсивное), а не внешнее описание всего социокультурного «поля литературы» и результатной (воплощенной в синтетическом тексте) стратегии автора-творца, фактически закона его творческого (жизнетворческого) пути (в той мере, в которой его возможно интерпретировать).

«Стратегию Б» можно условно назвать стилевой. Ее смысл - собственно литературоведческая проекция всего нового знания о лингвокогнитивном субъекте. «Стратегия Б», разрабатываемая Д.Л. Лакербаем, многообразно используя это новое структурно-компонентное знание, соединяет его с герменевтикой «органической» стилевой традиции.

Стилевая концепция Д.Л. Лакербая изначально создавалась независимо от исследований Д.И. Иванова, но в процессе формирования получила мощный импульс от них: оказалось, что в основе обеих стратегий лежат антропоцентрическая парадигма и четкая ориентация не на компонентную «поэтику культуры», но на субъекта речи (текста, художественного текста) как «субъекта» произведения, в конечном счете - на «поэтику субъекта» (отсюда и название совместной монографии). К тому же результаты исследований Д.И. Иванова оказались ответами на некоторые важные, но проблематичные в рамках первоначальной концепции вопросы. В самом кратком виде начальная логика концепции Д.Л. Лакербая состоит в следующем.

Индивидуальный стиль - «неопределенная определенность», не уловимая целиком в сети рацио, но безошибочно различимая читателем. Стремление любой ценой «осистемить» стиль возвращает к традиции риторического его понимания (стиль есть «украшение»), что в итоге дает основания вообще «списать» саму категорию (как это произошло у многих западных теоретиков). Противоречие между феноменом индивидуального стиля и его научной моделью должно быть осознано как неснимаемое, но продуктивное, требующее особого подхода: ведь уникальность является его единственным дифференцирующим качеством (индивидуальный стиль либо уникален, либо его нет, а есть та или иная вариация того или иного «большого стиля»). Любое типологизаторство, не ставящее во главу угла эту уникальность, рискует потерять предмет исследования и рассматривать системность (любой сложности), которая не будет стилем или, в лучшем случае, будет представлять собой его «языковой след».

Последнее относится к популярной сегодня линвистической поэтике с ее промежуточной категорией идиостиля, которую сами лингвисты не очень внятно отличают от бесспорно лингвистической категории идиолекта (см. [61]). Эстетический объект (результат рецепции / интерпретации) заменяется лингвоподобным каркасом, а введение терминологической пары идиолект / идиостиль есть, по сути, попытка представить лингвистически ощутимую специфичность художественного текста как системный языковой феномен.

Но между языком в обычном (хоть узусном, хоть окказиональном) применении и «языком писателя» разница качественная, а не количественная: последний представляет собой другое языка (иначе нет никакой уникальности, и стиль писателя-гения гомогенен стилю умелого журналиста). Чем может быть другое языка - вот как должен звучать вопрос к идиостилю. Без переноса сути вопроса на метаязыковый по отношению к лингвистике и литературоведению уровень философии языка и литературы корректно описать переход к идиостилю невозможно. Философия же стиля должна вырастать из постулатов: а) его уникальности; б) решающей важности перехода личность - текст личности, т.е. «трансцендирования» субъекта-личности в субъектно-личностно «сказанный» (зафиксированный), но в то же время «сказываемый» (неостановимый в своем становлении, дискурсивный) текст, требующий для своего (нетождественного) воплощения «возврата» субъекта в лице читателя (субъект- источник через Язык своеобразно «реинкарнируется» в субъекте- интерпретаторе; стиль - это уровень эстетического объекта, а не запертой под книжной обложкой словесной матрицы; без читателя полноценный эстетический объект, т.е. стильная реинкарнация, неосуществим.

Опустим дальнейшее изложение концепции (она представлена в вышеназванной совместной монографии), отметив лишь глубинное «пересечение» стратегий А и Б. Так, единым для обеих оказывается представление о языке (не инструменте, но «месте», «просвете» бытия) - при этом стиль предстает уникальной реализацией творящим субъектом-источником своей КПП в особом субъектно-языковом пространстве, пространстве сотворчества языка и человека (этим снимается едва ли не главное препятствие - дуализм языкового «материала» и эстетического объекта). Поскольку творчество предстает как совместный субъектно-языковой процесс, а стиль как результантная субъективность текста, то место привычного «образа автора» занимает результантный языковой субъект как индивидуальноязыковая (стилевая) персона, которой не столько можно «приписать», «инкриминировать» текст, сколько она сама приписана и инкриминирована тексту, имманентна ему как в его «матричности», так и в его дискурсивности (интерпретативной деятельности реципиента). Как уже понятно, это и есть языковая личность, увиденная глазами литературоведа. Она становится важнейшим стилевым определителем, и принципиальной характеристикой являются характер и мера синтетичности этой языковой личности.

На своеобразном «перекрестке» стратегий А и Б расположена формирующаяся дискурсивная теория интерпретации. Наличие в теории СЯЛ ассоциативно-интерпретационного уровня означает, что синтетический текст по-настоящему живет в контакте со своей аудиторией, что субъект- источник синтетического текста в рамках своей КПП стремится так или иначе задать тип интерпретации, но субъект-интерпретатор («программно» входящий в структуру СЯЛ) в соучастии или «борьбе» с этим воздействием превращает данный процесс в вероятностный. Мы встречаемся с новым теоретическим описанием старой проблемы филологии - характеристики и оценки интерпретации, и интерпретация здесь через КПП СЯЛ заложена в структуру текста, продолженного за пределы вербальности.

Интерпретация, в нашем понимании, есть явление дискурсивное, и очень ясно это видно как раз в ситуациях нестандартной или несовпадающей (автора и интерпретатора) дискурсивности. Если у интерпретатора-исследователя, к примеру, есть неприятие или непонимание реализованной в тексте КПП, возникает, как мы это называем, «программная ошибка» интерпретации, дискурсивная подмена, одной из причин которой вполне может являться скрытая синтетичность текста. Замечательный пример высококвалифицированной «мимо»-интерпретации - «О гении и злодействе, о бабе и всероссийском масштабе (Прогулки по Маяковскому)» А. К. Жолковского [62].

Дистанцируясь от «личности» поэта при помощи каталогизации его «футуристического садизма», «верба избиенди», «верба плеванди», «союза с кровавой диктатурой», исследователь таким образом заявляет о «научной объективности», однако сама «неприятная» фигура «имплицитного автора» - результат недвумысленно заявленного ракурса интерпретации («демифологизация», разоблачение, что означает и программную идеологическую установку, компонент КПП языковой личности интерпретатора). Жолковский отказывается от «мифов» - а на самом деле как раз от той дискурсивной (и исторической, и эстетической, и человеческой) реальности, в которой и возможно герменевтическое «распредмечивание смыслов», ведущее к пониманию сокрушительной творческой мощи Маяковского. «Отказ от мифа» проведен под знаком некоей «нормы», которую твердо знает Жолковский и которая превращает «демифологизацию» в литературоведческую сатиру на «классового врага».

Это не логика художественности, но риторическая логика прокурора (в основе которой идеологизированная КПП), убежденного в безупречности локуса интерпретатора (кто поспорит с общечеловеческими истинами?), локуса интерпретации (кто поспорит с точностью «академического знания» и нейтральной объективностью профессионального языка?), ракурса интерпретации (кто усомнится в необходимости развенчания «советских классиков»?), фокуса интерпретации (вы еще сомневаетесь в том, что «М.» - маньяк и террорист?). «Художественный объект», который должен получить дескриптивную характеристику, подменяется авторским конструктом по принципу «вычитания» уникальности, а не «вычитывания». «Академизм» оказывается вычитанием поэта из эпохи, эпохи из поэта, судом «бюргерского» времени над «героическим».

Объединение стратегий А и В позволяет эскизно оформить новую конфигурацию знания внутри антропоцентрической парадигмы - меж- и метадисциплинарный «дом теорий», связанных с проблемами субъектности текста. Расширяя круг разговора и «перенастраивая» в этих рамках различные по своему происхождению исследовательские принципы и инструменты, мы выходим не просто к языковой личности, но к личности дискурсивной, способной реализовываться на всем «текстоцентричном» пространстве культуры, а не только в зоне вербальности. Автор (субъект творчества, субъект-источник) и читатель (зритель, слушатель, субъект-интерпретатор) получают глубинное обоснование, которое потенциально содержит огромные возможности для самых разнообразных исследовательских концепций.

синтетический язык прагматический антропоцентрический

Литература

1. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974. 448 с.

2. Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка: (Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства). М.: Наука, 1985. 335 с.

3. Демьянков В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце ХХ века // Язык и наука конца 20 века. М., 1995. С. 239-320.

4. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М.: Наука, 1987. 263 с.

5. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений. М.: Наука, 1988. 341 с.

6. Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине ХХ века: опыт парадигмального анализа // Язык и наука конца 20 века. М., 1995. С. 142-238.

7. Постовалова В.И. Язык и миропостижение: философия языка В. фон Гумбольдта и когнитивная лингвистика // С любовью к языку: сб. науч. тр. Москва ; Воронеж, 2002. С. 72-89.

8. Постовалова В.И. Лингвокультурология в свете антропологической парадигмы (к проблеме оснований и границ современной фразеологии) // Фразеология в контексте культуры. М., 1999. С. 25-33.

9. Демьянков В.З. Термин парадигма в обыденном языке и в лингвистике // Парадигмы научного знания в современной лингвистике: сб. науч. тр. М., 2006. С. 15-40.

10. Хомутова Т.Н. Научные парадигмы в лингвистике // Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 35 (173). Филология. Искусствоведение. Вып. 37. С. 142-151.

11. Лыкова Н.А. Континуальное и дискретное в языке // Филологические науки. 1999. № 6. С. 54-62.

12. Кубрякова Е.С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения: Роль языка в познании мира. М.: Языки славянской культуры, 2004. 560 с.

13. Воробьев В.В. Лингвокультурология (теория и методы). М.: Изд-во РУДН, 1997. 331 с.

14. Телия В.Н. Объект лингвокультурологии между Сциллой лингвокреативной техники языка и Харибдой культуры // С любовью к языку: сб. науч. тр. М.; Воронеж, 2002. С. 89-97.

15. Караулов Ю.Н. Предисловие: Русская языковая личность и задачи ее изучения // Язык и личность. М., 1989. С. 3-8.

16. Касавин И.Т. Введение // Междисциплинарность в науках и философии / отв. ред. И.Т. Касавин. М., 2010. С. 3-14.

17. Зыкова И.В. Лингвокреативность с позиции лингвокультурологии: теория, метод, анализ // Язык, сознание, коммуникация: сб. статей / отв. ред. серии В. В. Красных, А.И. Изотов. М., 2016. Вып. 53. С. 136-151.

18. Свиридов С.В. Рок-искусство и проблема синтетического текста // Русская рок- поэзия: текст и контекст. Тверь, 2002. Вып. 6. С. 5-32.

19. Иванов Д.И. Рок-альбом 1980-х годов как синтетический текст: Ю. Шевчук «Пластун». Иваново: Епишева, 2008. 196 с.

20. Гавриков В.А. Русская песенная поэзия ХХ века как текст. Брянск: Брянское СРП ВОГ, 2011. 634 с.

21. Доманский Ю.В. Вариативность и интерпретация текста (парадигма неклассической художественности): дис. ... д-ра филол. наук. М., 2006. 494 с.

22. Сыров В.Н. Стилевые метаморфозы рока, или Путь к «третьей музыке». Н. Новгород: ННГУ, 1997. 209 с.

23. Бахтин М.М. К вопросам методологии эстетики словесного творчества: I. Проблема формы, содержания и материала в словесном художественном творчестве // Собр. соч.: в 7 т. Т. 1: Философская эстетика 1920-х годов / ред. С.Г. Бочаров, Н.И. Николаев. М., 2003. С. 265-325.

24. Иванов Д.И. Теория синтетической языковой личности: в 2 т. / Гуандунский ун-т междунар. исследований (Китай). Т. 1: Логоцентрическая модель синтетической языковой личности: структура и общие вопросы (на материале русской рок-культуры). Иваново: ПресСто, 2016. 360 с.

25. Иванов Д.И. Теория синтетической языковой личности: в 2 т. / Гуандунский унт междунар. исследований (Китай). Т. 2: Логоцентрическая модель синтетической языковой личности: компонентная структура, система концептов (на материале русской рок-культуры). Иваново: ПресСто, 2017. 296 с.

26. Фадеева И.Е. Культурная идентичность как семиотическая проблема // Фундаментальные проблемы культурологии: в 4 т. Т. 1: Теория культуры / отв. ред. Д.Л. Спивак. СПб., 2008. С. 214-222.

27. Карасик В.И. Дискурсивная персонология // Язык, коммуникация и социальная среда. Воронеж, 2007. Вып. 7. С. 78-85.

28. Аникин Д.В. Исследование языковой личности составителя «Повести временных лет»: дис. . канд. филол. наук. Барнаул, 2004. 205 с.

29. Хуранова Л.А. Типология языковой личности в отечественной и зарубежной лингвистике // Вестник Вятского государственного университета. 2017. № 5. С. 75-80.

30. Лингвоперсонология: типы языковых личностей и личностно-ориентированное обучение / под ред. Н.Д. Голева, Н.В. Сайковой, Э.П. Хомич. Барнаул ; Кемерово: БГПУ, 2006. 435 с.

31. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. Волгоград: Перемена, 2002. 477 с.

32. Маслова В.А. Лингвокультурология. М.: Академия, 2001. 183 с.

33. Седов К.Ф. Дискурс и личность: эволюция коммуникативной компетенции. М.: Лабиринт, 2004. 320 с.

34. Звегинцев Вл.А. Язык и лингвистическая теория. М.: Эдиториал УРСС, 2001. 248 с.

35. Баранов А.Г. Семиотическая личность: кодовые переходы // Речевая деятельность. Языковое сознание. Общающиеся личности: тез. докл. XV Междунар. симпоз. по психолингвистике и теории коммуникации. М.; Калуга, 2006. С. 30-31.

36. Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 136-137.

37. Сусов И.П. Введение в языкознание: учеб. для студ. лингв. и филол. специальностей. М.: АСТ: Восток - Запад, 2007. 379 с.

38. Чернявская В.Е. Дискурс как объект лингвистических исследований // Текст и дискурс: Проблемы экономического дискурса: сб. науч. тр. СПб., 2001. С. 11-22.

39. Демьянков В.З. Текст и дискурс как термины и как слова обыденного языка // Язык. Личность. Текст: сб. ст. к 70-летию Т.М. Николаевой / отв. ред. В.Н. Топоров. М., 2005. С. 34-55.

40. Степанов Ю.С. Альтернативный мир, Дискурс, Факт и Принцип причинности // Язык и наука конца 20 века. М., 1995. С. 33-71.

41. Кубрякова Е.С. О термине «дискурс» и стоящей за ним структуре знания // Язык, личность, текст: сб. ст. к 70-летию Т.М. Николаевой. М., 2005. С. 23-33.

42. Плотникова С.Н. Говорящий / пишущий как языковая, коммуникативная и дискурсивная личность // Вестник Нижневартовского государственного университета. 2008. № 4. С. 37-42.

43. Синельникова Л.Н. О научной легитимности понятия «дискурсивная личность» // Ученые записки Таврического национального университета им. В.И. Вернадского. Серия: Филология. Социальные коммуникации. 2011. Т. 24 (63), № 2, ч. 1. С. 454-463.

44. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. 3-е изд., испр. и доп. М.: Академический проект, 2004. 992 с.

45. Стернин И.А. Коммуникативное и когнитивное сознание // С любовью к языку: сб. науч. тр. М.; Воронеж, 2002. С. 44-52.

46. Пастернак Б.Л. Охранная грамота // Полн. собр. соч: в 11 т. Т. 3: Проза / сост. и коммент. Б. Пастернака, Е.В. Пастернак. М., 2004. С. 148-238.

47. Тынянов Ю.Н. Промежуток // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 168-195.

48. Иванов Д.И., Лакербай Д.Л. Теория субъектности текста и русская поэзия XX века. Иваново: ПресСто, 2017. 336 с.

49. Попова З.Д., Стернин И.А. Когнитивная лингвистика. М.: АСТ: Восток - Запад, 2007. 314 с.

50. Коротченко Е.П. Метанаррация // Постмодернизм: энцикл. / под ред. А.А. Грицанова, М.А. Можейко. Минск, 2001. С. 459-461.

51. Башлачёв А. Беседа А. Башлачёва с А. Шипенко и Б. Юхановым. «Было бы содержание - формы придут».

52. Косов А.В. Ментальность как мировоззренческая система и компонента мифосознания // Методология и история психологии. 2007. Т. 2, вып. 3. С. 75-90.

53. Бердяев Н.А. Душа России // Бердяев Н.А. Судьба России. М., 2008. С. 7-22.

54. Есенин С.А. Полное собрание сочинений: в 7 т. Т. 1: Стихотворения / подгот. текста и коммент. А.А. Козловского. М.: Наука: Голос, 1995. 672 с.

55. Доманский Ю.В. «Тексты смерти» русского рока: пособие к спецсеминару. Тверь: ТвГУ, 2000. 109 с.

56. Александр Башлачев. Человек поющий: Стихи, биография, материалы / сост. Л. Наумов. СПб.: Амфора. ТИД Амфора, 2010. 480 с.

57. Иванов Д.И., Лакербай Д.Л. Феномен С.А. Есенина как синтетический текст: предварительные замечания // Новый филологический вестник. 2018. № 1 (44). С. 127137.

58. Иванов Д.И., Лакербай Д.Л. Когнитивно-прагматическая программа языковой личности С. Есенина: подсистема целевых установок // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2018. № 3 (81), ч. 1. С. 20-24.

59. Иванов Д.И., Лакербай Д.Л. Логоцентрическая программа языковой личности И. Бродского: предварительные замечания // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2017. № 7 (73), ч. 1. С. 24-27.

60. Иванов Д.И., Лакербай Д.Л. Когнитивно-прагматическая программа языковой личности И. Бродского: система целевых установок // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2017. № 12 (78), ч. 2. C. 29-32.

61. Иванов Д.И., Лакербай Д.Л. Текст, стиль, идиостиль в лингвистике и литературоведении: замечания к привычному // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2017. № 4 (70), ч. 2. C. 18-22.

62. Жолковский А.К. О гении и злодействе, о бабе и всероссийском масштабе: (Прогулки по Маяковскому) // Жолковский А.К. «Блуждающие сны» и другие работы. М., 1994. С. 247-275.

Размещено на Allbest.ru