Модели экономической интеграции: мировой и постсоветский опыт

Пересечение «арен» и «факторов» интеграции и определяет формат формальной интеграционной группировки. При этом следует иметь в виду, что формальная интеграция нередко более корректно описывается не моделью единого «интеграционного проекта» с определенными масштабами централизации, а представлением о «сети» интеграционных проектов и соглашений, обладающей определенной «устойчивой структурой». На эффективность последней влияет, например, однородность игроков.

Модели неформальной интеграции в своей основе формируются под воздействием трех комплексов факторов. Во-первых, это коэволюция сравнительных преимуществ корпораций и сравнительных преимуществ стран размещения операций (firm-specific advantages и country-specific advantages - FSA и CSA). Если исходно географическая дистанция, как правило, делает более близкие страны и регионы более привлекательными для формирующихся корпоративных структур, то со временем возникает своеобразное самоподдерживающееся равновесие: CSA под воздействием фирм сближаются, формируя комплементарные институциональные и экономические среды, а FSA развиваются таким образом, чтобы дать преимущества для работы именно в этих средах. Во-вторых, неформальная интеграция тесно связана с формированием субститутов для отсутствующего государственного регулирования на основе частных правил и норм. Более того, неформальные коалиции могут использоваться как средство давления на государственные органы (неформальное торговое эмбарго) для сокращения поиска ренты. Хорошим примером второго фактора неформальной интеграции является функционирование торговых сетей в средневековой Европе. Третий фактор связан с действием механизма конкуренции юрисдикций, которая ведет к ex-post гармонизации экономических институтов в странах региона.

Взаимовлияние моделей формальной и неформальной интеграции. Выделенные модели интеграции, вне всякого сомнения, корректнее было бы описывать как «идеальные типы» по М. Веберу, поскольку реальные экономические пространства всегда характеризуются сосуществованием множества игроков и отношений власти между ними. В частности, наибольший интерес вызывает взаимосвязь государственных и негосударственных игроков в процессе интеграции. Сначала в диссертации опять же предпринимается попытка построить общую теоретическую схему взаимодействия. Прежде всего, каналом воздействия может быть как прямое лоббирование, обусловленное экономическими интересами корпораций (стремящихся, например, к расширению рынков, или, напротив, к сокращению конкурентного давления), так и косвенное влияние, нередко представляющее собой «непреднамеренные результаты преднамеренного действия» (по Ф.А. фон Хайеку) корпоративных структур: сближение институциональных сред и давление конкуренции юрисдикций и глобальных рисков либерализованных рынков. В конечном счете, воздействие зависит от конкретных характеристик корпораций и от масштабов развития неформальной интеграции. Далее, бизнес оказывает воздействие не только на формирование интеграционного проекта как такового, но и на выбор его формы. Примером такой сиутации может служить выбор между интеграцией, основанной исключительно на устранении барьеров между странами при сохранении интенсивной конкуренции юрисдикций и гармонизацией национального регулирования. В данном случае можно показать, что позиция бизнеса зависит от национальной и международной специфичности активов, организационной власти частных структур и внутренних отношений в корпорации.

В общем и целом, следует выделить три типа взаимодействий формальной и неформальной интеграции. Во-первых, формирование функционального региона может выступать прелюдией и движущей силой к созданию формального интеграционного объединений. При этом, с одной стороны, как уже говорилось, корпоративные структуры во все большей степени заинтересованы в устранении ограничений и торговых барьеров и, соответственно, поддерживают политику региональной интеграции. С другой, сами государства могут быть стремиться к получению лучших возможностей для контроля над действиями частного бизнеса, что позволит им преодолеть ранее казавшиеся неразрешимыми противоречия. Помимо этого, неформальная интеграция может косвенно содействовать созданию формальных интеграционных группировок в других регионах мира. Ведь усиливающаяся региональная специализация бизнеса делает задачу его привлечения в другие страны и регионы более сложной; соответственно, возникает нужда в создании более обширных рынков и вообще реализации интеграционных проектов как инструментов привлечения прямых иностранных инвестиций.

Во-вторых, неформальная интеграция может стать субститутом формальных интеграционных группировок. Например, это происходит, если социальная дилемма в отношении государств столь велика, что в обозримом будущем создание формальной интеграционной группировки представляется нецелесообразным. Иначе говоря, неформальная интеграция позволяет «перепрыгивать» возникающие в мировой экономике барьеры - не только между странами, но и между отдельными интеграционными группировками, если последние характеризуются жестким ограничительным режимом. Помимо этого, корпорации могут стремиться избежать государственного контроля, усиливающегося при получении государством дополнительного инструмента управления региональными экономическими процессами в виде действующих наднациональных структур и, соответственно, содействовать исключительно ограниченным мерам по либерализации внешнеэкономической политики.

В-третьих, интенсификация неформальной интеграции может являться результатом формальной региональной экономической интеграции, возникающим при устранении существовавших ранее барьеров. При этом могут действовать два различных механизма. С одной стороны, интеграционные инициативы могут трактоваться как «гипотезы» относительно конкретного экономического воздействия определенных институтов и режимов, которые «тестируются» правительствами; в этом случае, если «гипотеза» оказалась верна, корпорации получают возможность интенсивного взаимодействия с другими экономиками, ранее для них закрытыми. С другой - согласно шумпетерианским представлениям о конкуренции, суть любого предпринимательства, в том числе и политического, ? не в адаптации к спросу, а в создании спроса. Поэтому региональная интеграция может в реальности стимулировать взаимодействие корпоративных структур.

Сравнительный анализ взаимодействия моделей интеграции в различных регионах мира и на постсоветском пространстве. Таким образом, в диссертации удалось сформулировать ряд теоретических предположений относительно возможной эволюции формальных и неформальных интеграционных структур в зависимости от политико-экономической и институциональной среды. Для их тестирования использовались две основные стратегии.

Во-первых, в диссертации рассматривается опыт взаимодействия моделей интеграции в различных регионах мира. Можно показать, что при этом соотношение формальной и неформальной интеграции сильно различается. В Юго-Восточной Азии модели корпоративного взаимодействия и неформальной торговли, основанные на взаимодействии японских ТНК и китайских деловых сетей, стали субститутом формальной интеграции (получившей развитие лишь в последнее время и под сильным воздействием бизнеса). В Северной Америке обе указанные неформальные модели (американские ТНК - maquiladoras в Мексике и сети латиноамериканцев-мигрантов в США), напротив, стали стимулом для возникновения формального проекта НАФТА, в свою очередь, резко усилившего интеграцию за счет корпоративного взаимодействия. В Латинской Америке слабый уровень развития формальной интеграции сочетается с низким уровнем интеграции за счет деятельности корпораций (несмотря на рост роли multilatinas) и трудно оценимой интеграцией в теневой экономике; формальная и неформальная ветви интеграционного взаимодействия эволюционируют независимо друг от друга. Напротив, в Европе формальная и неформальная интеграция всех моделей активно взаимодействуют и усиливают друг друга. Наконец, в Африке (и, в гораздо меньшей степени, Южной Азии) доминирующую роль играет модель неформальной торговли, связанная со слабостью государственного управления и плохим качеством институтов.

Ситуация становится несколько сложнее, если в анализ включить взаимодействие международной и внутренней интеграции рынков (и, соответственно, формата децентрализации внутри стран и формальной интеграции между ними). Здесь крайне любопытным является опыт интеграционного взаимодействия КНР - как интеграции между провинциями, так и международных интеграционных структур «Большого Китая» (приморские провинции КНР, Тайвань и Гонконг), однако немало интересных выводов можно сделать на основе анализа других федераций (Канады, Индии, Австралии, Швейцарии) и ЕС. Анализ диссертации позволяет выделить три основные характеристики, влияющие на структуру взаимодействие: качество институтов государственного управления; баланс власти между центром и регионами; и соотношение роли крупных корпораций и неформальных структур торговли. Во-первых, воздействие той или иной модели децентрализации на внутреннюю интеграцию определяется качеством институтов, определяющих соотношение стремления к интеграции рынков и к «поиску ренты» как в центре, так и в регионах. Во-вторых, международная «опережаюшая» интеграция конкретных регионов в странах с низким уровнем внутренней интегрированности рынков может как стать стимулом к росту взаимосвязей между регионами, некоторые из которых становятся «регионами-воротами», так и «оторвать» территории от внутреннего рынка в зависимости от того, какие игроки являются ее носителями. В-третьих, наконец, в условиях развития международной интеграции выбор между административной и политической децентрализацией зависит от баланса власти между центром и регионами: с одной стороны, международная интеграция рынков повышает спрос на децентрализацию со стороны регионов, а с другой - снижает ее предложение со стороны органов государственной власти.

Второй подход к тестированию теоретических выводов может быть основан на сравнительном анализе функционирования различных моделей (формальной и неформальной) интеграции в странах постсоветского пространства. Регион СНГ является практически идеальной «лабораторией» сопоставления интеграционных процессов, поскольку после распада Советского Союза и начала реформ, сопровождавшихся появлением высокофрагментированных рынков, в нем (пусть и в различной степени) реализуются все шесть моделей интеграции. При этом их результативность сильно дифференцируется. Модели межправительственных договоров и доминирующего участника типичны для межгосударственной интеграции (СНГ, ЕврАзЭС, Союзное государство России и Беларуси и другие проекты). В данном случае речь идет преимущественно о «бумажной интеграции», не сформирвовавшей сколь бы то ни было значительного стимула для интеграции рынков. Модели общего центра реализовались в рамках отдельных стран СНГ, причем в данном случае в настоящее время можно фиксировать определенную позитивную динамику. Наконец, все три неформальные модели нашли свое отражение в регионе СНГ (экспансия российских и казахстанских ТНК, неформальные сети миграции и торговли - особенно в Центральной Азии, отдельные институты межгосударственного права, такие, как Межгосударственная ассоциация бирж и Евроазиатский транспортный союз), причем они, как правило, более эффективны, чем формальная интеграция.

Динамика формальной интеграции в регионе СНГ. Анализ межгосударственной интеграции в регионе СНГ на основе выделенных в диссертации девяти факторов интеграции позволяет установить ряд причин слабости интеграционного взаимодействия: (1) отсутствие у элит постсоветских стран осознания «долгосрочного характера сотрудничества», препятствующее формированию «тени будущего»; (2) дефицит доверия между странами; (3) достаточно высокая разнородность государств, особенно в сочетании с крайне низким качеством государственного управления в целом и надгосударственных институтов - в частности; (4) перераспределительные конфликты между странами региона СНГ; (5) «мягкая асимметрия» - восприятие России как «угрозы» большинством постсоветских стран, но отсутствие у России реальных инструментов влияния; (6) дефицит демократии и (7) неопределенная позиция экспертных сообществ и (10) эффекты «институционального изоморфизма» модели ЕС, в меньшей степени приспособленной для постсоветских реалий. Все это противостоит достаточно высокой степени экономических взаимосвязей между странами и значительному ресурсу «социальной интеграции», не позволяя последним стать основой для формирования эффективных формальных группировок.

В то же время постсоветская трансграничная интеграция, хотя и обеспечила крайне низкий уровень централизации решений и устранения межгосударственных барьеров, характеризуется поразительно высоким уровнем стабильности: постсоветские страны по-прежнему продолжают участвовать в повторяющихся малоэффективных интеграционных ритуалах. Причины этого, насколько можно судить, связаны с существованием так называемой «псевдоинтеграции»: использования интеграционных институтов для достижения не связанных с интеграцией целей. Конкретно, можно выделить три фактора псевдоинтеграции: (1) роль психологических эффектов, смягчающих болезненное восприятие населением и элитами постсоветcких стран реальной дезинтеграции; (2) «интеграция взаимной защиты» - использование интеграционной риторики и сотрудничества для обеспечения стабильности полуавторитарных режимов в постсоветских странах и (3) «интеграция выживания» - сохранение прозрачных границ и интеграционной риторики для предотвращения наиболее негативных последствий для национальных экономик. Таким образом, псевдоинтеграция связана с рядом положительных аспектов, но в долгосрочном плане снижает доверие бизнес-структур и населения к интеграционным инициативам и подрывает основу интеграции.

Опыт применения модели общего центра - в основном при внутренней интеграции рынков отдельных постсоветских стран - дает совершенно другие результаты. В рамках отдельных постсоветских государств, вне зависимости от их формальной структуры (федерации или унитарные системы), можно констатировать существование своеобразного «цикла децентрализации». На раннем этапе слабость центра позволяет регионам добиться высокой автономии. Речь идет, однако, как правило, о неформальной автономии - даже Россия в 1990-е гг. представляла собой высокоцентрализованную федерацию, в которой регионы смогли добиться большего влияния разнообразных косвенных инструментов: контроля над собственностью, «войны законов» (принятия законодательных актов, противоречащих федеральным) и манипулирования налоговым аудитом. В последнем случае речь идет о так называемом «стратегическом сборе налогов»: в условиях масштабного уклонения от налогообложения налоговые органы концентрируют внимание на сборе определенных типов налогов (скажем, региональных), что ведет к аккумуляции налоговой задолженности в отношении других налогов и де-факто децентрализации. В диссертации приводится эмпирическое подтверждение существования стратегического сбора налогов на основе эконометрического анализа.

Тем не менее, неформальная структура политических прав собственности делает описанную модель децентрализации нестабильной: в начале 2000-х гг. центральные политические элиты с легкостью сумели изменить структуру политических отношений в постсоветских странах. Такая ситуация однозначно может быть зафиксирована в России и в Казахстане, с определенными оговорками - на Украине (где большую роль сыграло соперничество элит регионов за влияние на общенациональном уровне) и в малых странах СНГ, она не наблюдается в Беларуси и странах «замороженных конфликтов». Как показывают исследований интеграции рынков в России, количественная взаимосвязь рецентрализации и интеграции рынков не является однозначной, но первая, как минимум, устранила ряд внутригосударственных протекционистских барьеров, оказав качественно позитивное воздействие на интеграцию рынков.

Таким образом, эволюция трансграничной интеграции (модели доминирующего игрока и межправительственных договоров) и внутригосударственной интеграции (модель доминирующего центра) на постсоветском пространстве неодинакова. Более детальный анализ логики развития систем возможен для постсоветской трансграничной интеграции и российского федерализма. Вплоть до 2000 г. логика развития обеих систем совпадала. В то же время уже во второй половине 1990-х гг. конкретная структура интеграционного взаимодействия (интенсивность участия стран в интеграции и масштабы асимметричной децентрализации регионов) были связаны с различными факторами.

Для того, чтобы выявить факторы, определяющие степень автономии отдельных регионов в составе Российской Федерации и масштабы участия отдельных постсоветских стран в интеграционных проектах использовались, соответственно, дваа метода анализа: эконометрическое моделирование (регрессионный анализ) и метод QCA. Для измерения уровня автонмоии регионов в России использовались три показателя: долю налогового дохода регионального бюджета в совокупном сборе налогов с территории региона (фискальная децентрализация); долю и абсолютную величину нормативных актов региона, противоречащих федеральному законодательству (регулятивная децентрализация); и рассчитанный на основе анализа текстов конституций регионов индекс «заявленной» конституционной децентрализации. Все расчеты проводились, как уже было указано выше, для второй половины 1990-х гг.

Эконометрический анализ позволяет прийти к ряду выводов. Во-первых, отдельные показатели децентрализации в Российской Федерации характеризуются крайне низкой корреляцией; детерминанты показателей децентрализации не совпадают. Во-вторых, для конституционной децентрализации в диссертации не удалось найти набор устойчивых и статистически значимых показателей, определяющих динамику децентрализации. В-третьих, фискальная децентрализация позитивно и статистически значимо связана с показателями переговорной власти регионов (расстояние между Москвой и столицей региона, площадь региона) и с показателем дифференциации предпочтений (модуль разницы среднедушевого дохода по Российской Федерации и по региону), хотя в последнем случае невозможно опровергнуть существование эндогенности и, следовательно, смещенных оценок. В-четвертых, регулятивная децентрализация позитивно и статистически значимо связана с показателем переговорной власти (расстояние от Москвы) и правовым статусом региона (республики).

Для стран СНГ анализ настоящей работы свидетельствует, что более активно в интеграционных проектах принимали участие страны, характеризующиеся следующими комбинациями характеристик: (1) страны с небольшим ВВП на душу населения, населением и территорией, не граничащие с Россией, не имеющие ресурсов нефти и газа и с небольшой долей владеющих русским языком; (2) граничащие с Россией страны с большим ВВП на душу населения, большой долей владения русским языком и низкой демократией - если их население и территория являются малыми для стран без нефтяных ресурсов или большими для нефтегазовых стран. Итак, если внутренняя асимметрия централизации во многом определялась географией (расстояние от Москвы, площадь региона), то в основе международной лежали демократия и благосостояние.

Однако с 2000-х гг. постсоветский мир переживает период однозначной и явно выраженной дивергенции трансграничных и внутренних интеграционных процессов: трансграничные группировки по-прежнему остаются крайне слабыми, а внутренняя структура, напротив, перешла в стадию централизации. Ситуация тем более удивительна, что существует целый ряд каналов взаимосвязи институциональных систем: (1) общая среда (дефицит права и дефицит доверия); (2) субрегиональная интеграция за счет активности регионов, напрямую связанная с масштабами децентрализации в самой России; (3) специфика восприятия внешней и внутренней политики элитами (длительное время отсутствовало четкое восприятие региона СНГ как специфической области «внешней политики» в России; элиты постсоветских стран учитывали внутренние процессы централизации в России при формировании своего отношения к интеграции); (4) наконец, в отдельных регионах экономические и политические процессы в России и странах СНГ неразрывно связаны (например, Северный и Южный Кавказ).

В принципе сам по себе процесс централизации внутри отдельных государств может снизить возможности для трансграничной интеграции, поскольку он сокращает возможности интеграционного взаимодействия на субрегиональном уровне, а также (для недемократических режимов) снижает готовность стран к самоограничению автономии. В то же время для постсоветского пространства ситуация является даже более сложной, поскольку эффекты дивергенции наблюдались не только на субрегиональном уровне, но и для межгосударственных соглашений, а также для стран с различными политическими режимами.

В диссертации показано, что главной причиной дивергенции является характер политических прав собственности - если внутри стран права собственности остались неформальными, то на трансграничном уровне они (за счет международно-правового суверенитета) были формализованы. В свою очередь, эта ситуация может быть связана с четырьмя факторами: (1) наличием в модели общего центра (федерация) возможности «добиться успеха» на федеральной арене, снижающей спрос на формализацию автономии (отсутствующая в других моделях формальной интеграции); (2) различной реакцией федераций и международных союзов на «мягкую асимметрию» (если в последних, как уже говорилось, она препятствует эффективному сотрудничеству, но создает условия для повторения псевдоинтеграции, то в первых, напротив, она стимулирует стремление центра к ограничению автономии регионов, не позволяя последним реально влиять на федеральную политику); (3) различиями в дискурсе о федерализме и интеграции в экспертном сообществе и (4) различиями в позициях бизнес-структур. Последний аспект заслуживает детального рассмотрения, что и было сделано в рамках следующего комплекса проблем.

Динамика неформальной интеграции в регионе СНГ. Интеграци на миуровне, как уже говорилось, развивалась в регионе СНГ достаточно успешно, особенно в 2000-е годы как период экономического роста. Во-первых, в описанный период российский и казахстанский бизнес активно расширял свое присутствие в постсоветских экономиках, приобретая привлекательные активы. Во-вторых, в Центральной Азии (и, возможно, в некоторых других регионах) немаловажную роль играла интеграция неформальной торговли, частично восходящая к функционировавшим в этом регионе на протяжении длительного периода времени сетям. Масштабные потоки трудовой миграции также соединяют постсоветские страны между собой. В-третьих, в отдельных отраслях хотя бы в определенные периоды времени функционировала достаточно успешная модель негосударственного права, хотя последняя и ограничивалась четким спектром целей и задач. Естественно, экономический кризис 2009 г. внесет свои коррективы в развитие этих процессов, но их оценка возможна будет лишь по мере поступления данных, в настоящее время отсутствующих.

В то же время если внутри России экспансия бизнес-структур привела к формированию коалиции последних и федерального правительства, на постсоветском пространстве ситуация качественно отличается. Во-первых, бизнес практически не проявляет интереса к формальным проектам интеграции, хотя последняя и находится в центре внимания ряда лоббистских структур. По всей видимости, поскольку трансграничная корпоративная интеграция началась позже, чем внутренняя, негативную роль сыграло «дело ЮКОСа», снизившее интерес бизнеса к «коалициям» с государством. Определенную роль играет недоверие бизнеса к интеграционным проектам, то есть сопоставление реальных выгод и необходимых политических инвестиций, а также ограниченность бизнеса в воздействии на «политически значимую» область взаимодействия постсоветских стран, а также преимущества для бизнес-структур от неформальной интегрированности и псевдоинтеграционного взаимодействия. Интересы корпораций различаются в зависимости от стран и интеграционных проектов.

Специфическим аспектом является «косвенное» воздействие неформальной интеграции на формальную. Здесь можно сделать два вывода. Во-первых, исследование не подтверждает часто звучащее утверждение о «дивергенции» постсоветских институциональных систем. Напротив, изучение сигма-конвергенции (динамики стандартного отклонения) индикаторов качества институтов (индексов Freedom House, Heritage Foundation и Всемирного банка) указывает в худшем случае на стабильную дифференциацию институтов, а в отдельных случаях - и на конвергенцию. Таким образом, с институциональной точки зрения все еще сохраняется относительное «единство» постсоветского пространства (пусть оно часто является «единством неэффективных институтов»), в принципе способное стать основой для интеграции.

В то же время иерархический кластерный анализ позволил выделить несколько сравнительно более «близких» друг к другу постсоветских стран. Кластеризация на основе показателей качества управления Всемирного банка позволяет выделить следующие группы стран: Россия, Азербайджан и Кыргызстан; Казахстан, Украина и Молдова; Армения и Грузия; Таджикистан и Узбекистан; Беларусь и Туркменистан. С одной стороны, четко отслеживается близость институтов в географически близких странах. С другой - институциональная близость практически не связана с практикой региональных интеграционных инициатив; например, ближайшим «соседом» России оказывается Азербайджан, практически не участвующий в интеграционном взаимодействии. Впрочем, если не учитывать параметр политической стабильности, в числе ближайших соседей России оказываются Казахстан и Кыргызстан; однако «дистанция» между Россией и Беларусью все же остается значительной. Между тем, проведенный в диссертации анализ показывает, что российские инвестиции в странах СНГ отрицательно коррелированны с ростом «институциональной дистанции» между странами Содружества и Россией.

В диссертации рассчитываются также оценки потенциальных эффектов региональной интеграции (с точки зрения измерения ВВП), полученные на основе эконометрического анализа (метод формально несвязанных регрессией SURE). Россия не выигрывает от интеграции с отдельными странами СНГ в силу недостаточной емкости их внутренних рынков. Между тем, интеграция с девятью странами региона, включенными в анализ, уже дает России прирост ВВП в размере 0,06 процентных пункта (такой сценарий дает отдачу для всех без исключения стран региона). Очевидно, что для обеспечения существенных эффектов прироста и без того крупный российский рынок нуждается в достаточно сильном «партнере», которым в данном случае выступает весь регион. А последний может быть создан лишь на основе многосторонней интеграции.

Наконец, в диссертации была проанализирована роль конкуренции юрисдикций на постсоветском пространстве как фактора возможного роста качества институтов (что, как уже говорилось, содействует формальной интеграции). Как показывают результаты исследования, на постсоветском пространстве существуют серьезные сомнения в способности конкуренции юрисдикций реально обеспечить высокое качество институтов. Во-первых, в постсоветском мире присутствует масштабный спрос на менее эффективные институты со стороны бизнеса; хотя некоторые исследования и указывают на его исчезновение со временем, другие, напротив, свидетельствуют об устойчивости институциональной ловушки. Анализ отдельных примеров интеграционного взаимодействия показывает, что на постсоветском пространстве экспансия российского бизнеса действительно во многих случаях связана с формированием непрозрачных схем. Во-вторых, немаловажную роль играют и неформальные институты - недоверие государству и противоречия между «поверхностными» и «глубокими» образцами поведения и оценки результатов функционирования экономики. Последние также могут стать стимулом для формирования в результате институциональной конкуренции неэффективных институтов.

Выводы и рекомендации. Диссертационное исследование позволяет прийти к следующим выводам:

1. Большинство реализующихся на постсоветском пространстве формальных интеграционных проектов обладает глубокими внутренними противоречиями, во многих случаях исключающими формирование однозначно «оптимальной» стратегии и заставляющими концентрировать внимание на поиске «лучшей из возможных» (second best) схемы взаимодействия. К таким противоречиям следует отнести выбор между многосторонней интеграцией или двухсторонним взаимодействием; использование рыночной логики или субсидирование привилегированных партнеров; соотношение региональной интеграции на пространстве СНГ и участия России в европейской интеграции, а также взаимовлияние мер по интеграции внутреннего экономического пространства и трансграничной интеграции. В то же время опыт внутренней интеграции постсоветских государств свидетельствует о принципиальной возможности формальной интеграции на постсоветском пространстве.

2. С нормативной точки зрения ключевым направлением трансформации интеграционных структур, как представляется, должен стать отход от попыток построения «евразийского ЕС» в пользу более гибкой модели «открытого регионализма» и функционального сотрудничества в отдельных отраслях. «Открытый регионализм», первоначально предложенный как способ интеграции в азиатско-тихоокеанском регионе, не предполагает установления жестких норм и требований в отношении прогресса стран-участниц по пути интеграции и ограничения свободы перемещения капиталов, рабочей силы и благ между интегрирующимся регионом и «внешним миром». Напротив, он рассматривается как этап на пути интеграции в мировую экономику, где приоритетом обладает устранение внутренних барьеров между странами на основе гибких схем без широкомасштабной гармонизации политик и создания мощных наднациональных органов.

3. Дополнением к подобной структуре могло бы стать взаимодействие в «зонах фактической солидарности»: реализация крупных проектов, в которых могли бы совместно участвовать страны интеграционной группировки (а, возможно, и третьи страны). В таком случае даже отдельные шаги в направлении функционального взаимодействия позволят, как минимум, добиться продвижения на пути реализации этих крупных проектов. Последние же вполне в состоянии стать региональными и отраслевыми «точками роста», опять же генерируя интерес к трансграничной экономической активности и, в конечном счете, спрос на более широкую интеграцию. В то же время попытка жесткой увязки взаимодействия в «зонах фактической солидарности» с институциональной интеграцией может лишь оказать негативное воздействие на перспективы реализации последней. «Пакетный подход», столь популярный в настоящее время, не представляется с точки зрения настоящей работы оптимальным.

4. Оптимальная структура интеграции может носить двузвенный характер. Она может включать в себя реформированное СНГ, сосредоточившееся на сферах гуманитарного и социального сотрудничества и инфраструктуры (где организация и сегодня играет важную роль), а также выступающее в качестве форума для неформальной коммуникации лидеров постсоветских государств (наличие которого само по себе крайне важно) и структуры обмена информацией. Более тесное сотрудничество в различных форматах (создание общих институтов, производство региональных общественных благ, консультации стран или реализация конкретных проектов) должно осуществляться в рамках меньших клубов государств, число которых, по всей видимости, будет оставаться значительным. В то же время полный отказ от многостороннего сотрудничества в сфере интеграции рынков представляется нецелесообразным.

5. Наконец, крайне важным представляется преодоление псевдоинтеграционных явлений в постсоветском мире. Для этого важен отказ от увязки интеграционных процессов с характером политических режимов в странах СНГ и акцент на собственно экономическое сотрудничество, а не на взаимную легитимацию выборов и политических режимов. Наконец, приоритетным направлением должно стать соотнесение постсоветских проектов интеграции с интеграционным взаимодействием в Европе и Евразии в целом. Например, следует говорить о создании структур, комплементарных к глобальной интеграции и сотрудничеству с ЕС и направленных на адаптацию европейских стандартов, вместо дублирования европейской интеграции, создающего условия для конкуренции интеграционных проектов с заведомо проигрышным для постсоветских проектов результатом. Не менее важным является «открытие» интеграционных проектов для партнеров из Восточной и Юго-Восточной Азии. В идеале можно говорить о трансформации «постсоветской» интеграции в «евразийское» интеграционное взаимодействие, не ограниченное пределами бывшего СССР.

6. Говоря о приоритетных партнерах на постсоветском пространстве, сравнительно более жизнеспособной представляется ориентация интеграции на взаимодействие с Казахстаном, а не с Беларусью - в силу большей институциональной близости первого с Россией и потенциала поддержки формальной интеграции для этой пары государств неформальной. Сказанное не отрицает потенциальной отдачи от тесного сотрудничества с Беларусью (а также, возможно, с другими государствами региона СНГ).

7. В то же время основные движущие силы интеграции рынков в регионе СНГ связаны не с формальной интеграцией на уровне государств, а с двумя параллельно идующими процессами интеграционного взаимодействия. Во-первых, развитие корпоративной экспансии и неформальной торговли во многом преодолевает дефициты формальной интеграции и содействует взаимопереплетению экономик региона. В то же время анализ диссертации показывает, что неформальная интеграция не способна сама по себе стать движущей силой для формальной. Иначе говоря, следуя логике Й. Шумпетера, государства должны «создать спрос» на формальную интеграцию со стороны частных структур, а не надеяться на его спонтанное возникновение. Важно понимать, что успех формальной интеграции возможен исключительно при поддержке частных структур. В связи с этим государственная поддержка взаимодействия на микроуровне может рассматриваться как одно из наиболее перспективных направлений стратегии России по отношению к постсоветскому пространству.

Во-вторых, еще одним каналом преодоления дефицитов постсоветской формальной интеграции сможет стать субрегиональная интеграция, основанная на взаимодействии регионов. Мирвая практика показывает, что в данном случае создание канала взаимосвязи формальных инициатив и интересов частных структур заметно проще. В то же время субрегиональная интеграция напрямую зависит от развития российского федерализма. Лишь достаточное «пространство решений» для регионов позволяет им компенсировать дефициты интеграции на уровне государств; в противном случае субрегиональная интеграция становится лишь «ветвью» формальной и остается неэффективной. Федерализм оказывает и непосредственное воздействие на восприятие интеграции партнерами России в регионе СНГ. Иначе говоря, децентрализация в России может, при определенных обстоятельствах, стимулировать постсоветскую интеграцию.

8. В то же время акцент на неформальную и субрегиональную интеграцию в сфере государственной политики должен учитывать ряд общих положений, без которых взаимодействие регионов и частных структур способно привести к неблагоприятным последствиям для формирования институциональной среды российской экономики. Поддержка инвестиционной экспансии российского бизнеса должна строиться на четких принципах открытости и прозрачности, делать акцент на поддержке конкуренции, в том числе за счет последовательной антимонопольной политики, мер по устранению информационной асимметрии и четкому обособлению «уровней» взаимодействия государственных и частных бизнес-структур. В сфере субрегиональной интеграции важнейшей задачей становится предотвращение внутреннего «регионального протекционизма», а также создание институциональных рамок для возникающих «лидеров» трансграничной экономической интеграции, превращающих их в «регионы-ворота». Иначе говоря, интеграция за счет деятельности корпораций и регионов нуждается в четких институциональных рамках, как на уровне российской экономической политики, так и формального интеграционного взаимодействия.

9. Неформальная интеграция оказывает в чем-то неоднозначное воздействие на институциональную среду (конкуренция юрисдикций), что напрямую связано со спецификой постсоветского бизнеса. Аналогичным образом, низкая эффективность надгосударственных структур является функцией низкого качества государственного управления в странах постсоветского мира. Качество государственного управления и экономических институтов и неразрывно связанный с ним уровень экономического развития действительно формируют важный «ограничитель» возможности интеграции. В диссертации на основе анализа 18 интеграционных проектов в различных частях мира приводятся расчеты контрафактического размера «оптимального» интеграционного проекта (определяемого как численность населения в участвующих в интеграции странах) для региона СНГ с учетом качества институтов в постсоветских странах: если ЕврАзЭС несколько меньше подобного оптимума, то СНГ в целом превосходит его.

10. Ключевой характеристикой для формальной интеграции на постсоветском пространстве должны стать институциональные реформы в самих постсоветских странах - и прежде всего, в России, направленные на создание стабильных прав собственности, эффективного управления и конкурентного порядка на рынках. Повышение качества управления необходимо и для обеспечения функционирования сравнительно более сложных (по сравнению с традиционными подходами к интеграции) конструкций открытого регионализма. Иначе говоря, успех трансграничной интеграции (как и интеграции внутри границ отдельных государств) неразрывно связан с повышением качества институциональной среды в постсоветских странах - проблемой, решения которой за прошедшие двадцать лет добиться не удалось.

Публикации

Монографии и брошюры

1. Экспансия российского капитала в страны СНГ. М.: Экономика, 2006 (в соавторстве с Б.А. Хейфецем), 23 п.л., авторский вклад 11,5 п.л.

2. Корпоративная интеграция: Альтернатива для постсоветского пространства. М.: Издательство ЛКИ, 2008 (в соавторстве с Б.А. Хейфецем), 10 п.л., авторский вклад 5 п.л.

3. Перспективы развития интеграционной группировки ЕврАзЭС. М.: Институт экономики РАН, 2007 (в соавторстве с М. Головниным и Д. Ушкаловой), 2,5 п.л., авторский вклад: 1,0 п.л.

4. Политико-экономические исследования и современная экономическая теория. М.: Институт экономики РАН, 2008, 10 п.л.

5. Federalism, Integration and Multilevel Governance in Eurasia: Intergovernmental Relations across and within National Borders in the Post-Soviet Space. Saarbrьcken: VDM Verlag Dr. Mьller, 2009, 15 п.л.

6. Эндогенные границы и распределение власти в федерациях и международных сообществах. М.: Институт экономики РАН, 2009, 3 п.л.

Статьи в научных журналах и сборниках научных трудов и препринты

7. Формирование системы внутренних рынков транснациональных корпораций и место России в этом процессе. // Менеджмент в России и за рубежом, 2000, №6 (в соавторстве с Е.Л. Драчевой) , 0,6 п.л., авторский вклад 0,3 п.л.

8. Проблемы глобализации и интеграции международного бизнеса и их влияние на российскую экономику. // Менеджмент в России и за рубежом, 2000, №4 (в соавторстве с Е.Л. Драчевой) , 0,7 п.л., авторский вклад 0,35 п.л.

9. Проблемы определения и классификации интегрированных корпоративных структур. // Менеджмент в России и за рубежом, 2001, №4 (в соавторстве с Е.Л. Драчевой), 0,9 п.л., авторский вклад 0,45 п.л.

10. Роль фактора власти в экономике. // Экономист, 2002, №1 (в соавторстве с А.Г. Мовсесяном), 0,6 п.л., авторский вклад 0,3 п.л.

11. Проблемы формирования отчетности интегрированных корпоративных структур в РФ и за рубежом. // Вестник Финансовой академии, 2002, №3-4 (в соавторстве с Н.Н. Парасоцкой), 0,5 п.л., авторский вклад 0,25 п.л.

12. Экономическая власть: Ресурсы, инструменты, основания, этические проблемы. // Общество и экономика, 2002, №2 (в соавторстве с А.Г. Мовсесяном), 1,0 п.л., авторский вклад 0,5 п.л.

13. Власть и организационное развитие. // Менеджмент в России и за рубежом, 2003, №5, 0,6 п.л.

14. Бизнес-среда и бизнес-стратегии в условиях конкуренции юрисдикций. // Менеджмент в России и за рубежом, 2004, №2, 0,7 п.л.

15. Конкуренция юрисдикций и преодоление неэффективного равновесия в условиях глобализации. // Общество и экономика, 2004, №5-6, 1,0 п.л.

16. Экономическая интеграция на постсоветском пространстве: Институциональный аспект. // Вопросы экономики, 2005, №3, 1,0 п.л.

17. Региональная реакция на глобальную институциональную конкуренцию. // Общество и экономика, 2005, №6, 1,0 п.л.

18. Негативная интеграция и конкуренция юрисдикций. // Экономическая наука современной России, 2005, №2, 1,3 п.л.

19. Тенденции к стагнации и новые вызовы постсоветской интеграции. // Общество и экономика, 2006, №7-8 (в соавторстве с М.Ю. Головниным), 1,0 п.л., авторский вклад 0,5 п.л.

20. Роль экономической интеграции и дезинтеграции на постсоветском пространстве: количественный анализ. // Проблемы прогнозирования, 2006, №5, 1,0 п.л.

21. Мировые процессы транснационализации и российский бизнес. // Вопросы экономики, 2006, №12 (в соавторстве с Б.А. Хейфецем), 1,0 п.л., авторский вклад 0,5 п.л.

22. Экономическая власть и стратегии российских ТНК на постсоветском пространстве. // Общество и экономика, 2006, №11-12 (в соавторстве с Б.А. Хейфецем), 1,0 п.л., авторский вклад 0,5 п.л.

23. Конкуренция юрисдикций, гармонизация экономической политики и формирование корпоративных стратегий. // Российский журнал менеджмента, 2006, Т.4, №4, 1,5 п.л.

24. Regionalisation and Regionalism in the Post-Soviet Space: Current Status and Implications for Institutional Development. // Europe-Asia Studies, 2007, Vol. 59, No.3, 2,5 п.л.

25. Современная экономическая теория: основные тенденции. // Вопросы экономики, 2007, №3, 1,3 п.л.

26. Корпоративная модель региональной экономической интеграции. // Мировая экономика и международные отношения, 2007, №3 (в соавторстве с Б.А. Хейфецем), 1,0 п.л., авторский вклад 0,5 п.л.

27. Субрегиональные аспекты корпоративной интеграции на постсоветском пространстве. // Общество и экономика, 2007, №8, с.137-150 (в соавторстве с Б.А. Хейфецем) 1,0 п.л., авторский вклад 0,5 п.л.

28. Направления и перспективы развития политико-экономических исследований. // Вопросы экономики, 2008, №1, 1,3 п.л.

29. Общее пространство движения капитала и интеграция на постсоветском пространстве. // Общество и экономика, 2008, №1 (в соавторстве с Б.А. Хейфецем), 1,0 п.л., авторский вклад 0,5 п.л.

30. Эндогенная (де)централизация и российский федерализм. // Прикладная эконометрика, 2008, №1, 1,5 п.л.

31. Модели корпоративной интеграции: региональные особенности. // Мировая экономика и международные отношения, 2008, №5, 1,0 п.л.

32. Теоретические и эмпирические исследования в современной экономике: проблемы коммуникации. // Вопросы экономики, 2008, №6, 1,0 п.л.

33. Внутренняя и международная интеграция: взаимовлияние и взаимодействие. // Общество и экономика, 2008, №8, 1,0 п.л.

34. Децентрализация, интеграция и регионализация: взаимосвязь и взаимовлияние. // Пространственная экономика, 2008, №4,1,0 п.л.

35. Бизнес и государство в Казахстане. // Панорама Содружества, 2004, №6, 0,4 п.л.

36. «Ближайшие соседи»: кластеры институтов и экономического развития и перспективы интеграции на постсоветском пространстве. // Информационно-аналитический бюллетень Центра проблем глобализации и интеграции Института экономики РАН, 2007, №3, с. 1,2 п.л.

37. В мечтах о Европе. // Мировая энергетика, 2005, №3, 0,3 п.л.

38. Валютная конкуренция: Проблемы и возможности для региона СНГ. // Противоречия процессов валютно-финансовой интеграции в регионе СНГ. Под ред. Б.А. Хейфеца. М.: ИМЭПИ, 2005, 0,5 п.л.

39. Взаимодействие государства и бизнеса на постсоветском пространстве: возможности и риски. // Общественные науки и современность, 2005, №4, 1,0 п.л.

40. Взаимодействие государства с национальными и иностранными корпорациями в России и Казахстане. // Казахстан и Россия: Общества и государства. Под ред. Д.Е.Фурмана. М.: «Права человека», 2004, 1,0 п.л.

41. Взаимодействие европейской и постсоветской интеграции в Восточной Европе. // Исследования России, 2008, №1, (на китайском языке), 0,5 п.л.

42. Взаимодействие стран СНГ с азиатскими интеграционными группировками. Препринт MPRA №16620, 2006, 2,0 п.л.

43. Влияние корпоративных структур на процессы экономической интеграции. // Информационно-аналитический бюллетень Центра проблем интеграции Института экономики РАН, 2006, №4, 1,0 п.л.

44. Внутренний маркетинг в управлении внутрикорпоративными рынками. // Маркетинг в России и за рубежом, 2003, №2 (в соавторстве с Е.Л. Драчевой), 1,0 п.л., авторский вклад 0,5 п.л.

45. «Вторая трансформация» в постсоветских странах. // Общественные науки и современность, 2007, №3, 1,0 п.л.

46. Газовый конфликт России и Украины и Европейский Союз. // Информационно-аналитический бюллетень Центра проблем интеграции Института экономики РАН, 2006, №1-2, 1,5 п.л.

47. Глобализация и экономическая политика на национальном и субнациональном уровне. // Информационно-аналитический бюллетень Центра проблем глобализации и интеграции Института экономики РАН, 2008, №2, 1,5 п.л.

48. Государство и бизнес в России и Казахстане: сравнительный анализ. // Эксклюзив, 2005, №9, 0,3 п.л.

49. Государство и бизнес на постсоветском пространстве: Неэффективное равновесие и «институциональные ловушки». // Россия и современный мир, 2004, №4, 1,0 п.л.

50. Европейский союз и интеграция на постсоветском пространстве: четыре ловушки. // Панорама Содружества, 2005, №1, 0,5 п.л.

51. Законодательные предпосылки активизации трансграничного движения инвестиций региона СНГ. // Мир перемен, 2007, №1 (в соавторстве с Б.А. Хейфецем), 1,0 п.л., авторский вклад 0,5 п.л.

52. Инвестиционное взаимодействие на постсоветском пространстве в 2007 году. // Информационно-аналитический бюллетень Центра проблем глобализации и интеграции Института экономики РАН, 2008, №1, 0,5 п.л.

53. Институты управления глобализацией: траектории развития. // Проблемы теории и практики управления, 2008, №7, 0,5 п.л.

54. Институты, границы и экономическое развитие: опыт Молдовы. // Молдавия: Научные тетради Института Восточной Европы. Выпуск II. Под ред. Д.Е. Фурмана. М.: Территория будущего, 2008, 1,5 п.л.

55. Институциональная конкуренция и постсоветская трансформация: влияние неформальных институтов. // Общественные науки и современность, 2006, №6, 1,0 п.л.

56. Институциональная конкуренция на постсоветском пространстве. // Исследования России, 2007, №5 (на китайском языке), 1,5 п.л.

57. «Интеграция снизу» в Центральной Азии. // Евразийская экономическая интеграция, 2009, №1, 1,3 п.л.

58. Интеграционный реванш. // Деловые люди, 2006, №184-185 (июль-август) (в соавторстве с В. Чеботаревой, М. Головниным и Д. Ушкаловой), 0,3 п.л., авторский вклад 0,07 п.л.

59. Интегрирующееся региональное пространство: дополнительные возможности экономического роста. // Евразийская экономическая интеграция, 2009, №2 (в соавторстве с Л.З. Зевиным), 1,5 п.л., авторский вклад 0,75 п.л.

60. Конкуренция российских и национальных бизнес-структур и международных ТНК в постсоветских странах. Научно-аналитический доклад Центра проблем интеграции Института экономики РАН 2006-3, 2,0 п.л.

61. Конкуренция юрисдикций: математическое моделирование и общие направления эмпирического анализа. // Актуальные проблемы математического моделирования в финансово-экономической области: Сборник научных статей. Выпуск № 6. М.: ФА, 2006, 0,5 п.л.

62. Конфигурация новых альянсов на постсоветском пространстве: роль дифференциации институтов. // К каким альянсам ведет «цивилизованный развод». Под ред. Б.А. Хейфеца. М.: Институт экономики РАН, 2007, 0,5 п.л.

63. Конфликты государства и бизнеса: постсоветский опыт. // Свободная мысль - XXI, 2005, №9, 0,7 п.л.

64. Между «клановым капитализмом» и «управляемой демократией»: Взаимосвязь экономической и политической систем в современной России. // Свободная мысль - XXI, 2004, №6, 1,3 п.л.

65. Модель построения многостороннего банка развития на постсоветском пространстве (с учетом мирового опыта). Научно-аналитический доклад Центра проблем интеграции Института экономики РАН 2006-1, 2006 (в соавторстве с А.А. Абалкиной и М.Ю. Головниным), 5 п.л., авторский вклад 1,0 п.л.

66. Налоговая конкуренция: Теория и возможности для России. // Вопросы теории и практики современного налогообложения: Сборник научных статей. Под ред. Л.И.Гончаренко. М.: ФА, 2004, 0,5 п.л.

67. Неустойчивое газовое равновесие на постсоветском пространстве. // Информационно-аналитический бюллетень Центра проблем интеграции ИМЭПИ РАН, 2005, №1, 0,5 п.л.

68. Об экспансии российских бизнес-структур в постсоветских государствах. // Панорама Содружества, 2004, №9, 0,6 п.л.

69. Оптимальная зависимость от предшествующего развития. // Общественные науки и современность, 2008, №5, 1,0 п.л.

70. Оптимальное экономическое пространство: проблемы размеров. // Мир перемен, 2007, №4 (в соавторстве с Л.З. Зевиным), 1,0 п.л., авторский вклад 0,5 п.л.

71. Основные элементы внутренней и внешней среды интегрированных корпоративных структур в нефтяном бизнесе. // Нефтехимия и нефтепереработка, 2001, №4 (в соавторстве с С.И. Королевой), 0,5 п.л., авторский вклад 0,25 п.л.

72. Особенности налоговой политики в условиях вертикальной налоговой конкуренции. // Налоги и налогообложение, 2005, №11, 1,3 п.л.

73. Перспективы и вызовы расширения ЕС. // Мир перемен, 2005, №2 (в соавторстве с О.Штиллером), 1,0 п.л., авторский вклад 0,5 п.л.

74. Политико-экономические исследования: обзор и некоторые приложения. // Труды семинара «Теоретическая экономика». Книга II. Под ред. А.Я. Рубинштейна. М.: Институт экономики РАН, 2008, 2,5 п.л.

75. Политическая логика формирования экономических институтов в России. // Пути российского посткоммунизма: Очерки. Под ред. М. Липман и А. Рябова. М.: Изд-во Р. Элинина, 2007, 3,0 п.л.

76. Постсоветская интеграция: итоги года и перспективы развития. // Свободная мысль, 2006, №3 (в соавторстве с М.Ю. Головниным), 0,5 п.л., авторский вклад 0,25 п.л.

77. Постсоветские страны в глобальной и региональной институциональной конкуренции: пример Казахстана. // Исследования России, 2009, №1 (в соавторстве с Д. Ушкаловой, на китайском языке), 1,0 п.л., авторский вклад 0,5 п.л.