Профессиональная этика журналиста

Уже на основании этих соображений можно сделать вывод, что при выполнении журналистикой двойной роли в социуме субъект журналистской деятельности обречен периодически попадать в ситуации, подобные той, в которой сегодня оказался журналистский корпус России. Раздробленный центробежными силами, возникающими при столкновении противоборствующих тенденций, он переживает сейчас нелегкие времена. Для того чтобы понять, каким образом можно найти выход из этого состояния, нам потребуется вникнуть в то, как именно журналистика выполняет свои обязанности.

И тут обнаруживаются очень любопытные вещи. Во-первых, оказывается, что делает это журналистика не вполне так, как принято считать. Например, широко распространена точка зрения, будто она осуществляет свое назначение, воздействуя на объект, каковым для нее «всегда являются люди». Между тем исследователь А.Н. Алексеев более двадцати лет назад убедительнейшим образом показал, что взаимодействие средств массовой информации с аудиторией есть не что иное, как взаимодействие субъектов, которое становится отчетливо видимым, если подойти к журналистике как продуктивной деятельности. А иной подход к ней, если мы хотим понять ее суть, мало плодотворен. Да, она - продуктивная деятельность, производство продукта, и у этого продукта есть потребитель - тот самый субъект, на которого мы порываемся воздействовать как на объект. Только вот беда: он то нажмет кнопку телевизора, выключив дорогостоящую программу; то проигнорирует появление новой многополосной газеты, оставив издателя наедине со спонсором; то вдруг послушает-послушает передачи какой-нибудь радиостанции, да и напишет письмо в «Известия» или «Труд» (по привычке!) - журналисты-де совсем совесть потеряли, матом по радио выражаются... Субъект, субъект потребитель нашей продукции! Он своей волей решает, потреблять ее или не потреблять.

А что представляет собою продукция?

Здесь появляется «во-вторых» - еще одно интересное обстоятельство. Почти все теоретические труды по профессиональной этике в центр внимания ставят проблемы, связанные с созданием отдельных журналистских произведений, т.е. видят главную обязанность журналистики именно в этом. Так, скажем, Д.С. Авраамов, развивая идею Б.Д. Грушина о структуре журналистской деятельности как единстве двух элементов - деятельности информационной и деятельности управленческой, выявляет связанное с этим противоречие профессии, которое «журналист вынужден каждый раз разрешать лично», ибо виды деятельности, входящие в журналистскую деятельность, находятся в заведомо неравноправном положении по отношению друг к другу. Создание информации служит прежде всего подспорьем для решения управленческих задач, связанных с изменением социальной действительности...

Вообще-то это противоречие, на наш взгляд, - одно из многих проявлений того интегрального, сущностного противоречия, о котором говорилось ранее. Но сейчас речь о другом: как видим, даже при попытке деятельностного подхода в данном случае на первый план все-таки выходит личное творчество журналиста. Тот факт, что он поставляет обществу информационную продукцию не только в виде отдельных, лично выполненных текстов, остается в тени. Между тем этот факт можно считать доказанным и журналистской практикой, и усилиями исследователей такого направления, как организация работы редакционных коллективов СМИ. Он заключается в том, что само по себе, в одиночку, журналистское произведение не живет (разве что в тех исключительных случаях, когда журналистика уходит в подполье). Обычно оно есть часть газетного номера, радио- или телевизионной программы. А номер или программа оказывается дискретной порцией информации, которая вливается в массовые информационные потоки, циркулирующие в обществе непрерывно.

Структура массовых информационных потоков, представляющих собой актуальную форму существования массовой информации, сложна. В этом легко убедиться, просмотрев хотя бы рекламу телевизионной программы: там значатся отнюдь не только журналистские тексты. Выбор передач весьма широкий: от выступлений общественных деятелей и самых разных художественных произведений до игр и рекламы. Здесь есть все, что необходимо для удовлетворения потребностей общества в актуальной массовой информации, назначение которой архиважно - поддерживать относительную инвариантность массового сознания и способствовать его обогащению. Ведь массовое сознание обеспечивает взаимопонимание в обществе, цементируя тем самым его единство. Одновременно массовые информационные потоки создают возможности для самоопределения общественного мнения, поскольку знакомят не только с новостями о происходящих событиях, но и с аргументацией лиц, высказывающих индивидуальные мнения о них (да и о других актуальных вопросах). Решения государственных органов, касающиеся всех, становятся известны населению тоже с помощью массовых информационных потоков. Словом, значение их для нормального течения жизни трудно переоценить, поскольку они напрямую связаны с ключевыми звеньями механизмов саморегуляции общества как кибернетической системы - массовым сознанием и общественным мнением.

Для того чтобы «наполнить» русло потоков, образуемое каналами печати, радиовещания и телевидения, необходимо сотрудничество представителей самых разных видов деятельности, самых разных видов информационного производства, начиная от администрации Президента и заканчивая отделами прогнозов погоды метеослужб. Организатором такого сотрудничества и «участком сборки» является журналистика. В обязанности журналистов входит:

? планировать массовые информационные потоки, привлекая к участию в них представителей самых разных областей жизни;

? редактировать полученные тексты, доводя их до принятых в обществе норм цивилизованного текстового общения;

? конструировать из этих текстов некоторое единство, именуемое номером газеты или журнала, программой радиовещания или телевидения;

? с определенной периодичностью выпускать такие «притоки потоков» в свет.

И не удивительно, что в общественном сознании массовые информационные потоки живут как продукт журналистики. Люди смотрят по телевизору мексиканские сериалы, но все равно воспринимают телевидение как журналистику. Так оно и есть. Концентрируя в редакционных службах множество произведений разных видов творчества, журналистика использует их как составные части для «сборки» все новых и новых элементов интегрального продукта, позволяющего дать аудитории движущуюся, объемную, полифоничную информационную картину социальной действительности в каждый конкретный момент (включая и картину ценностных ориентации общества). Эта картина может быть более или менее адекватной реальности, но она позволяет обществу и человеку сколько-нибудь уверенно ориентироваться в происходящем, размышлять над ним, корректировать свои решения и действия. И чем она адекватней и разнообразней, тем надежнее работают механизмы саморегуляции социума, воздействуя и на механизмы государственного управления. Чем дальше она от реальности, чем произвольнее, тем больше вероятность «сбоев» в тех и других механизмах, тем больше опасностей для общества. Получается, что журналисты не просто создают массовые информационные потоки, они создают и те последствия, которые вызывает в обществе потребление их продукта. И надо отчетливо понимать: если сегодня на телеэкранах демонстрация насилия для решения проблем становится доминирующей, хотя в жизни существуют и другие возможности справляться с неприятностями, значит, завтра мы можем столкнуться с тем, что сила станет доминирующей среди ценностей массового сознания.

Технология производства массовых информационных потоков не программирует ни хороших, ни дурных последствий. Ее процедуры - планирование, редактирование, конструирование, выпуск информации - сами по себе нейтральны. Каждая из них разворачивается в особую стадию работы, связанную с решением весьма специфических задач и требующую соответствующих методов и соответствующего технического инструментария. Но ведь осуществляют каждую из них люди. И от того, как они это делают, какие ставят задачи, какие методы выбирают, каким образом используют технику, зависят и конкретное содержание массовых информационных потоков, и социальные последствия его освоения.

Все это вместе взятое позволяет заключить, что участие журналиста в подготовке и выпуске массовых информационных потоков образует относительно самостоятельную сторону его профессиональной деятельности. Она осуществляется с помощью особых технологических процедур, регулируемых определенными производственными правилами и профессионально-нравственными ориентирами поведения.

А вот вторая сторона профессиональной деятельности журналиста действительно представлена личным, индивидуальным или коллективным творчеством, направленным на создание журналистского произведения как специфического типа текстов. В массовых информационных потоках данный тип текстов занимает особое место и выполняет особую роль, образуя «стремнину» потоков, их «стержневое течение» и во многом определяя состав остальных «частей». Почему так происходит? На этот вопрос помогает ответить характеристика основных черт журналистского произведения, заключающих в себе своеобразие его семантики, прагматики и синтактики. Эту характеристику можно свести к следующим моментам.

Семантическое своеобразие журналистского текста проявляется через его тему. При всем богатстве жизни, отражаемой в журналистских произведениях, с точки зрения тематического решения они объединены общим признаком. Он заключается в том, что тема любого текста содержит в себе реальную конкретную ситуацию действительности, отмеченную новизной и восходящую какой-то из своих сторон (а то и несколькими) к более широкой ситуации проблемного характера, переживаемой обществом. В этой особенности - секрет актуальности и общезначимости журналистского текста. Скажем, если в газете появится материал о том, что на юге Восточной Сибири испытано новое средство тушения лесных пожаров, он заинтересует всех, в чей край с наступлением летней жары пришла опасность гибели лесных массивов от огня. Если телевидение будет вести передачу о концерте группы «Rolling Stones» в Лужниках, то у экранов соберутся люди самых разных поколений, давно жаждущие соприкоснуться с «живой легендой» рока.

Прагматическое своеобразие журналистского текста связано с тем, что он предназначен для ориентации в реальной действительности, т.е. по определению является практически полезным. Ценность его может быть большей или меньшей - это зависит от идеи произведения, у которой тоже есть общий для журналистских произведений признак: она имеет характер подсказки отношения к тому, о чем идет речь, или поведения, если того может потребовать от адресата информации переживаемая им ситуация. Именно благодаря такому свойству идеи, к примеру, начатая «Новой газетой» акция «Забытый полк» практически превратилась во всенародную: в спасении солдат из чеченского плена, в содействии разыскивающим их матерям, в помощи обездоленным войной чеченским детям стали участвовать многие и многие россияне. Однако надо помнить: идея в журналистском тексте - именно подсказка, не более. Она может быть свернута до минимального обозначения отношения автора к предмету отражения или развернута до программы действий, но в любом случае она почти никогда не несет в себе повелительной интонации. В то же время идея журналистского текста не является, точнее - не должна являться, и скрытым, закамуфлированным навязыванием конкретной модели поведения - в отличие от идеи манипуляторских пропагандистских текстов.

Своеобразие синтактики журналистского произведения обусловлено его предназначенностью массовой аудитории. Его язык - это язык жизни: главным средством выражения информации здесь становятся факты, с помощью которых воспроизводится ситуация. Вскрыть их смысл адресату информации помогает известный ему материал культуры, элементы которого журналист использует в тексте в виде образов и нормативов, играющих роль «семантического ключа». Представление о том, как они взаимодействуют в тексте, дает хотя бы такой фрагмент журналистской заметки:

Маленькая Дания, одна из самых спокойных стран в мире, словно превратилась в съемочную площадку голливудского боевика, судя по количеству полицейских, «оседлавших» дороги, и висящим в небе вертолетам. Главные герои этой истории, против которых брошены мощные полицейские силы, два бывших советских человека: 27-летний житель Украины Олег Герасименко и 19-летний молдаванин Иван Грияновчу. Сейчас они объявлены в международный розыск. Несколько месяцев назад парочка прибыла на «датские гастроли» с одной шестой суши и, приятно поразившись здешней спокойной и даже расслабленной жизни, решила поднять общественный тонус. Последовала серия дерзких вооруженных налетов на бензозаправочные станции, прерывавшаяся два раза, - видимо, для разнообразия, ограблениями почтового отделения и шофера такси...

Перечисленные особенности не просто делают журналистские тексты узнаваемыми для аудитории, но, главное, сообщают им способность расширять до опыта общества естественные рамки опыта отдельного человека, обогащая тем самым его возможности участвовать в общественных делах и решать собственные житейские проблемы. Отсюда - отмеченное исследователями своеобразие реакций аудитории на журналистские материалы, весьма отличающихся от реакций на другие тексты массовых информационных потоков.

Подготовка материала, у которого тема, идея и структура текста отвечали бы указанным признакам, тоже оказывается делом специфическим. Оно не тождественно ни литературно-художественному, ни научному, ни даже публицистическому творчеству.

Обратим внимание на то, что публицистика - разновидность творчества, не замкнутая в профессиональные рамки. Она дана человеку, чтобы он мог выразить свое мнение по близким ему проблемам действительности и подтвердить фактами из собственного жизненного, гражданского, профессионального опыта. Журналист тоже может выступить с публицистическим текстом; более того, любой журналистский материал способен вобрать в себя личное мнение автора по той или иной проблеме, основанное на его собственном опыте, и тогда у журналистского произведения возникает свойство, названное украинским исследователем В.И. Здоровегой публицистичностью. Однако в принципе журналистский текст не тождествен публицистическому.

Задавшись целью подготовить именно журналистский материал, человек должен решить два блока задач. Первый связан с освоением действительности и разворачивается в осознанную, целенаправленную познавательную деятельность. Она образует начальную стадию творческого акта, в ходе которой, оперативно выполняя соответствующие технологические операции (зачастую построенные на общении), удается получить необходимую информацию и выработать концепцию жизненной ситуации, ставшей для журналиста предметом специального изучения. Только так он может установить правду о происходящем. Второй блок задач связан с формированием и воплощением замысла конкретного материала на основе выработанной концепции, т.е. с предъявлением информации. В разных средствах массовой информации эта стадия творческого процесса протекает по-разному (но всегда в жестких временных рамках), а в итоге приводит к появлению журналистского текста для газеты, телевидения или радио.

Решение столь разных задач требует использования и разных методов. Их состав определяется характером задач, структурой творческого акта, особенностями источников информации, а также законами познания и восприятия текста. Потому-то их так много. В соответствии со стадиями творческого акта они образуют две развернутые группы: методы познавательной деятельности и методы предъявления информации. Первая группа складывается из методов получения сведений и методов постижения сути. Вторая объединяет в себе методы предъявления фактов и методы предъявления материала культуры. Каждый из методов представляет собой совокупность научно обоснованных действий, направленных на решение определенной задачи, что принципиально отличает эти методы от аналогичных действий в обыденной жизни. Скажем, беседа как метод получения сведений в журналистике - совсем не то же самое, что беседа с другом за чашечкой кофе или бокалом вина, хотя и в том, и в другом случае могут использоваться одинаковые атрибуты (вспомним, например, «ресторанные беседы» Урмаса Отта на телеэкране). Стремясь улучшить качество информации - и той, которая «добывается», и той, которую предстоит передать аудитории, - журналист руководствуется принципом дополнительности, обязывающим его комбинировать методы.

Кроме того, при создании собственных произведений современному журналисту необходим богатый «парк» техники, которой он должен свободно владеть. Причем технические средства здесь выступают не просто как фактор, благоприятствующий течению деятельности, - они непосредственно участвуют в творческом процессе в качестве его технического элемента. Телефон, фотоаппарат, микрофон, видеокамера, компьютер, компьютерные сети... Без них сегодня работник прессы не может обойтись; они естественным образом «задействованы» в создании материалов.

Но сама по себе технология и в этом случае есть только возможность создать качественный материал, способный выполнить свое предназначение. Будет или не будет реализована такая возможность, зависит от того, каким образом журналист использует технологию, т.е. от его личностных проявлений в процессе работы. Потому и возникает нужда в профессионально-нравственных ориентирах.

Выходит, перед нами - еще один способ деятельности, необходимый журналисту в его работе? Можно было бы сказать: да, именно так. Коль скоро идет речь о производстве двух вариантов продукта, журналисту требуются два способа деятельности: один для подготовки массовых информационных потоков, другой для создания специфических текстов. Но тут возникает вполне правомерный вопрос: если журналист выполняет свои профессиональные обязанности с помощью двух способов деятельности, то, следовательно, можно говорить и о двух вариантах профессионально-нравственных ориентиров?! Ведь они всегда входят в структуру способа деятельности, являясь его обязательным компонентом. Оказывается, нельзя! Дело в том, что оба эти варианта деятельности соотносимы именно с профессией журналиста - и ни с какой иной. При всей их самостоятельности они тесно связаны друг с другом. У них один и тот же субъект. Кроме того, они протекают в условиях, для которых характерны преимущественно одни и те же устойчивые черты. Следовательно, правильно говорить не о двух способах деятельности, а о сложной, составной структуре единого способа деятельности, отражающего в своих подструктурах две ее стороны. Это предопределяется такими обстоятельствами.

Первое состоит в том, что порождающая модель журналистской деятельности, носителем которой является ее субъект, по сути своей едина. Представление о характерных чертах журналистского текста связано в профессиональном сознании журналиста с представлением об особенностях массовых информационных потоков как часть и целое - в соответствии с реальным положением вещей. Более того, порождающая модель содержит в себе в снятом виде назначение журналистского текста, как составляющую назначения массовых информационных потоков. Тем самым увязываются между собой и критерии их качества.

Второе обстоятельство заключается в том. что одинаковой является база решения технологических задач: в обоих случаях оно невозможно без интенсивного непосредственного общения, представляющего собой для журналиста поле взаимодействия с субъектами других видов и других сфер деятельности. По отношению к журналисту субъекты других видов деятельности занимают разные ролевые и ценностные позиции, а потому отнюдь не в равной мере заинтересованы в самом факте взаимодействия. Из-за этого в процессе его работы возникает множество проблемных ситуаций, решение которых практически всегда связано для журналиста с моральным выбором.

Названных обстоятельств достаточно, чтобы отбор стандартов профессионального поведения к современному этапу мог вывести сознание журналистского сообщества на единую развернутую систему профессионально-нравственной ориентации - систему, которая пригодна для регулятивной роли в обоих случаях профессиональной деятельности и способна поддерживать центростремительные силы журналистской корпорации.

Каким же образом разворачивался данный процесс? Каковы свидетельства того, что он состоялся? И почему сегодня мы столкнулись с тем, что в российской журналистике профессиональная мораль «не срабатывает» чаще, чем это допустимо?

Каков «возраст» журналистской морали?

Эпизод, о котором пойдет речь, не касается конкретно профессиональной морали журналиста. Но он имеет отношение к профессиональной морали в целом и потому заслуживает внимания.

В сборочном цехе крупного автомобильного завода произошли события, о которых газета, где я работала, собиралась рассказать читателям, и сделать это выпало мне. Один из тех, с кем требовалось побеседовать по поводу случившегося, был занят, и у меня появилось с полчаса свободного времени. Уже слегка уставшая, я стояла у конвейера, рассеянно провожая глазами проплывавшие мимо кузова автомашин, к которым рабочие ловко приваривали какие-то детали. И вдруг сквозь лязганье металла у самого своего уха услышала женский голос: «На Свету Морошко засмотрелись?.. Я тоже, бывает, подойду вот так и гляжу на неё. Как будто завораживает, да?» Я проследила, куда был направлен взгляд женщины. На конвейере стояла рыжеволосая высокая девушка с таким же, как у всех, инструментом в руке. Чуть подняла руку, коснулась инструментом днища машины, чуть опустила... Чуть подняла... Чуть опустила... В ее движениях, действительно, был завораживающий ритм.

«И как рука у нее только не устает?.. - захотелось мне поддержать беседу. - Паяльник-то этот, небось, тяжелый». - «Устает! Еще как устает. А вот сменить - ни за что не сменит! Все одной...» - «Почему?!» - «Да спросите у нее, почему...» Я и спросила. Дождалась конца смены, подошла и пригласила ее кофе попить, когда обе освободимся, благо, кафе - сразу за воротами проходной. Девушка засмеялась, но согласилась. И вот какой вышел у нас разговор. Собственно, интересен не сам по себе разговор, а то, что сказала Света. Ее слова я и приведу, насколько они мне запомнились:

- Одной рукой, говорите?.. Меня часто об этом спрашивают... Наверное, оттого, что боюсь ошибиться. Другая рука - другой размах. Мазанешь, чего доброго... А так я уверена. Левой подаю деталь, правой привариваю.

Знаете, когда я пришла в цех, я этот конвейер с ужасом восприняла, вспомнить смешно. И скучно, и нудно, и напряг жуткий - ведь не отойдешь... И этот страх ошибиться - он уже тогда был. Настя Петрова виновата, наверное, - она меня «наставляла». Раз в раздевалке села рядом и спрашивает: «Мама твоя машину водит?» Нет, говорю. А она: «Счастливая! Моя - водит. И у меня все время за нее сердце болит: вдруг ее «тачку» какая-нибудь недотепа клепала?» Я, конечно, сразу себя недотепой почувствовала, уйду, говорю, от вас к чертовой бабушке... Она смеется: «Ты что, я же не про тебя... Ты у нас, похоже, талант конвейерный, ритм в тебе есть, небось, аэробикой занималась?»

Так что Вы думаете?! Эта дура, я то есть, целый месяц потом дома под музыку тренировалась - сочиняла свой «конвейерный танец». И вот уже пятый год танцую... Но все равно иногда себя недотепой чувствую. Как-то пришла на смену после ночной дискотеки - как подменили меня. И такой страх напал: вдруг чего наклепала такого, что ОТК не заметит, а кто-нибудь потом пострадает. Дело-то наше какое - вроде железки, но ведь с жизнью людей связано!

А теперь давайте подумаем: входят ли в данном случае «нравственные отношения в саму плоть трудовой деятельности» или не входят, как считает Д.С. Авраамов? Полагаю, что любой согласится: бесспорно, входят. Света Морошко и ее наставница Настя Петрова, на мой взгляд, - олицетворение профессиональной морали в действии. Не морали вообще, а именно профессиональной морали, ведь она направлена на согласование интересов профессиональных групп и общества - интересов, точкой пересечения которых является продукт деятельности этих групп.

Именно отношение к продукту деятельности представляется мне основным профессионально-нравственным отношением, поскольку в нем проявляется принципиальное совпадение интересов любой профессиональной группы и общества, определяющее характер их взаимодействия. С одной стороны, любая деятельность вызывается к жизни общественной потребностью в ее продукте, следовательно, общество озабочено поддержанием этой деятельности. С другой стороны, будучи заказчиком продукта, общество озабочено и его качеством, что естественным образом влияет на статус производящей его деятельности, престиж профессии, благосостояние ее представителей. Так же естественно, в свою очередь, и то, что для любой трудовой группы забота об удовлетворении общественных потребностей в производимом ею продукте есть одновременно забота о собственном статусе, престиже и благосостоянии.

Для того чтобы обеспечить интересы обеих сторон, только лишь добросовестного отношения к труду, задаваемого моральной установкой индивида, отнюдь недостаточно. Требуется еще некая страховка качества продукта со стороны профессиональной группы - она одновременно выступает как страховка благополучия и для всей группы, и для каждого ее члена. Функцию такой страховки и берет на себя профессиональная мораль, ориентируя членов трудовой группы на стандарты профессионального поведения, проверенные опытом деятельности и реакциями общества.

Все сказанное относится и к профессиональной морали в журналистике. Главным профессионально-нравственным отношением здесь тоже является отношение к продукту. Оно-то и дает нам возможность увидеть, когда и как началось формирование профессиональной журналистской морали, какие обстоятельства влияли на процесс ее становления и почему.

В научной литературе насчет времени появления профессиональной морали журналиста существуют две точки зрения. Согласно одной, она моложе профессии: возникла тогда, когда профессия стала массовой и журналисты осознали себя единой общностью, стало быть, где-то к середине прошлого века. Согласно второй, она едва ли не старше самой профессии. И.А. Кумылганова пишет по данному поводу следующее:

Исторический экскурс показывает, что с момента возникновения самой журналистики профессиональная мораль являлась неотъемлемым ее компонентом. То есть в процессе формирования специфических функций печати в системе социальных реалий, в процессе выделения журналистики в самостоятельную отрасль трудовой деятельности складывалось и нравственное сознание работника этой отрасли.

Правы, пожалуй, оба исследователя, как ни парадоксально это на первый взгляд.

Развитое общество знает две формы организации деятельности: любительство и профессионализм. Рождается же всякая Деятельность как любительская. Любительство - первая фаза Развития деятельности и первая, исходная форма ее организации. Любительская деятельность отмечена тем, что осуществляется человеком по личной склонности, вне рамок каких-либо должностных обязанностей, без специальной подготовки, без жесткой ответственности за результат. А профессиональная деятельность формируется в процессе общественного разделения труда на базе любительской, однако не поглощает ее - они и в наше время существуют параллельно. Став для человека основным родом занятий, профессиональная деятельность приобретает новые черты. Она протекает в виде исполнения соответствующих должностных обязанностей в рамках сотрудничества с другими ее участниками, связана с ответственностью за результат (продукт), требует специальной подготовки, - словом, превращается в профессию. Таким образом, получается, что профессия (причем любая профессия!) всегда моложе деятельности, с которой она связана.

У журналистики тоже была первая фаза ее развития, и очень длинная, растянувшаяся на века, точнее - даже на тысячелетия. Первые признаки того, что общество нуждается в информационном продукте, который бы оперативно ориентировал людей в происходящих событиях и расширял опыт отдельного человека, обнаружились очень давно. Материалы культуры античного мира сохранили немало свидетельств на этот счет, они широко известны. Обычно мы рассматриваем в качестве предформ журналистики подобие газеты в Древнем Китае, гипсовые доски с известиями для сената и для народа в Древнем Риме, сообщения, рассылавшиеся корреспондентами-доброхотами знатным римлянам, когда те отлучались из города (между прочим, это была уже работа за плату!). Практиковалось еще и устное распространение новостей.

Не менее интересны данные, говорящие о том, что потребность в подобных продуктах и подобной деятельности осознавалась. К примеру, у Плутарха читаем:

Говорят, что Цезарь первым пришел к мысли беседовать с друзьями по поводу неотложных дел посредством писем, когда величина города и исключительная занятость не позволяли встречаться лично.

Неважно, что речь в данном случае шла о переписке с друзьями; фактом является то, что в этих словах отражается осознанная потребность в оперативном опосредованном общении по поводу неотложных дел.

Переписка знатных римлян тоже содержит в себе примеры осознания аналогичных потребностей. В этом смысле особенно любопытны «разборки» с недобросовестными корреспондентами. В таких письмах всякий раз говорится о том, чего хочет «заказчик» от корреспондентских отчетов, - иначе говоря, запрашивается определенный тип продукта.

Пройдет еще очень много времени, прежде чем появится профессия «журналист». Но потребность общества в продукте, который ее вызовет к жизни, заявлена, и уже начался поиск пути к его созданию - поиск способа деятельности. Вот так параллельно и предстоит развиваться на громадном историческом пространстве этим двум процессам: осознанию обществом качеств необходимого ему конкретного продукта и становлению способа его производства.

XV век, с которым историки журналистики связывают появление рукописных известий, рассылавшихся за определенную плату конкретным заказчикам, не оставил надежных свидетельств, способных помочь нам представить себе, что именно нужно было тогда от поставщиков таких «aviso». Но по тому, как менялось их содержание, можно уверенно предположить, что здесь мы имеем дело с реакцией на запросы, на пожелания или требования заказчиков. Комментируя исторические факты такого рода, Д.С. Авраамов пишет:

Если в XV в. наравне с важными сведениями об императорском дворе, с театра военных действий, о распространении реформации в известиях встречаются наивные и легковерные сообщения о политических пророчествах, чудесах, уродах, кометах, кровяном дожде, которые сопровождаются всякого рода опасениями, пожеланиями и надеждами, то в XVI в. в газетах преобладает уже объективный, трезвый и деловой тон отчета. В них много политических сведений, реже попадаются сообщения о торговле. От излюбленных россказней о чудесах и привидениях не осталось следа. Тенденция к правдивому изложению событий просматривается при таком сравнении с достаточной определенностью.

Скорее всего, первые газетчики руководствовались при публикации новостей не отвлеченными нравственными соображениями, а потребностями читателя. Основным потребителем информации в те годы являлась буржуазия, остро нуждавшаяся в объективном знании для решения своих революционных задач. Тенденция к правдивому изложению событий отвечала этой объективной потребности.

Наличие такой связи между потребностями общества и изменениями в характере продукта говорит о том, что формирующееся профессиональное сознание складывающейся трудовой группы уже ведет «селекционную работу» по отбору критериев качества продукта и эффективных профессиональных действий (а возможно, и определенных проявлений личности при их осуществлении), отдавая предпочтение тому, что способствует «правдивому изложению событий».

В высшей степени интересно то обстоятельство, что зарождавшаяся журналистика была изначально ориентирована не просто на создание отдельного текста, а на подготовку некой панорамы действительности. Все эти сводки новостей - «Zeitungen», «`newsletters», «aviso» (равно как их древние предшественники «Acta diurna populi romani» и «Acta senatus») - вполне могут рассматриваться в качестве первобытия информационных потоков. Видимо, панорамность и поступательный характер отражения действительности были в числе первых черт, осознанных обществом как необходимое свойство «запрашиваемого» продукта. И в том, что издатель этой «панорамы» был одновременно ее автором, редактором, составителем, а часто и распространителем, не только просматривается синкретизм неразвитого явления, но и угадывается будущее журналистской профессии, связанной с двумя продуктами, с двумя гранями способа деятельности. Приведем интересные замечания на этот счет Л.Г. Свитич. Она пишет:

Наряду с такой чисто репортерской и комментаторской ветвью предшественников журналистики, мощные потоки в нее шли от летописцев-историков, от ученых-популяризаторов, от религиозных проповедников, от гуманистов-просветителей, от литераторов-публицистов. Эти виды деятельности самым непосредственным образом влияли на зарождение и формирование журналистской профессии, на ее функции и роли, сливаясь, как ручейки, в единое могучее русло журнализма как самого мощного и полифункционального явления социальной жизни. Все они формировали профессиональный журнализм.

XVII век открыл в истории журналистики следующую страницу. Продукция «составителей новостей» постепенно выходила на все более широкую аудиторию и обретала такое свойство, как периодичность. Политические институты общества, и, прежде всего государственная власть, начинали понимать, что с помощью нового информационного продукта они могут решать и свои задачи, которые прежде решались в основном с помощью устного слова. Именно тогда окончательно и определилось место журналистики в социуме: она включилась в оба контура регулирования жизнедеятельности общественного организма.

Однако очень скоро претензии властных структур на то, чтобы диктовать ей свои требования к продукту, стали жесткими и корыстно окрашенными. Возникла серьезная опасность дезориентации деятельности, потери того курса, который был задан объективными причинами, определившими ее рождение. Такая угроза была тем более реальной, что суть происшедших перемен еще не осознавалась складывавшейся профессиональной общностью журналистов. В свете данных обстоятельств принципиальное значение имел факт публикации в середине XVIII в. работы М.В. Ломоносова «Рассуждение об обязанностях журналистов при изложении ими сочинений, предназначенных для поддержания свободы философии».

В журналистской среде нередко говорят об этом произведении как о начале научной разработки профессионально-этических проблем журналистики в нашей стране. Оно действительно содержит положения, актуальные для профессиональной этики журналиста и сегодня, так что такую интерпретацию не хочется оспаривать. Примечательны, однако, обстоятельства, при которых «Рассуждение...» появилось.

Непосредственным поводом, побудившим Михаила Васильевича выступить на эту тему, стала опубликованная лейпцигским научным журналом неправильная информация о работе Ломоносова. Претензии ученого к продукту труда незадачливого автора были так велики, что он с присущей ему основательностью засел за изучение вопроса. В результате международная общественность получила текст в виде диссертации и письма к Л. Эйлеру, в которых высокообразованный представитель профессиональной общности ученых М.В. Ломоносов изложил свои взгляды на продукт, ожидаемый обществом от журналистов, и на личные качества журналистов, благодаря которым может быть создан такой продукт. Взгляды эти свидетельствуют о том, что М.В. Ломоносов был не просто глубоким и дальновидным исследователем. Он проявил себя и как гражданин, т.е. член гражданского общества, очень тонко чувствующий его потребности и проблемы. В данном случае великий русский ученый выступил с обоснованными требованиями и к журналистам, и к продуктам их деятельности с позиции высоко морального представителя гражданского общества. Тем самым он создал противовес стремительно распространявшемуся отношению к журналистике как к придатку властей. Он фактически предварил тот подход к ней, который несколько позже привел к борьбе за ее независимость «отцов-основателей» свободной американской прессы. Один из них, Томас Джефферсон, спустя 33 года написал:

Если бы мне пришлось решать, что лучше, иметь правительство без газет или газеты без правительства, я, не колеблясь, выбрал бы последнее.

Вместе с тем именно тот факт, что журналистика стала использоваться властью в качестве средства управления, подтолкнул развитие ее технической базы и расширение границ аудитории, сделав ее массовой. Одновременно массовый характер приобрела и профессия журналиста. Знаковым явлением, закрепившим превращение журналистики в устойчивый социальный институт, стала «грошовая пресса» - дешевые издания для широких слоев населения, почти разом появившиеся во многих странах на исходе первой трети XIX в.

Можно считать, что к моменту своего утверждения в общественной жизни журналистика как вид деятельности подошла уже с определенным опытом, а следовательно, со сложившимся в основном, хотя еще и не осознанным в достаточной мере, «сдвоенным» способом деятельности. Обучение ему шло на практике (из уст в уста) через формировавшиеся профессиональные традиции, причем включало в себя не только технологическую, но и профессионально-нравственную ориентацию. В соответствии с представлениями общества о необходимом характере журналистского продукта в профессиональной журналистской среде поддерживались, поощрялись те проявления личности, которые способствовали созданию такого продукта, а значит, и укреплению престижа и благополучия членов журналистской общности. Проявления личности, служившие помехой решению данных задач, естественно порицались и осуждались.

Однако разнонаправленность общественных требований к продукту, значительно усилившаяся в результате того, что журналистика включилась в управленческий контур регулирования жизнедеятельности социума, не могла не привести к размытости критериев качества продукта. Из-за этого возник разнобой и в оценках личностных проявлений его создателей. Поскольку членов профессиональной общности журналистов (как и любой другой) в принципе характеризовал разный уровень моральности, подобная размытость критериев и оценок профессионального поведения оборачивалась фактором риска. Самое главное, что это был фактор риска не только для журналистского содружества, но и для общества в целом: ведь оно могло получать в таких случаях от журналистики «дисфункциональный продукт», обладающий вредоносной силой.

Надо полагать, именно это обстоятельство и вызвало к жизни процесс, которому предстояло стать постоянной линией борьбы журналистского «цеха» за единство профессионально-нравственной позиции в своих рядах, а вместе с тем и за незыблемость общественного значения журналистики, за высокий престиж и авторитет профессии, - процесс кодификации норм поведения и внутригруппового контроля за их соблюдением.

На первый взгляд, этот момент кажется во многом формальным (тем более что между писаными кодексами и реальным поведением журналистов всегда существует разрыв). Между тем в нем проявляется сущность профессиональной морали как особого звена в системе моральной регуляции социума: в отличие от моральных отношений в целом, профессионально-нравственные отношения предполагают институционально организованное вмешательство профессиональной общности в поведение ее членов.

Все это говорит о том, что начало кодификации норм можно считать, с одной стороны, свидетельством возникновения профессионально-этических воззрений, а с другой - подтверждением того, что наконец-то завершилось продолжавшееся века формирование профессиональной журналистской морали и она начала функционировать с достаточной степенью результативности. Последнее, правда, относится к тем странам, где шло естественное развитие цивилизации, без деформации переплетенных контуров регулирования общества как кибернетической системы. Россия не входит в их число.

Ведущие идеологи Коммунистической партии, претендовавшие на признание марксистско-ленинского учения подлинно научным и потому единственно верным, дали впечатляющий анализ истоков несправедливого распределения благ в обществе. На этой основе они выработали социальную утопию, весьма соблазнительную в качестве практической программы переустройства общественной жизни. Полигоном испытания этой программы выпало стать нашей стране. С 1917 г. ее развитие, таким образом, стало определяться превышением роли субъективного фактора в объективных процессах функционирования социума, заметной произвольностью вмешательства человека в естественноисторические механизмы. Это сказалось и на отношениях с природой, и на организации жизни людей. На ¹/₆ части Земли возникло руководимое Коммунистической партией государство, ориентированное на осуществление задуманной идеологами программы общественного переустройства, предполагающей направленное формирование определенного типа личности («коммунистическое воспитание»). В этой программе было немало ценных с точки зрения развития общества идей, в том числе и относительно моральных отношений, но намерение «осчастливить человечество во что бы то ни стало» изначально было чревато насилием и несло в себе угрозу деформации общественной морали - механизма, основанного на доброй воле индивидов. Именно потому для реализации властных функций государства потребовалась развернутая командно-административная система, снабженная мощным аппаратом принуждения, направленного, главным образом, на инакомыслящих.

Пресса в этих условиях превратилась в «подручного партии» - стала составной частью административно-командной системы, и это на десятилетия фактически вывело журналистский корпус России за рамки мировой профессиональной общности журналистов. Профессионально-нравственные отношения были настолько трансформированы партийной зависимостью журналиста, что потеряли самостоятельное значение. Скажем, содержание профессионального долга работников прессы в Уставе Союза журналистов СССР определялось исключительно задачами, которые ставила перед собой КПСС, практически без учета специфики журналистики. Ни о каких кодексах, декларирующих моральные принципы профессионального поведения советского журналиста, до конца 80-х гг. речи не велось. Зачастую оставались не известными в среде сотрудников наших редакций и международные документы, имевшие отношение к журналистской этике. Профессиональная этика как учебная дисциплина считалась несовместимой с принципом партийности журналистики, определявшим ее функционирование, и в учебных планах отсутствовала.

Если учесть, что законодательства о печати до 1991 г. тоже не существовало, то можно представить себе, сколь трудно было отечественной журналистике сохранить верность своему исконному предназначению, не утратить определяющие черты профессии. В случаях, когда журналисты решались работать в соответствии со своим спонтанно сложившимся представлением о профессиональном долге, от них требовались поистине героические усилия и недюжинная изобретательность для того, чтобы их материалы могли увидеть свет. Однако такие примеры немногочисленны. В большинстве своем представители журналистского «цеха» приспосабливались к обстоятельствам, иронизируя на предмет нередких расхождений своей практики с требованиями общей морали и отнюдь не заботясь о том, чтобы соответствовать высоким образцам профессионального долга и профессиональной чести, глашатаями которых чаще всего становились диссиденты. Это и питало отношение к профессии журналиста как к самой конъюнктурной.

Ориентация на гласность и плюрализм, заявленная в 1985 г. в качестве доминанты новой политической линии властных структур СССР, объективно означала для журналистики возвращение ей права быть самой собой. Пресса вышла из-под гнета Коммунистической партии и коммунистической идеологии. Свобода слова, свобода творческого самовыражения была не просто провозглашена, а закреплена законодательно. Но она-то и оказалась первым серьезным испытанием профессионально-нравственной зрелости нашего журналистского корпуса. Обнаружилось, что в этом плане мы изрядно отстали от коллег из многих стран. В упоении открывшимися творческими возможностями журналисты российской прессы начали то и дело выходить за границы этического коридора, которым определяется свободное творческое пространство. Свобода творчества все чаще стала оборачиваться журналистским произволом - такой формой профессионального поведения в тексте или непосредственном общении, при которой оно не согласуется ни с нормами морали, ни с интересами общества, ни с чем, кроме личного «хочу». А тут еще подоспело и второе испытание: на смену идеологической и экономической зависимости журналистики от КПСС пришла экономическая несостоятельность СМИ, подталкивающая к новым формам зависимости. И это испытание тоже выдержали далеко не все.

В чем же именно выразилось отставание?

Процесс кодификации профессионального этоса журналистов, начавшийся в демократических государствах в XX в., сопровождался интенсивной деятельностью по контролю за соблюдением норм со стороны редакционных коллективов, а также специально создававшихся внутрипрофессиональных структур, в том числе международных. К концу века этот процесс привел к нескольким отчетливо видимым результатам.

Во-первых, «отстоялся», «выпал в осадок» пласт профессионально-нравственных представлений, в которых отражаются объективно сложившиеся обязанности журналистики в обществе и объективно необходимые качества продукта журналистики, о чем говорит содержание кодексов, принятых международными журналистскими организациями и отдельными редакционными коллективами.

Во-вторых, определились алгоритмы действия профессиональной морали и формы влияния профессиональной общности на своих членов, о чем свидетельствуют множественные прецеденты из практики журналистских организаций в разных странах мира.

В-третьих, в общих чертах обозначился своеобразный профессионально-нравственный облик журналиста. Для него характерны достаточно высокий уровень общей моральности, глубокая преданность профессиональному долгу и острое чувство профессиональной ответственности. Мы могли убедиться в этом не раз, наблюдая работу зарубежных коллег в нашей стране во время чрезвычайных событий (путч 1991 г., октябрьские события 1993 г., вооруженный конфликт в Чечне).

Сказанное не означает, что ситуация в журналистике мирового сообщества приобрела благостный характер и редакционные коллективы навсегда избавились от неумелых или недобросовестных сотрудников, а конфликты морального свойства полностью исчерпали себя. Дело в другом: в журналистских кругах установился профессионально-нравственный климат, стимулирующий уважительное отношение членов редакционных коллективов к профессиональным стандартам поведения. Журналисты увидели в них средство укрепления престижа профессии и своего личного престижа, упрочения законным путем своего материального благополучия. Пренебрежение профессиональными стандартами становится при таком положении для нарушителя «себе дороже», оборачивается существенными потерями и в моральном, и в материальном плане.

Справедливости ради надо сказать, что в отдельных странах замечается избирательное отношение к нормам этики, рождающее терпимость к нарушениям некоторых из них. Данные российско-американских исследований личности журналиста показывают, например, что американские журналисты склонны относиться более терпимо, чем их российские коллеги, к нарушению этических норм при получении информации. Ученые объясняют это следующим образом:

Условия конкурентной борьбы, делающие задачу сообщить информацию первым, получить сенсационный материал практически вопросом выживания средства массовой информации, ориентация на расследовательскую функцию сформировали в США более напористый по сравнению с российским тип журналиста.

Возможно, что у таких нарушений этических норм имеются и причины, лежащие более глубоко. Предположить это заставляет тот факт, что в подобном отношении к нормам определенного типа просматривается общая позиция национального содружества журналистов, а это уже повод для размышлений. Как бы то ни было, и в американской журналистике формированию устойчивого профессионально-нравственного климата уделяется самое пристальное внимание. В том же исследовании отмечается, что процесс формирования представлений о журналистской этике в США «подвергается воздействию комплекса факторов» и достаточно результативен.

Мировому журналистскому сообществу присуща еще одна довольно ярко выраженная тенденция. Для тех журналистов, уровень профессионально-нравственной зрелости которых достигает высшей отметки, следование профессиональным стандартам становится самоценным. Профессионально-нравственные мотивы у них начинают доминировать в структуре мотивации деятельности, «перевешивая» материальный интерес, так что в ситуациях морального выбора этичность поведения оказывается предпочтительней, даже если она не ведет к экономическому успеху.

К сожалению, ни одно из перечисленных обстоятельств для нашей журналистики в сколько-нибудь значительной мере не характерно, хотя кодексы начали создаваться и у нас. В историю отечественных СМИ войдут и «Кодекс профессиональной этики журналиста» (1991 г.), и «Декларация» Московской хартии журналистов (1994 г.), и «Кодекс профессиональной этики российского журналиста» (1994 г.), и «Хартия телерадиовещателей» (1999 г.), и многие другие подобные документы. Однако сказать, что они уже «работают», значит серьезным образом погрешить против истины. Это с определенностью подтверждают результаты обсуждения «Кодекса профессиональной этики российского журналиста», которое было проведено Исследовательской группой Российско-американского информационного пресс-центра в ноябре - декабре 1994 г. в пяти крупных региональных центрах России.