Современная интерпретация понятия звукового закона в германистике (применительно к немецкому языку)

В XX веке закон перестал быть критерием науки, в то время как лингвистика являлась уже общепризнанной наукой. Лингвистика в XX веке осталась бы наукой, даже если бы она отказалась от всех своих ранее сформулированных законов, и звуковых законов в частности. Однако же этого не произошло, и звуковые законы в лингвистике остались «звуковыми законами», как научные законы остались в естественной науке.

Таким образом, мы считаем бессодержательным вопрос о том, правомерно или нет использование данных терминов в лингвистике. Однако возникает другой вопрос, почему с заменой исследовательских программ в лингвистике в частности ученые не отказались от данного термина, как пережитка естественнонаучной идеологии. Как показывают исследования, оказалось, что данный термин можно использовать без натуралистической импликации; его можно использовать, поскольку данный термин удобен и прост.

Тем не менее яростная критика звуковых законов в частности, и, как следствие, законов в лингвистике вообще вынуждало лингвистов искать другие возможности оформления лингвистики в рамки науки. Одним из таких вариантов выступили лингвистические универсалии. Так, одна из универсалий порядка слов по Гринбергу, выраженная тетричной таблицей, выглядит следующим образом [Croft, 1995, p. 97]:

NRel RelN

DemNXX

NDemX-

Эта запись означает, что указательное местоимение постпозитивно к имени, если в этом языке придаточное определительное также постпозитивно. Но обратное неверно. Постпозитивное придаточное определительное может быть правилом в любых языках. Налицо законообразность данного утверждения, однако оно называется «универсалией», а не «законом». Возникает вопрос, почему. Ведь данную корреляцию можно было бы назвать «законом Гринберга». По нашему мнению здесь несколько причин для того, чтобы не употреблять понятие закона в данном случае. Во-первых, следует отметить, что это - не единственная универсалия Дж. Гринберга, в отличие от законов Гримма, Грассмана и т.д., где данные законы были действительно открытиями. Во-вторых, это - теоретическое решение второй половины XX века, когда открытие законов не было таким «модным делом», как в XIX веке. И в-третьих, как уже говорилось, XX век был веком множества рациональностей, и лингвистика не стала исключением. Если в XIX веке доминирующим, что значит - единственно приемлемым, был сравнительно-исторический метод, то в XX веке параллельно существовало множество подходов в исследовании языка: сравнительно-историческое языкознание, лингвистика текста, когнитивная лингвистика, типология языков и т.д. И каждый подход со своими методами преследовал особенные цели в исследовании языка, где открытие законов уже не имело такого значения. Так, универсалии языков формулировались в контексте типологии языков в XX веке, а звуковые законы - в контексте истории языковых семей и групп, то есть в сравнительно-историческом языкознании. Данные методы являются в лингвистике параллельными, преследуют разные цели, используют разные инструменты и терминологию, следовательно, нет оснований именовать факты и явления, исследуемые в одном контексте, терминологией, используемой в другом контексте. У каждого из данных методов есть свои критерии, как и каким образом называть регулярные корреляции в истории языковых явлений. В каждом отдельном случае решение принимает лингвист, занимающийся данной проблемой, в зависимости от контекста его работы.

Как зарубежный «радикальный конструктивизм» [Лазарев, 2006, c. 48-63], так и отечественная методология, особенно на линии Г.П. Щедровицкого, подсказывают, что если вообще употреблять выражение «научные законы», то его следует понимать как специальную форму теоретического знания. Так, по В.П. Литвинову: «Закон - это форма теоретического знания, необязательно нечто сверх того» [Литвинов, 2006, с. 57], и эти законы мы сами приписываем при-роде [Литвинов, 1986, с. 136-143]. Таким образом, в той мере, в какой эта форма удачно представляет ответ самой природы на наши научные акты, может быть правомерен метонимический перенос нашей формы объективного знания на оформляемый этим знанием сам объект, понятый реалистически.

Размещено на http://www.allbest.ru/

[Введите текст]

Взяв за основу схему Г.П. Щедровицкого [2003, с. 249], мы представляем закон примерно так:

Так, по мнению Г.П. Щедровицкого, законы нужны нам не для того, чтобы изучать сами механизмы, а для того, чтобы подменить их другими процессами нашей собственной деятельности в соответствии с формальными правилами или же естественными процессами, подчиняющимися этим законам [Щедровицкий, 2003, с. 250]. Законы очень эффективны, считает Г.П. Щедровицкий, поскольку они упрощают нашу деятельность и дают нам возможность овладевать многими явлениями естественного и социального мира. Но законы нехороши тем, считает он, что они не дают представления о реальном процессе [Щедровицкий, 2003, с. 250].

Таким образом, весьма непростым является отношение между научным законом и объективным фактом. Невозможно указать на некоторое наблюдаемое явление и утверждать, что некоторый предъявленный закон однозначно описывает его. Мы придерживаемся точки зрения В.Н. Карповича, который утверждает, что всякий объективный факт - предмет или явление - представляет собой сложную систему, которая характеризуется очень большим и неизвестным заранее количеством переменных, в то время как закон имеет только точно установленное и ограниченное число переменных. Поэтому закон фиксирует не постоянные отношения между объективными фактами, но константные отношения между некоторыми выделенными их аспектами, которые представлены переменными закона [Карпович, 1980, с. 144].

Что касается лингвистики, то звуковой закон, который мы конструируем как, например, «закон германского передвижения согласных», представляет действительную судьбу германских звуков, выражаемую языком этого «закона». Таким образом, можно сказать, что законом на самом деле является то, чем лингвист может оперировать как законом.

Итак, все вышеизложенное позволяет прийти к следующим выводам:

1. Закон - это форма теоретического знания, которая удобна в использовании. Таким образом, с точки зрения современной методологии кажется бессодержательным вопрос о правомерности использования данного понятия в лингвистике. Это утверждение подкрепляется ссылками на суждения некоторых современных методологов, и она получает достаточное обоснование при внимательном историческом анализе методов мышления в их отношении к данным истории языка, прежде всего у младограмматиков.

2. Основными критериями для формулирования звуковых законов у младограмматиков являлись универсальность, историчность, импликация авторитета. В их работах такое перечисление критериев не содержится, но мы делаем этот вывод на основе детального перебора всего многообразия установленных корреляций и определения обстоятельств, при которых применяется или не применяется термин «закон». При этом мы учитываем, что разные авторы, в частности среди немецких младограмматиков, принимали решение о «законе» по-разному.

3. Напротив, сегодня не следует задавать единые критерии, какие из звуковых регулярностей следует или не следует называть звуковыми законами. Сегодняшний историк языка не находится в ситуации принципиального необходимого выбора этого термина. Поскольку же он - естественный наследник этой науки XIX века, ему следует по возможности сохранять традиционные обозначения в тех случаях, где они не искажают картину исторического объекта.

4. Закон Гримма является удачным обобщением в исторической фонетике германских языков, а его расширение вторым передвижением в верхненемецком языке существенно дополняет исторический образ немецкого языка как «наиболее германского из всех германских». Понятно, что общетеоретические термины должны определяться единообразно для всех языков, поэтому не может быть особого понятия звукового закона для немецкого языка. И если проблема звукового закона обсуждается нами как специальная проблема германистики, то это связано не с заданием особой концептуальной схемы для отдельного языка, а с известным историческим наблюдением, что немецкий язык представляет собой особенно показательный материал для обсуждения этой проблемы общего языкознания. С другой стороны, это оказывается важной чертой в историческом характере немецкого языка.

5. Звуковой закон не может быть заменен «языковой универса-лией», поскольку универсалии языков формулировались в контексте типологии языков, а звуковые законы - в контексте сравнительно-исторического языкознания. Данные направления являются в лингвистике параллельными, преследуют разные цели и используют разные инструменты и разную терминологию. Несомненно возможно в близком будущем взаимовлияние разных направлений поиска. После первой американской конференции об универсалиях языка этот термин был подхвачен генеративной лингвистикой Ноама Хомского, а с начала 1980-х годов это направление принципиально работает на материале языков мира. Со своей стороны, историки языка, принимающие генеративистский подход, должны будут обсуждать отношение «звуковых законов» к «универсальной грамматике». Иными словами, наше заключение о раздельном статусе универсалий и законов относится к сегодняшнему дню и само не претендует на универсальность.

В заключении работы дается обобщенный анализ проведенного теоретического исследования и формулируются основные выводы диссертации.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИИ ОТРАЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ

Научные статьи, опубликованные в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях (по перечню ВАК РФ):

1. Рахимбирдиева, И.М. Научные критерии понятия звукового закона в лингвистике [Текст] / И.М. Рахимбирдиева // Вестник ПГЛУ. - Пятигорск: ПГЛУ, 2009. - № 3. - С. 48-51 (0,5 п.л.).

2. Рахимбирдиева, И.М. Современная интерпретация звукового закона в германистике [Текст] / И.М. Рахимбирдиева // Вестник ПГЛУ. - Пятигорск: ПГЛУ, 2011. - № 2. - С. 82-86 (0,6 п.л.).

Публикации в других изданиях

3. Рахимбирдиева, И.М. К вопросу о критике понятия «звуковой закон» в лингвистике [Текст] / И.М. Рахимбирдиева // Актуальные проблемы романистики и германистики: сборник статей по материалам межвузовской научной конференции (Смоленск, 25-26 июня 2009 года): в 2-х ч. - Смоленск: СмолГУ, 2009. - Вып. XIII, ч. 1. - С. 90-95 (0,2 п.л.).

4. Рахимбирдиева, И.М. К вопросу о становлении понятия звукового закона в лингвистике конца 19 века [Текст] / И.М. Рахимбирдиева // Актуальные вопросы современной науки: сборник научных трудов: в 3-х кн. - Новосибирск: ЦРНС - Издательство СИБПРИНТ, 2009. - Вып. 6. - Кн. 3. - С. 161-166 (0,3 п.л.).

5. Рахимбирдиева, И.М. Критические размышления над понятием научного закона в лингвистике [Текст] / И.М. Рахимбирдиева // Альманах современной науки и образования: Языкознание и литературоведение в синхронии и диахронии и методика преподавания языка и литературы: в 3-х ч. - Тамбов: Грамота, 2009. - № 2 (21).- Ч. 3. - С. 141-145 (0,5 п.л.).

6. Рахимбирдиева, И.М. Понятие «закон» в натуралистической концепции Шлейхера [Текст] / И.М. Рахимбирдиева // Система ценностей современного общества: сборник материалов IV Всероссийской научно-практической конференции. - Новосибирск: ЦРНС - Издательство СИБПРИНТ, 2009. - С. 141-146 (0,2 п.л.).

7. Рахимбирдиева, И.М. Младограмматики и их критерии понятия «закон» [Текст] / И.М. Рахимбирдиева // Альманах современной науки и образования. - Тамбов: Грамота, 2011. - №2 (45). - С. 216-218 (0,3 п.л.).

Размещено на Allbest.ru