Социальная традиция российской модели коммуникаций

* средства коммуникаций, служащие в первую очередь государственным, а не частным интересам;

* отсутствие по крайней мере реальной “ общественной сферы ”, где бы происходил настоящий диалог между властью и обществом, но, наоборот, четкое деление на “формальную общественную сферу”, позднее ставшую ритуальной, и на узкую “параллельную общественную сферу”, напоминающую политические и литературные дебаты XIX в.

Вместо заключения: элементы для анализа современной российской коммуникационной модели

Мы не ставим перед собой цель проанализировать все проявления исторической традиции развития коммуникаций в постсоветский период, так как такая обширная тема, безусловно, заслуживает отдельного рассмотрения. Однако здесь мы представим лишь некоторые из тех проявлений, которые нашли отражение в данной статье.

В целом необходимо констатировать, что ученые-социологи современное российское общество продолжают рассматривать в рамках общества сословно-слоевого типа, а следовательно, и процессы, происходящие в таком обществе, не вполне согласуются с декларируемыми в рыночной экономике [Шкаратан, Ильин, 2006; Кордонский, 2008]. В таком обществе основным мерилом социальной иерархии становится не столько доход, сколько близость к власти, выражаемая количеством привилегий.

В этом смысле современные медиа вполне встроены во властную вертикаль и делят между собой привилегии. По сути, сами эти медиа были сформированы путем нерыночной дистрибуции привилегий от власти к собственникам и создателям таких СМИ. В этом смысле сначала СМИ сами по себе выступали как привилегия, когда они и их доли собственности (как, например, ОРТ) отдавались лояльным крупным собственникам. Позднее этим собственникам для этих СМИ стали выдаваться привилегии властью (как, например, знаменитый “газпромовский кредит” НТВ). Такая модель дистрибуции медиасобственности вполне воспроизводила общероссийскую картину приватизации, в которой крупные куски государственной собственности были привилегией, обмениваемой на лояльность “олигархов” [Очерки..., 1998]. В такой системе власть и собственность объединялись и воспроизводили советскую номенклатурную логику, в которой власть приравнивалась к собственности [Нуреев, 2003].

По такой же модели государство или власть “отдавало” народу гражданские свободы, в том числе пресловутую свободу прессы. Юрий Левада утверждает, что, по сути, предоставление гражданских свобод не было результатом борьбы за них, а очередным “подарком” со стороны власти [Левада, 2005]. Таким образом, “на раздаче” всегда находилась власть. Поэтому, когда властная элита сменилась в начале 2000-х гг., она почувствовала свою легитимность произвести перераспределение медиасобственности и гражданских свобод в свою пользу с целью обеспечения более жесткого властного контроля.

В этом проявилась укорененная модернизаторская традиция власти, которая всегда рассматривала медиа как ресурс, помогающий и способствующий модернизационным изменениям, а также как ресурс, осуществляющий ее, власти, политику. Таким образом, в 2000-е гг. происходят, с одной стороны, перераспределение медиасобственности и переход ее из рук одних олигархов к другим, которые более тесно связаны с властной элитой, а с другой -- создание жесткой системы контроля, но скрытой за фасадом “частных собственников” и “рыночных отношений”. В этих условиях проявлением государственной воли становится и укрепление государственных СМИ, и прямая инициатива по их созданию, воспроизводящая модель Петра I (когда по мановению лидера государства или близких к нему людей и при непосредственном их участии создаются СМИ).

Однако на протяжении 2000-х гг. на волне “развлечения” и усиление экономики развивается рекламный рынок, что дает власти возможность за “рыночной моделью” коммерческого телевидения скрывать по сути идеологизированную структуру. В этом смысле коммерция, реклама и западный контент служат хорошей внешней маскировкой для “коммодификации лояльности”, т.е. покупке лояльности, которая продолжает обеспечиваться либо в обмен на привилегии, либо на деньги. В результате возникают любопытные дисбалансы, когда два государственных телеканала, используя подаренную властью государственную инфраструктуру “передачи”, пользуются самой большой рыночной властью и делят не менее 50% телевизионного рекламного рынка.

Наконец, модель государственного вмешательства и инициативы активно “проникает в массы” и формирует у аудитории четкое отношение к телевидению как к государственному институту, который должен централизованно регулироваться государством [Российское телевидение..., 2007].

Что же касается “общественной сферы”, то мы наблюдаем все то же сосуществование двух непересекающихся в публичном пространстве “сфер”. Специфику каждой наиболее полно раскрыл социолог Иван Климов, анализируя социальное поведение россиян по отношению к ТВ. В результате выделено два устойчивых архетипа: отношение к телевидению как к прагматическому инструменту (узнать информацию, развлечься и т.д. -- такие люди в меньшинстве) и отношение к нему как к тотальному “помощнику”, который должен заботиться о людях, объяснять им смысл жизни и т.д., потому что они не в состоянии позаботиться о себе сами [Климов, 2005]. В результате одну “общественную сферу” мы назовем “массовой общественной сферой”, в которой безраздельно доминирует телевидение “широкой аудитории” (три федеральных канала и две развлекательных телесети) и чуть в меньшей степени -- газеты “широкой аудитории”. Эти медиа объясняют людям все, что происходит в мире, с выгодных государству позиций. “Параллельная общественная сфера” представляет собой наследство все тех же “узких общественных дебатов” литераторов XIX в. или диссидентов советских времен. Она представлена несколькими оппозиционными СМИ (одним телеканалом, одной радиостанцией, одной газетой и одним журналом), находящимися под присмотром власти. Цель этой общественной сферы -- создание информационного гетто для узкой группы интеллигентов. И если изначально может показаться, что их цель -- поднять на борьбу с властью, то в реальности они лишь изолируют раздробленные и лишенные лидеров и институтов маргинальные оппозиционные группы. Главная задача власти -- чтобы эти параллельные сферы не пересекались. И пока, судя по всему, выполнение такой задачи вполне эффективно.

Таким образом, при наличии всего внешнего фасада и конкурентной картинки российские медиа воспроизводят все ту же коммуникативную модель, которая была сформирована задолго до советского времени.

Список литературы

1. Балабанова Е. Особенности российской экономической ментальности // Мир России. 2001. № 3.

2. БердяевН. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990.

3. Бессонова О. Раздаточная экономика как российская традиция // Общест. науки и современность. 1994. № 3.

4. Георгиевский П.Исторический очерк развития путей сообщения в XIX в. СПб., 1893.

5. Голотик С., Данилин А., Евсеева Е., Карпенко С. Советская Россия в 20-е гг.: НЭП, власть большевиков и общество // Новый ист. вестн. 2000. № 2.

6. Жирков Г. История цензуры в России XIX--XX вв. М.: Аспект Пресс, 2001.

7. Засурский И. Массмедиа Второй республики. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1999.

8. История печати: Антология / Под ред. Я. Засурского, Е. Вартановой. М.: Аспект Пресс, 2001.

9. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М.: ИД ГУ-ВШЭ, 2000.

10. Климов И. Телевидение: модальности существования // Социс. 2005. № 10.

11. Кордонский С. Сословная структура постсоветской России. М.: Ин-т фонда “Общественное мнение”, 2008.

12. Левада Ю. Двадцать лет спустя: перестройка в общественном мнении и в общественной жизни. Неюбилейные размышления // Вестн. обществ. мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. 2005. № 2.

13. Миронов Б. Социальная история России периода империи (XVIII -- начало XX в.): генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000.

14. Нуреев Р. Государство: исторические судьбы власти-собственности // Доклад конференции “Поиск эффективных институтов для России XXI века”. http://ecsocman.edu.ru/db/msg/129880.html , М.: ГУ--ВШЭ. 2003. Октябрь.

15. Очерки экономической политики посткоммунистической России (1991-- 1997) / Под ред. Е. Гайдара М.: Институт экономики переходного периода, 1998.

16. Прохоров А. Русская модель управления. М.: ЭКСМО, 2007.

17. Рантанен Т. Глобальное и национальное. Массмедиа и коммуникации в посткоммунистической России. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2004.

18. Рашин А. Формирование рабочего класса в России. М.: Соцэкгиз, 1958.

19. Российское телевидение: между спросом и предложением / Под ред.

20. А. Качкаевой, И. Кирия): В 2 т. М.: Элиткомстар, ГУ--ВШЭ, 2007.

21. Рябов А. Возрождение “феодальной” архаики в современной России: практика и идеи // Рабочие материалы, Московский центр Карнеги. 2008. № 4.

22. Тараканова О. История книги. М.: МГУП “Центр дистанционного образования”, 2000.

23. Трушков В. “Перестройка” -- зафасадный анализ // Обозреватель. 1995. № 12.

24. Федоров В. Падение крепостного права в России: Документы и материалы. Вып. 1. Социально-экономические предпосылки и подготовка крестьянской реформы. М.: РУДН, 1966.

25. Фирсов Б. Разномыслие в СССР. 1940--1960-е годы. История, теория и практика. СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2008.

26. Шифрин М. Оценка экономической привлекательности рынка телекоммуникационных услуг: Дисс. ... канд. экон. наук. СПб., 1999.

27. Шкаратан О., Ильин В. Социальная стратификация России и Восточной Европы. М.: ГУ-ВШЭ, 2006.

28. Янов А. Европейская и “холопская” традиции в России // Сайт фонда “Либеральная миссия”. 2009.http://www.liberal.ru/modules/spaw2/uploads/files/ part2.doc,

29. Янов А. Россия и Европа. 1462--1921: В 3 т. М.: Новый Хронограф, 2009.

30. Barbier F., Bertho Lavenir C. Histoire des medias: De Diderot a Internet. Armand Colin. P., 2000.

31. Cazals C. Economie des services postaux. Toulouse: Universite des sciences sociales, 1999.

32. Eizenstein E. The printing revolution in Early Modern Europe. Cambridge University Press, 1983.

33. Evolution des transports 1970--1998. P.: CEMT, 2000.

34. Habermas J. The Structural Transformation of the Public Sphere: An Inquiry into a Сategory of Bourgeois Society. Cambridge: Polity, 1989.

35. Kiriya I. La production des biens culturels en URSS, une “autre” industrie culturelle: Les enjeux de la transformation actuelle // Les enjeux de l'information et de la communication. 2004. Novembre.

36. Mattelart T. Le cheval de Troie audiovisuel. Le rideau de fer a l'epreuve des radios et televisions transfrontieres. Grenoble: PUG, 1995.

Размещено на Allbest.ru