Б.А. Бахметев дипломат, политик, мыслитель

Характеристика международной деятельности Бориса Бахметьева - инженера и ученого, которому в 1917 г. было поручено управление российским посольством в Вашингтоне и присвоен ранг чрезвычайного и полномочного посла. Роль Бахметьева в дипломатической среде.

Рубрика Международные отношения и мировая экономика
Вид реферат
Язык русский
Дата добавления 26.07.2012
Размер файла 95,3 K

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Насколько советы и мнения Бахметева учитывались администрацией Соединенных Штатов при формировании своей российской политики? Мнения историков по этому поводу расходятся. Среди тех, кто считает влияние Бахметева серьезным - Джордж Кеннан, Роберт Мэддокс, Линда Киллен и в особенности Дэвид Фоглсонг. Л.Киллен пишет, что Бахметев не делал русскую политику Америки. Он пытался, и с определенным успехом, влиять на формулирование этой политики. В тезисе Киллен чувствуется некоторое противоречие. Не есть ли формулирование политики в известном смысле ее делание? На наш взгляд, более точен Р.Ш.Ганелин, который пишет, что идеи Бахметева оказали известное влияние на послеоктябрьский курс Вашингтона в русском вопросе. Они стали отправной точкой одной из линий американской политики, явившись довольно важным эпизодом в предыстории 14 пунктов Вильсона.

Особенно отчетливо это прослеживается в истории с 6-м пунктом из знаменитых 14-ти президента Вильсона, посвященным России. Заключение большевиками перемирия с Германией и их призыв к немедленному подписанию мира без аннексий и контрибуций послужили побудительным мотивом для речи Вильсона; в отношении России, дальнейшие намерения нового руководства которой были неочевидны, необходимо было соблюсти деликатность, чтобы не толкнуть ее в объятия Германии и, в то же время, продемонстрировать дружеское расположение Америки к России. Бахметев, которого трудно заподозрить в симпатии к большевикам, советовал воздержаться от формальных протестов против политики Ленина или каких-либо угроз, которые только укрепят позиции большевиков.

Телеграмма, которую посол дал 30 ноября 1917 года полковнику Хаузу, произвела на последнего сильное впечатление. Хотя правительство Ленина, - телеграфировал Бахметев, - захватившее власть путем насилия, не может рассматриваться как правительство, представляющее волю русской нации, его призыв, обращенный к союзникам и призывающий к перемирию, не может быть оставлен без ответа, так как всякое уклонение союзников от решения вопроса о мире только усилит позицию большевиков и поможет им создать в России атмосферу, враждебную союзникам. Какой-либо формальный протест против политики Ленина или какие-либо угрозы будут иметь тот же самый эффект. Они только ухудшат положение и помогут максималистам дойти до крайности. . .

Хауз советовался с Бахметевым перед отъездом в Вашингтон и написанное Вильсоном по своей сущности и содержанию близко к наброску посла. Я прочел ему (президенту - О.Б.) приготовленное мной предложение, - записал Хауз, - относящееся к России и предварительно рассмотренное русским послом, вполне его одобрившим. Я сказал, что безразлично, сколь велико негодование президента по поводу поступка русских: разум велит нам изолировать Россию, насколько возможно, от Германии, а этого можно достигнуть только открытым и дружественным выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи. Президент не возражал, так как наши мысли были вполне одинаковы, и то, что он написал о России, является, по-моему, в некоторых отношениях наиболее красноречивой частью его послания.

В пункте 6 говорилось: Очищение всей занятой русской территории и разрешение вопросов, затрагивающих Россию, способствующее наилучшему и свободнейшему сотрудничеству других наций мира, с целью помочь России использовать беспрепятственно и без затруднений благоприятные возможности для независимого разрешения вопросов ее собственного политического развития и национальной политики и для гарантирования ей искреннего, радушного приема в содружество свободных наций при условии установления ею формы правления по собственному выбору. И даже не только приема в союз наций, а также и помощи любого рода, в которой она может нуждаться и которой она сама пожелает.

Вся эта обходительность оказалась напрасной. Ленин хотел совсем другого, чем президент Вильсон. Да и Германия отнюдь не собиралась выпускать из рук долгожданную добычу. Таким образом, Бахметев, по крайней мере время от времени, участвовал не только в формулировании, но и в формировании американской политики в отношении России. Два важнейших текста, в которых декларировались принципы этой политики, были подготовлены при его участии - кроме 6-го пункта, посол, позднее, приложил руку к ноте госсекретаря Б.Колби.

Более высоко, чем Киллен, хотя в целом негативно, оценивает влияние русского посла Фоглсонг. Он пишет, что, несмотря на утрату президентом Вильсоном и его советниками доверия к Временному правительству, ввиду допущенных им грубых просчетов и неумелости, чиновники Госдепартамента сохранили свою высокую оценку посла Бахметева. После большевистской революции общий антибольшевизм сцементировал связь между Лансингом и Бахметевым. Государственный секретарь часто ссылался на мнения Бахметева, в особенности в противостоянии раздроблению России на отдельные государства. В своих мемуарах Лансинг яркими красками рисует как Бахметев вел себя и дела своего посольства с тактом и сдержанностью, так что когда он оставил свой пост он сохранил уважение и доброжелательность многочисленных друзей, приобретенных им за время своей посольской карьеры. Столь же высоко оценивал Бахметева заместитель Лансинга Фрэнк Полк, считавший посла чрезвычайно полезным представителем России.

Совсем с иных позиций оценивает деятельность Бахметева и его партнеров в администрации президента Вильсона современный исследователь. Российское посольство, - пишет Фоглсонг, - играло решающую двойную роль в тайной войне администрации против большевизма. Посольство выполняло функцию публичного символа Настоящей России, которая, как надеялась вильсоновская администрация, появится из хаоса гражданской войны. В то же время посольство служило тайным каналом для снабжения антибольшевистских сил, что администрация не могла осуществить открыто и напрямую, так как опасалась оппозиции в обществе и критики в Конгрессе. Бахметевские такт и сдержанность, превознесенные Лансингом, помогли Вашингтону сохранить веру в Россию, в то время как тайная поддержка антибольшевистских движений повлекла за собой подрыв веры в демократические процедуры в Америке.

Если попытаться взглянуть на тогдашнюю ситуацию глазами самого Бахметева, а его воспоминания и в особенности переписка 1917-1930-х годов позволяют это сделать, то вся его деятельность в качестве посла была направлена на то, чтобы предоставить русскому народу возможность выразить свою волю и реализовать присущие ему устремления; Бахметев был убежден, что к ним относятся свобода, демократия, право собственности. Он считал необходимым сохранить целостность государства, создававшегося столетиями. Иностранная помощь, в силу сложившихся обстоятельств, представлялась ему необходимым условием выхода из тупика, в котором оказалась страна. Апеллируя в многочисленных речах, статьях, интервью, меморандумах к американскому общественному мнению или же к конкретным чиновникам администрации с просьбами поддержать демократическую Россию, Бахметев не лукавил. Он действительно верил в эту демократическую Россию, частью которой себя ощущал. Другой вопрос, существовала ли эта Россия в действительности. Полагаю, что, кроме логики, внутренняя убежденность посла оказывала воздействие на американских политиков, не лишенных, как и он, изрядной доли идеализма.

Возможно, наиболее ответственный момент для российской дипломатии наступил после окончания боевых действий и заключения перемирия. На Парижской конференции должны были решаться судьбы мира. Надо было представлять интересы России; положение русских дипломатов было крайне двусмысленным; вынеся на своих плечах тяжесть первых трех лет войны и понеся огромные потери, Россия, после прихода к власти большевиков, заключила сепаратный мир и вышла из войны. Можно было сколько угодно рассуждать о том, что большевики не отражали истинных настроений народа, который хотел сражаться дальше, но факт был налицо.

Ни одно из антибольшевистских правительств не было достаточно сильным и долговечным, чтобы его признали правительства союзников; к тому же Колчак и Деникин все еще не могли договориться между собой. Временного правительства, которое представляли некогда послы, уже не существовало. Чтобы как-то выйти из этого двусмысленного положения, Бахметев предложил создать суррогат национального представительства из дипломатов, добавив к нему несколько представителей вновь образованных органов власти в России. Он справедливо предвидел трудности в обеспечении этому органу решающего голоса на конференции. Бахметев настаивал на ускорении процесса формирования представительства ввиду ожидавшегося прибытия в начале декабря президента Вильсона в Париж, опять-таки справедливо полагая, что многое будет решаться на предварительных совещаниях до официального открытия конференции. Он предложил в качестве возможных лидеров делегации генерала М.В.Алексеева и кн. Г.Е.Львова. Эти два имени, олицетворяя собой символ национальной России, организовали бы вокруг себя русское представительство.

Маклаков, выразив сомнение в том, что какой-нибудь суррогат законного представительства мог обеспечить России равноправное участие на конгрессе (причем возражения он ожидал не только со стороны держав, но впоследствии и самой России), тем не менее, счел создание суррогата необходимым, прежде всего для защиты интересов России на прелиминарной стадии конференции. В конечном же счете судьба России будет зависеть исключительно от успешности ее воссоздания, которое идет медленно. Вопрос о представительстве Маклаков считал настолько важным и трудным, что настаивал на приезде Бахметева в Париж; к тому же он рассчитывал, что послу в Вашингтоне удастся достать деньги для обеспечения работы представительства. Маклаков, после совещания с приехавшими в Париж Гирсом и Набоковым, телеграфировал Бахметеву, что они поддерживают его план, однако с некоторыми уточнениями: пока не будет общепризнанного правительства для официозного представительства России, необходимо создать коллегию, в которую, кроме дипломатических представителей, вошли бы видные и авторитетные представители всех главных направлений и оттенков политической мысли. Мы считаем необходимым, чтобы были представлены все, для того, чтобы это мнение не казалось партийным и не могло быть оспариваемо видными политическими течениями единогласное мнение такой коллегии кажется нам наиболее авторитетным как в России, так и для Конгресса. В этом наше разномыслие с Вами; у нас нет одного общепризнанного национального вождя. Алексеев умер, а кн. Львов один недостаточен. Необходим фронт, а не лицо.

В результате трудных переговоров было образовано нечто вроде общероссийского представительства, получившее название Русского политического совещания. Первое упоминание о нем относится к декабрю 1918 г. В его состав в конечном счете вошли послы Маклаков, Гирс, Бахметев, К.Н. Гулькевич, Ефремов, Стахович, а также бывшие царские министры иностранных дел С.Д. Сазонов, признанный министром иностранных дел Колчаком и Деникиным, и А.П. Извольский, бывший министр Временного правительства А.И. Коновалов, представители демократии - глава Архангельского правительства, в прошлом знаменитый революционер-народник Н.В. Чайковский, С.А. Иванов, член Кубанского правительства Н.С. Долгополов, террорист Б.В. Савинков. Председателем Совещания был избран князь Г.Е. Львов, бывший премьер-министр Временного правительства. Он являлся представителем Омска, да к тому же, вследствие его краткосрочного и неудачливого премьерства, был наиболее высокопоставленной в недавнем прошлом фигурой среди русских политиков за рубежом.

Несколько позже из состава Совещания была выделена более компактная Русская политическая делегация, уполномоченная в случае возможности представлять интересы России на мирной конференции; в Делегацию вошли кн. Львов (председатель), Сазонов, Маклаков, Чайковский; в августе 1919 г. добавился Савинков. При Совещании работал ряд комиссий; Бахметев возглавил работу Политической комиссии, занимавшейся в основном подготовкой документов по вопросам территориального урегулирования, в особенности по проблемам статуса Бессарабии и Финляндии.

Работа Совещания, а также экспертов, обслуживавших его нужды, была профинансирована, с согласия Госдепартамента США, за счет средств, находившихся на счетах Временнего правительства. Бахметеву было отпущено 100 тыс. долларов. Позднее необходимые средства стали поступать из Омска; в руках колчаковского правительства оказалась большая часть золотого запаса России. Бахметев прибыл в Париж в декабре 1918 года, сделавшись одной из ключевых фигур Совещания; вернулся посол в США в июле 1919 года. Во время совместной работы, несомненно, и произошло личное сближение Бахметева и Маклакова.

Среди важнейших задач, которые ставило перед собой Русское политическое совещание, были сохранение территориальной целостности России, оно стремилось также добиться, чтобы любое решение конференции, затрагивающее интересы России, было отложено до консультаций с признанным русским правительством; наконец, совещание добивалось от союзников ясных заявлений, осуждающих большевизм и провозглашающих поддержку либеральных сил в России. Бахметев информировал обо всех этих пожеланиях американскую делегацию.

Русское политическое совещание, несмотря на проявленную его членами активность и упорство, большинства своих целей, если не считать заявления Англии, Франции, США и Италии от 26 мая 1919 г. о готовности признать Колчака при условии проведения им демократических выборов и соблюдения прав национальностей (признания независимости Польши и Финляндии, автономии, впредь до окончательного решения вопроса об их статусе, Литвы, Латвии и Эстонии, а также кавказских и закаспийских образований), подтвержденного 12 июня, после получения положительного, хотя и уклончивого по вопросу о национальностях ответа Колчака, не достигло. Да и не могло достичь, ибо все-таки висело в воздухе. Надо признать, что в той ситуации, в которой оказались люди, заявлявшие, что они говорят от имени России, они сделали все возможное.

Бахметева многие считали противником белого движения. Это нашло впоследствии отражение даже в одном из некрологов. Историку придется решать, - писал анонимный автор, возможно, М.М. Карпович, - кто был прав в некотором расхождении, возникшем между руководителями белого движения и Б.А. Бахметевым: они ли, хотевшие, чтобы он стал их дипломатическим агентом, или он, считавший, что может принести больше пользы, если останется в глазах американцев носителем идеи свободной России, которая была и будет. Это не значит, конечно, что он отказывался помогать тем, кто боролся с большевиками на русской территории. Вероятно, все возможное в условиях того времени было им сделано. Но во многом он не одобрял политики руководителей белого движения, и хотел сохранить свою от них независимость.

Этого не отрицал бы и сам Бахметев; в начале 1921 г. он подвергся неистовой критике со стороны В.Л. Бурцева на страницах парижского Общего дела, игравшего в период Гражданской войны роль заграничного официоза сначала Деникина, а затем Врангеля. Бурцев обрушился на Бахметева за то, что он оказывал помощь левым кругам эмиграции, в частности, Исполнительной комиссии членов Учредительного собрания, в то же время не поддержав в достаточной мере белые армии в ходе Гражданской войны. Бурцев, я думаю, прав в одном, - писал Бахметев П.Н.Милюкову, - что никто из послов не держал себя более независимо по отношению к национальным правительствам и избегал солидаризироваться с ними. Он неправ, однако, упрекая меня в саботаже.

Бахметев, конечно, оказывал белому движению и дипломатическую и материальную поддержку. Похоже, что больше симпатий он испытывал к Колчаку; возможно, потому, что тот был в чем-то таким же новым русским, как Бахметев - ученым-гидрографом, путешественником, технарем - специалистом по минному делу, флотоводцем. Однако то ли сам Колчак, то ли его окружение относились к Бахметеву с подозрением. Несомненно, играло свою роль социал-демократическое прошлое Бахметева; возможно также, что независимое поведение посла не устраивало Омск.

Любопытно, что когда Колчак был признан основными антибольшевистскими силами верховным правителем России, а бывший царский министр иностранных дел Сазонов стал заграничным представителем не только Деникина, но и Колчака в ранге министра, то верховный правитель счел нужным официально подтвердить полномочия послов. Он утвердил всех, кроме Бахметева, активно боровшегося за признание Колчака. Сазонов добился у Колчака признания Бахметева, и лишь после этого показал послу предыдущую телеграмму, содержавшую неприятные для него сведения. Этот инцидент, по мнению Бахметева, характеризовал отношения между старым и новым. Впрочем, Бахметев сказал новому (старому) министру, что одобрение или неодобрение адмиралом его миссии никак не повлияло бы на его позиции в Вашингтоне, так как сам Колчак не признан. Однако несмотря на это крайне тупое и глупое отношение, - заявил посол Сазонову, - я намерен работать для признания колчаковского правительства, потому что я верю, при данных обстоятельствах, несмотря на то, что я знаю все его недостатки, это лучшее, что может быть сделано.

Колчаковское правительство было ближе к признанию союзниками, чем какое-либо другое из белых правительств. Союзников сдерживали колебания Вильсона, подозревавшего, что Колчак - монархист и реакционер. Этим подозрениям способствовали высказывания в Париже А.Ф. Керенского и некоторых других представителей революционной демократии, а также донесения американского посла в Пекине Пола Рейнша (Reinsch). Тогда в Омск с инспекцией был направлен американский посол в Токио Роланд Моррис.

Моррис, прибывший в Омск 21 июля 1919 г., три недели изучал положение. В своих донесениях он отмечал недостатки режима, недовольство населения колчаковской диктатурой; тем не менее он рекомендовал признание и оказание финансовой поддержки Колчаку, что должно было спасти его от надвигающегося краха. Колчак, как бы ни оценивать методы его управления, оставался наиболее серьезной альтернативой большевизму. Предложения Морриса достигли Госдепартамента в конце августа, накануне общенационального агитационного турне президента Вильсона в поддержку ратификации Версальского мирного договора. Так что чиновники Госдепартамента были озабочены совсем другими проблемами; к тому же почти все новости, приходившие в то время из Сибири, содержали сообщения об очередных победах Красной Армии. Признание вновь было отложено. Хотя Бахметев, только что вернувшийся из Парижа, продолжал свои обращения (о признании - О.Б.) и говорил о перспективах Колчака в пылких выражениях, - с иронией писал Ф. Шуман, - Красная Армия убрала эту проблему из сферы практического рассмотрения. Бахметев боролся за американскую поддержку Колчака до самого конца, - пишет Линда Киллен, оправдывая, сама того не ведая, предсказание Бахметева, сделанное им в письме к П.Н.Милюкову в апреле 1921 г.: будущие историки, вероятно, покажут, что из всех представителей [России] я сделал, м[ожет] б[ыть] больше всего, чтобы подвести вопрос о признании колчаковского правительства к осуществлению, а также, вероятно, из всех послов оказал непосредственно наибольшую материальную и денежную помощь национальным армиям.

Возможно, на долю антибольшевистского движения на Юге пришлось меньше посольских забот, в особенности при Деникине. Отчасти это объяснялось охлаждением американской администрации к русским делам и утратой доверия к антибольшевистским правительствам. В разговоре с Бахметевым Лонг как-то раз заметил, что антибольшевистские силы сражаются с большевиками только немногим упорнее, чем друг с другом. Тот же Лонг высказал предположение, что иностранное военное вмешательство только помогает большевикам, позволяя им заявлять, что они сражаются с войсками союзников, а не с небольшими воинскими контингентами, противостоящими им на различных фронтах. После поражения Колчака Бахметев продолжал просить об американской поддержке для оставшихся антибольшевистских сил. Однако в декабре 1919 года Вильсон, Лансинг и Лонг пришли к выводу о необходимости вывести американские войска из Сибири, что и было завершено к апрелю 1920 года.

Как бы ни хотели Соединенные Штаты видеть прогрессивную, антибольшевистскую Россию, они не хотели брать на себя всю ношу, - пишет Л. Киллен. - Лонг мог сказать Бахметеву в декабре 1919 года, что Соединенные Штаты не должны нести ответственность за судьбу России. Тогда же Лансинг заметил, что союзники и Америка пришли к решению, что они не имеют более обязательств поддерживать любую из русских фракций.

Симптоматично, что как раз в начале декабря 1919 года Маклаков писал начальнику деникинского штаба генералу И.П.Романовскому, пользовавшемуся репутацией либерала, об отношении к русским делам во Франции: . . .ответственные политические люди превосходно понимают, что большевизм есть общая опасность, что Деникин борется не только за Россию, но и за весь цивилизованный мир, что все разумные люди должны бы помогать нам не торгуясь, но как говорится в Lettres Frances: дураков всегда больше, чем умных, и у большевизма есть сторонники всюду. Очень многие предпочитают выгоду сегодняшнего дня большому выигрышу в будущем. Нельзя требовать от союзников большего напряжения сил против большевизма. Демократия этого все же не позволит. И хотя в парламенте консервативное большинство, оно все же демократии испугается.

В тех условиях, в которых оказался Бахметев, он, по-видимому, сделал все, что мог. Приведу фрагмент письма Бахметеву П.Н.Врангеля, в котором послу воздавалось по заслугам: От имени Русской армии и нашего национального дела прошу Вас принять глубокую благодарность за оказанную Вами бесценную помощь армии, - писал генерал 31 августа 1921 г. - Благодаря Вам, Русская армия, последний оплот антибольшевистских сил, спасена и перевозится в дружественные нам славянские страны. Далее следовали традиционные денежные просьбы. Похоже, Бахметева считали противником белого движения не столько потому, что он не снабжал его средствами, сколько потому, что руководители белых ждали и хотели получать от него все больше и больше.

После поражения Деникина Бахметев утратил веру в возможность низвержения большевизма путем военных движений. Он больше не настаивал на признании какого-либо из антибольшевистких правительств. Его главной дипломатической задачей стало предотвращение признания большевистского правительства США; кроме того, посол стремился организовать публичное провозглашение принципов американской политики в отношении России. Разумеется, речь шла о политике непризнания большевиков. Это было особенно важно в связи с очевидным намерением британского премьера Д. Ллойд Джорджа нормализовать отношения с Советами.

Тем временем в Госдепартаменте произошли кадровые изменения, заставившие Бахметева поначалу поволноваться. Однако смена Лансинга и Полка на Бейнбриджа Колби и Нормана Дэвиса не привела к перемене политики в отношении России, более того, русская политика стала, с точки зрения Бахметева, еще лучше. Бахметев ходатайствовал перед Госдепартаментом о провозглашении принципов американской политики в русском вопросе. Он не добивался встречи непосредственно с Колби, поскольку считал неудобным для посла просить госсекретаря написать нечто от имени американского правительства. Бахметев по большей части обрабатывал своего друга (насколько слово дружба уместна для характеристики взаимоотношений дипломатов различных стран) помощника гос. секретаря Лонга. Бахметев обращался к Лонгу столь часто и настойчиво, что тот при появлении посла в его офисе неизменно восклицал: Привет, мистер Декларация!

В конце концов настойчивость Бахметева принесла плоды. Нота была подготовлена. Писал ее Джон Спарго, известный публицист, в прошлом социалист, пересмотревший свои взгляды и ставший примерным христианином. Спарго интересовался русскими проблемами и опубликовал по ним несколько брошюр и статей. Он был другом Бахметева и вообще посольства. Когда Бахметев употреблял слово друг в отношении Спарго, это была не просто формула вежливости. В архиве Бахметева хранятся три коробки их личной переписки. Позднее, в 1924 или 1925 году Бахметев был крестным отцом сына Спарго, Джека. Мальчику было в то время уже 11 или 12 лет, но он не был в свое время крещен, поскольку его отец и мать были тогда воинствующими атеистами. Вряд ли можно сомневаться, что Бахметев приложил руку к подготовке ноты. Если сравнить ее текст с идеями, высказывавшимися послом в личной переписке, совпадения не могут не броситься в глаза.

Поводом для ноты послужил формальный вопрос итальянского посла от 20 июля 1920 года об отношении Америки к России. В ответ посол неожиданно получил целую диссертацию. Бахметев особо выделял в ноте два момента. Во-первых, четкое разделение людей, народа, с одной стороны, и Советского правительства, с другой. Первым выражалось сочувствие и обещалась поддержка; декларировался отказ от установления дипломатических отношений со вторым. Во-вторых, рассматривались польский и другие вопросы. Подчеркивалось, что Польша, воспользовавшись ситуацией для нападения на Россию, вызвала дезориентацию и ложный патриотизм среди русского народа. Бахметев считал ноту одним из своих важнейших дипломатических успехов.

Еще одна вспышка дипломатической активности Бахметева приходится на вторую половину 1921 - начало 1922 года, период подготовки и проведения Вашингтонской конференции, посвященной ограничению морских вооружений и урегулированию отношений на Дальнем Востоке. Бахметев, посетивший Париж в середине сентября 1921 г., высказал предположение, что союзники, в особенности американцы, должны быть заинтересованы в том, чтобы выслушать мнение по обсуждаемым вопросам объединенной русской делегации. Поскольку на конференции собирались обсуждать проблемы Дальнего Востока, любая дискуссия должна была в той или иной степени касаться проблем Сибири и сохраняющегося там японского присутствия. Бахметев полагал, что союзники должны будут принять во внимание позицию России. Правда, возникал вопрос, о какой России идет речь.

Дискуссии вокруг российского представительства на Вашингтонской конференции напоминают эффект де-жавю. Вновь встал вопрос о том, кто будет говорить от имени России. Это было тем более важным, что Бахметев рассматривал Вашингтонскую конференцию как еще одну возможность обсудить будущее России. Он хотел бы, чтобы различные группировки эмигрантов выступили бы, наконец, единым фронтом и выработали согласованную программу. Речь шла не только о единой позиции по дальневосточным проблемам. Бахметев рассчитывал, что будет выработана наконец общепринятая программа преобразования России на национально-демократических началах, вокруг которой объединятся антибольшевистские силы, программа, приемлемая и привлекательная также и для западных демократий.

Однако русские представители на конференцию приглашены не были, а заготовленные для конференции требования - включить в повестку дня конференции русскую проблему и выслушать представителей антибольшевистской России, одобрить твердую политику защиты территориальной целостности России и ее прав на Дальнем Востоке, а также доктрину непризнания советского режима - соответственно, не были выслушаны. Заветная идея Бахметева - продемонстрировать миру новую, крестьянско-купеческую Россию, также осталась не реализованной. Слабым утешением могло служить то, что на конференцию не были допущены представители РСФСР, а также марионеточной просоветской Дальневосточной республики.

После крушения Колчака и Деникина деятельность Бахметева в качестве посла в значительной степени теряла смысл; становилось все более понятным, что попытки свергнуть советскую власть военным путем провалились и вряд ли можно рассчитывать на возобновление вооруженной борьбы в обозримом будущем в более или менее серьезных масштабах. Не приходилось рассчитывать и на интервенцию, тем более что Бахметев считал, что она скорее приведет к прямо противоположным результатам - росту патриотизма и укреплению большевиков, которые окажутся в роли защитников отечества от иностранного вторжения. Уже в 1920 г. он заговорил об отставке, но тогда Госдепартамент счел ее преждевременной и советовал Бахметеву повременить.

Ситуация разительно изменилась два года спустя. Бахметев подвергся атаке со стороны популярного сенатора Уильяма Бора, заинтересовавшегося странным посольством, представляющим несуществующее правительство и существующее явно на американские деньги. Обвинения в бесконтрольном расходовании денег американских налогоплательщиков на не предусмотренные законом цели имели под собой почву; правда, равную ответственность, наряду с послом, должна была нести в этом случае и американская администрация. Дело, вкратце, сводилось к тому, что предоставленные американским правительством Временному правительству займы и кредиты на военные цели, остались на счетах посольства после Октябрьской революции и были использованы для финансирования белого движения. Существование самого посольства также фактически поддерживалось за счет прямого или опосредованного (продажа имущества, ранее закупленного для военных целей и другой собственности, приобретенной за счет кредитов американского правительства) использования средств, отпущенных давно не существующему Временному правительству. Надо, разумеется, учесть, что расходование средств производилось только с одобрения министерства финансов и Госдепартамента. Однако, как вполне логично писал Ф. Шуман, окончание интервенции и победа Советского правительства в Гражданской войне положила конец американским поставкам в Россию. Бахметеву была предоставлена моральная и материальная поддержка для его усилий по разрушению Советского режима. Он потерпел неудачу и Советское правительство установили бесспорный контроль над народом, чьим послом он намеревался быть. После 1920 года он не представлял ничего, кроме несбывшихся надежд и разбитых мечтаний русских эмигрантов и изгнанников.

Бора потребовал от Бахметева явиться в возглавляемый им сенатский комитет и ответить вопросы: посла по существу вызывали на допрос. Госсекретарь указал, что посол находится вне юрисдикции американских учреждений, включая Конгресс. Одновременно Бахметева вызвали в Госдепартамент, где уведомили, что ситуация становится нетерпимой.

Бахметев съездил в Нью-Йорк, посоветовался со своим адвокатом и 28 апреля сам обратился к госсекретарю Хьюзу с письмом об отставке. Бахметев писал, что у него нет признанного правительства, к которому он мог бы обратиться с просьбой об отставке. Однако я полностью готов, если правительство Соединенных Штатов желает этого, уйти в отставку и прекратить исполнение своих официальных функций. Бахметев сообщал также, что будет готов урегулировать все дела по посольству к 30 июня. На этот раз отставка была принята; 29 апреля последовало ответное письмо Хьюза, в котором госсекретарь соглашался со сроками и предложенной Бахметевым процедурой; ее срок согласовали таким образом, чтобы это не выглядело как уход под давлением.

Подготовка к ликвидации посольства шла скрытно, о ней знали лишь два-три человека. Бахметева принял на прощание президент Уоррен Гардинг. На вопрос посла, может ли он вернуться в страну, президент ответил: Да, конечно. Но теперь Бахметев возвращался в США в другом качестве и американскую визу он должен был получать в Англии. Бахметев покинул страну 20 июня, за десять дней до формальной отставки, после прощального ланча, который был дан в его честь в Юридическом клубе Нью-Йорка. На ланче присутствовали Фрэнк Полк, Норман Дэвис, Джон Спарго, Оскар Страус и другие известные политические деятели. Поскольку остались неурегулированными многие финансовые вопросы, финансовый агент С.А. Угет продолжил исполнение своих обязанностей, взяв на себя также функции поверенного в делах. Деятельность представительства была перенесена в Нью-Йорк, поскольку основные финансовые дела посольства велись там. Предполагалось, что Угет ликвидирует оставшиеся дела в течение двух-трех лет, однако фактически он исполнял обязанности вплоть до признания Соединенными Штатами СССР в 1933 году, хотя и не был включен в дипломатический лист.

Бахметев побывал в Англии, Германии и Франции и вернулся в США в октябре того же 1922 г. За четыре месяца его отсутствия шум вокруг его имени улегся. Около года Бахметев был фактически персоной нон-грата. Однако начиная с весны 1923 г. он вновь стал стараться влиять на русскую политику. Теперь это влияние осуществлялось через различные неформальные разговоры, доклады, речи в узком кругу политиков и бизнесменов. Бахметев сохранил обширные знакомства; к его мнению прислушивались. Особо важными Бахметев считал свои выступления в Политическом институте в Вильямстауне (штат Массачусетс). Институт был создан на средства Бернарда Баруха и некоторых других деятелей. Там собирались летом до 300-400 политиков, юристов, профессоров университетов, интересующихся внешней политикой и достаточно влиятельных. Бахметев, начиная с 1923 года, читал в Вильямстауне лекции, проводил дискуссии за круглым столом. Последний раз он выступал в Вильямстауне в 1929 или 1930-м году по поводу ситуации вокруг Китайско-Восточной железной дороги. Кроме того, Бахметев время от времени публиковал аналитические статьи о положении в России.

Когда в 1933 году США признали СССР, Бахметев, по его уверениям, совершенно прекратил свою политическую деятельность, поскольку она потеряла всякий смысл. Он по-прежнему сохранял интерес к международным делам и обсуждал их в кругу друзей и специалистов; но теперь он подходил к этим проблемам как американец русского происхождения. В 1934-м году Бахметев принял американское гражданство. Он был хорошим гражданином своей новой родины. Его юрист и друг Фредерик Кудерт говорил своему клиенту: Борис, ты лучший американец из всех, кого я знаю. Ты едва ли не единственный, кто не поносит постоянно свою страну за то или за это. По словам Кудерта, Бахметев был твердым приверженцем американской конституции и избирательной системы. Бывший социал-демократ стал республиканцем и был даже делегатом съезда республиканцев штата Коннектикут, где у него была крупная ферма.

По возвращении в 1922 г. в США Бахметев поселился в Нью-Йорке, где открыл консультационное агентство по вопросам инженерного дела и международных экономических отношений, преимущественно торговли. Однако дело не пошло. Тогда Бахметев переключился на предпринимательство в промышленной области. Вместе с небольшой группой компаньонов он приобрел по случаю оборудование небольшой спичечной фабрики. Бахметев и его компаньоны основали спичечную фабрику (Lion Match Factory) и развернули производство. Это небольшое поначалу предприятие довольно быстро вошло в число четырех крупнейших спичечных фабрик США. Бахметеву его успех на предпринимательском поприще принес достаточные средства для того, чтобы вернуться к своей прежней профессии инженера.

Бахметев стал профессором Колумбийского университета, где читал лекции по гидравлике; он был согласен не получать жалованья в обмен на предоставление ему лаборатории для научных экспериментов. Бывший посол приложил руку к реформированию инженерного дела в США. Инженерное дело традиционно понималось в Америке как сумма практических навыков, инженерная теория недооценивалась, что ставило США в зависимость от иностранных талантов. Бахметеву удалось доказать необходимость сочетания науки и технологии, выделения инженерной теории в специальную отрасль. Он стал одним из учредителей Инженерного фонда, оказывающего поддержку исследованиям в области инженерного дела; коллеги избрали Бахмеетва председателем фонда (начал свою работу в 1945 г., был официально признан в 1950-м).

Бахметев вернулся также к исследовательской работе. В 1932 году была издана его книга Гидравлика открытых каналов (Hydraulics of Open Channels). Книга, конечно, не стала бестселлером, но, как с гордостью отмечал Бахметев почти двадцать лет спустя после ее выхода в свет, понемногу продается до сих пор. В 1934-м были изданы лекции, прочитанные Бахметевым для ученых и инженеров в Принстоне - Механика турбулентного движения (Mechanics of Turbulence). Книга была переведена на несколько языков. С гордостью и, по-видимому, вполне обоснованно Бахметев говорил, что американские гидравлики считают его своим деканом. К 70-летию Бахметева вышла книга в его честь, написанная 14 выдающимися американскими учеными-гидравликами.

Говоря о своей научной и преподавательской деятельности, Бахметев выражал надежду, что благодаря ей ему удалось расплатиться с Америкой за ее доброту по отношению к нему. Я должен написать еще, по меньшей мере, две книги, - говорил он в заключение своего огромного интервью Уэнделлу Линку. - Они частично уже написаны - я сказал бы написаны наполовину или на две трети, и в течение нескольких ближайших лет, если я буду жив, я их закончу. Я надеюсь, что с этим все, что я мог сделать для инженерного дела в Америке, будет сделано. Это были последние слова Бахметева, записанные Линком.

Бахметев подчеркнуто дистанцировался от русской эмигрантской политики. Однако это вовсе не означало его ухода от русских дел и интересов. Он стал основателем и директором Гуманитарного фонда, оказывал финансовую поддержку Фонду помощи русским студентам. Бахметев был и главным спонсором Гуманитарного фонда, направляя на его нужды средства, заработанные в спичечном бизнесе. Фонд (фактически его делами по большей части занимался М.М.Карпович, готовивший для Бахметева заключения по тем или иным проектам) оказал поддержку для подготовки различных работ Г.В.Вернадскому, Н.В.Валентинову-Вольскому, гр.П.Н.Игнатьеву, А.Ф.Керенскому, Н.О.Лосскому, С.П.Мельгунову, С.Н.Прокоповичу, Г.П.Федотову и др., оказывал помощь в связи с болезнью И.А.Бунину, А.Л.Толстой, отчасти финансировал издание нью-йоркского Нового журнала, заменившего, в известном смысле, парижские Современные записки, выделял средства русскому детскому дому и русской гимназии в Париже. На средства Бахметева был основан Архив русской истории и культуры в Батлеровской библиотеке Колумбийского университета, среди исследователей более известный как Бахметьевский архив.

В составе этого архива находятся и личные бумаги бывшего посла, в том числе обширная переписка. Среди корреспондентов Бахметева - П.Н. Милюков, Е.Д. Кускова, М.В. Родзянко, Г.Е. Львов, М.Н. Гирс и др. Особое место в эпистолярном наследии Бахметева занимает переписка с В.А. Маклаковым, позволяющая, на наш взгляд, говорить о нем не только как об ученом и дипломате, но и как крупном политическом мыслителе.

Официальная, деловая переписка Маклакова и Бахметева началась уже в ноябре 1917 года. По тону и характеру она почти ничем не отличалась от их переписки с другими послами. Первое неофициальное письмо, отправленное Бахметевым Маклакову за океан в августе 1919 г., написано в совершенно иной манере, чем его прежние послания; оно адресовано другу и единомышленнику, которому можно доверить самые сокровенные размышления. Так началась переписка, продолжавшаяся, с перерывами, почти 33 года; последнее сохранившееся письмо - Бахметева Маклакову, датировано 26 февраля 1951 г.

Переписка сохранилась практически полностью в архиве Гуверовского института Стэнфордского университета, где находятся оригиналы писем Бахметева и машинописные опусы писем Маклакова, и в Бахметевском архиве Колумбийского университета, где, соответственно, хранятся оригиналы писем Маклакова и машинописные опусы писем Бахметева. Всего сохранилось свыше 270 писем, общий их объем составляет около 2700 листов. Письма неравномерны по объему: от коротких записок на одной-двух страничках (характерных в основном для периода 1945-1951 годов) до настоящих трактатов, превышающих 20,30, а иногда и 70 страниц машинописного текста.

Переписка является уникальным историко-литературным памятником, позволяющим не только по-новому взглянуть на многие аспекты истории России и международных отношений первой трети двадцатого века; это не только первоклассный исторический источник - это настоящий интеллектуальный роман; размышления Маклакова и Бахметева об особенностях исторического пути России, о способах выхода из исторического тупика, в котором она оказалась, звучат свежо и современно и могли бы добавить немало перцу в нынешние дискуссии о путях построения новой России. Столь же любопытны размышления и споры корреспондентов о принципах межгосударственных отношений в двадцатом веке; о демократии, ее достоинствах и проблемах; об этатизме, правах личности и государства; о принципах сосуществования народностей в многонациональном государстве и о многом другом. Конечно, в центре внимания Маклакова и Бахметева - Россия, события, которые в ней происходят, пути преодоления большевизма.

Бахметев раньше многих других понял, что попытка силою военного размаха сбить большевиков не удалась и уже в январе 1920 г. пришел к выводу, что верить в повторение неудавшегося рецепта наивно и бесполезно. Трагичность положения, по мнению Бахметева, заключалась в отсутствии субъекта национального движения. В этой ситуации он считал первоочередной задачей выработку программы, которая могла бы стать платформой национально-демократического возрождения России. Нужно решительно отказаться от какой-либо реставрации; недоговоренность непредрешенчества, лежавшего в основе программ белых, должна быть снята.

Придя к выводу, что главная причина неудачи антибольшевистских движений - отсутствие идеологии, которую можно было бы противопоставить большевистской пропаганде, Бахметев уже в январе 1920 г. набросал основы программы, которая наметила бы разрешение аграрного вопроса, вопроса о национальностях и децентрализации. Записка, в которой более подробно были изложены основные положения новой идеологии, была составлена им в сентябре 1922 г., хотя вполне возможно, что ее наброски распространялись им и ранее. Возможно также, что в ее составлении участвовал Маклаков или, во всяком случае, некоторые фрагменты его писем были использованы Бахметевым.

Собственность, народоправство, демократизм, децентрализация и патриотизм - вот идеи, около которых уже выкристаллизовывается мировоззрение будущей национальной России, - считал русский посол в Вашингтоне. Основой экономической жизни, полагал он, будет частная инициатива, энергия и капитал. К покровительству им, к охране их приспособится весь правовой и государственный аппарат; в помощи частной инициативе будет заключаться главная функция правительства.

Проблемы идеологии для новой России волновали Бахметева и позднее; в 1928-м году он считал необходимым обсудить такие животрепещущие вопросы, как сущность государства, взаимоотношение власти и правительства, существо национального бытия и проч. Вопросы эти я называю животрепещущими, - писал он, - потому что нам, русским, нужно не только сжигать старые пни и обрубать сухие ветки, но нужно выучиться как то чувствовать и мыслить в связи с нашим будущим.

Несомненно, что на Бахметева заметное влияние оказала американская система ценностей и американский образ жизни; точнее, несколько идеализированные представления о нем. Обозначив в одном из писем новую Россию как Россию буржуазную и ее новую идеологию как буржуазное самосознание, Бахметев подчеркнул, что имеет в виду американский вариант капитализма. Бахметев ссылался на разговоры с Гербертом Гувером, который как-то раз сказал ему, что капитализм европейский и американский - две совершенно различные вещи, что в Америке нет того капитализма, который описан Марксом и что если в основе капитализма европейского лежит идея эксплуатации, то в основе американского - идея equal opportunities, равных возможностей.

Отсутствие жестких социальных перегородок внутри общества, возможность перемещения по вертикали, придает обществу стабильность. На человека, достигшего успеха, смотрят не с завистью, а с одобрением. Отсюда - отсутствие классовой ненависти, породившей социализм. По наблюдениям Бахметева, в американском обществе господствующим стимулом является соревнование. Государство, как таковое, есть собственность народа, есть коллективный организм, охраняющий его свободу и равенство возможностей. В своей государственности американцы видят установление, охраняющее эту свободу, и потому господствующей психологией является не нигилизм, а лояльность государственному строю, преданность и готовность защищать установления, представляющие каждому стремиться и получать плоды своих стремлений. Наблюдения над американской жизнью привели Бахметева к выводу, что возможен прочный политический и социальный строй, основанный на действительном народовластии, и что власть народа не противоречит прочному консервативному социальному укладу.

Бахметев усматривал сходство между Россией и Америкой, хотя бы в необъятных просторах; он мечтал о будущем сотрудничестве двух держав. В письме к Г.Е. Львову в июне 1921 г. он вспоминал об одной из бесед в Париже с А.Ф. Керенским. Бывший премьер поразил его замечанием, что русские либералы и империалисты не понимают тех огромных международных возможностей, которые таит в себе идея сильной демократической России. Я отдал дань политической прозорливости А.Ф., - писал Бахметев, - тем более, что никто другой, за все время моего пребывания в Париже, даже не приближался к подобному пониманию. В этих словах отразилась та же самая концепция, которая руководила здесь нами во всей нашей деятельности. Это то, о чем я так много беседовал лично с Вами; я продолжаю верить, что демократическая державность будет основой наших взаимоотношений с Америкой и что наше сотрудничество будет господствующим фактором будущих международных отношений.

Несмотря на свой американизм Бахметев был искренним русским патриотом, националистом (разумеется, его национализм был не расовым или этническим, а государственным) и державником. Как ни парадоксально, под пленкой западничества отчетливо вырисовывался славянофил. Точнее, западничество и славянофильство составляли у Бахметева своеобразную амальгаму, как, впрочем, и у Маклакова. В этом плане его предшественником можно было бы счесть Герцена. Свое патриотическое исповедание веры Бахметев излагал и в письмах к Маклакову, но, возможно, наиболее отчетливо - в посланиях к последнему председателю Государственной думы М.В. Родзянко. Любопытно, что пребывание в Америке и наблюдения над американской жизнью еще более укрепили бахметевский патриотизм, который строился не контрасте и не на отрицании американизма, а напротив, находя сходные черты в образе жизни и творческом потенциале русского и американского народов, Бахметев укреплялся в своей вере в Россию.

Я бесконечно верю в Россию, - писал он Родзянко в сентябре 1921 года. - Свое вдохновение я черпаю в ее истории. Я не могу забыть, как маленькое, незначительное славянское племя на берегах Днепра и его притоков выросло, путем естественной колонизации, силой и настойчивостью народного гения, в величайшее континентальное государство. На протяжении 10-ти веков история нас била и пытала; но мы неуклонно развивались и через все испытания русский народ пронес свою религию, свой язык и свою культуру. Мое долговременное пребывание в Америке показало мне многое, чего нельзя понять, живя в России или в Европе; показало мне лабораторию и фабрику народного творчества и это меня укрепило лишь еще более в моей вере.

Два года спустя Бахметев писал тому же Родзянко, в приподнятом тоне: Я всегда верил в наше будущее, т.к. я верю в национальный гений и в коренные черты русского народа, который сковали и изуродовали в прошлом не присущими нам и чуждыми формами политической государственности. История России есть синодик борьбы и развития маленького племени с окружающими его врагами, врагами, стремящимися его поработить, физически ослабить, уничтожить и поглотить культуру. Этого не произошло и мы выросли в огромнейшее по величине государство, и как я Вам уже писал, пронесли через века истории свою культуру, свою религию, свой язык. Отличие России от других славянских племен заключается в том, что наша государственность и наша нация есть славянско-варяжская нация; как нынешняя Великобритания выросла из оплодотворения кельтских и других основных племен норманнским нашествием, так и наше государство получило великодержавный гений от нордических пришельцев, называемых в прошлом варягами. Мы соединили мягкий славянский гений с нордической способностью к государственному строению, но наша стихия есть стихия индивидуализма и роста снизу. Эта стихия была разрушена в начале XVIII века и за это нарушение мы заплатили большевизмом.

В переписке Бахметева и Маклакова 1920-го года возникает еще одна тема, ставшая постоянной в последующее десятилетие - это вопрос о возможности внутренней эволюции большевизма и о том, как этой эволюции может способствовать эмиграция. Определенные надежды вселил переход к нэп. Однако вскоре характер экономического развития страны стал внушать серьезные сомнения в том, что началось долгожданное оздоровление.

Маклаков опасался, что в России началось не серьезное производство работы, при которой и рабочий и собственник и тот, кто у них покупает, почувствовали связь их интересов, а исключительно спекуляция и нелепое и неприличное проживание даром заработанных денег. Когда смотришь на то, что там делается в области работы и торговли, то невольно боишься, что через скорый промежуток времени собственность и капитал, на которые пока возлагаются такие надежды, покажут себя в таком отвратительном виде, что это вызовет новый и на этот раз гораздо более обдуманный и серьезный прилив ненависти к капиталу и буржуазии.

Бахметев более спокойно относился к периоду хищнического капитализма, считая его неизбежным: Впереди - огромные возможности. Но если мы не дерзнем и снова окажемся позади, то поле останется безраздельно за большевиками. Что же дальше? Троглодитный период? Я думаю, что при всяких обстоятельствах в результате придут Колупаевы и Разуваевы и что их-то правительство и будет началом прочного благосостояния и процветания.

Корреспонденты пристально следили за происходящим в России; они сразу же и совершенно правильно определили значение тех процессов, которые начались в стране в конце 1927 - начале 1928 г., т.е. кризиса нэп и наступления советской власти на крестьянство. Бахметев, отметив, что нэп себя изжил, точно определил, что суть происходящего коренится в политике, а не в экономике; установив господство в главнейших областях народного хозяйства, диктаторская власть не может чувствовать себя прочно и спокойно, поскольку главная отрасль хозяйственной жизни страны - земледелие, зависит, в конечном счете, от доброй воли многих миллионов индивидуальных крестьянских хозяев. Бахметев справедливо указал на кризис хлебозаготовок 1927 года как толчок к началу наступления на крестьянство.


Подобные документы

  • Рассмотрение понятия и специфики профессии дипломата. Описание процесса зарождения российской дипломатической службы, анализ ее особенностей в XXI веке. Исследование взаимосвязи современной внешней политики России с развитием дипломатической службы.

    реферат [39,5 K], добавлен 06.12.2015

  • Понятийный аппарат дипломатической службы в контексте теории международных отношений. Организация дипломатической службы стран Европы в Новое время. Методы ведения дипломатической службы как механизм реализации внешнеполитического курса государства.

    дипломная работа [154,1 K], добавлен 23.07.2015

  • Исследование и анализ документальных свидетельств российских путешественников и дипломатов XVII–XVIII вв. о начальном этапе формирования российско-китайской дипломатической практики. Межгосударственные отношения двух крупнейших держав в заданный период.

    статья [38,3 K], добавлен 18.05.2015

  • Необходимость и этапы создания дипломатического аппарата советского государства. Образование Наркомата иностранных дел РСФСР и его деятельность в сфере ведения внешней политики. Брестский мир и основные направления советской дипломатии в 1917-1930 гг.

    контрольная работа [34,3 K], добавлен 27.02.2015

  • Становление дипломатической службы современной Германии, ее место в системе органов государственной власти. Организация дипломатической службы и ее структура, приемы и методы работы. Повышение эффективности работы аппарата внешнеполитического ведомства.

    реферат [36,0 K], добавлен 04.07.2010

  • Особенности дипломатической деятельности в государствах Латинской Америки, Азии и Африки. Функции и структура центрального аппарата Министерства иностранных дел Молдовы. Конституционные принципы внешней политики, дипломатические представительства.

    контрольная работа [32,2 K], добавлен 03.11.2014

  • Характеристика форм и методов международной деятельности фирм. Совместное предпринимательство, как форма международной деятельности транснациональных компаний. Соотношение форм сотрудничества и их эволюция. Правительственная политика стран-импортеров.

    курсовая работа [35,4 K], добавлен 28.04.2012

  • Характеристика и структура Всемирной торговой организации (ВТО), правила международной торговли ВТО и национальное законодательство. Развитие процесса глобализации. Нормы ВТО в отношении региональных объединений в области международной торговли.

    курсовая работа [66,6 K], добавлен 11.04.2016

  • Понятие стратегии международной деятельности организации, этапы ее разработки и проблемы реализации. Роль развития международных отношений в различных областях межгосударственной деятельности, пути ее совершенствования в условиях рынка и конкуренции.

    курсовая работа [64,3 K], добавлен 05.01.2010

  • Характеристика системы реализации, динамики и структуры международной торговли в современных условиях. Исследование роли и места ГАТТ и его приемника ВТО в развитии международной торговли. Анализ тенденций развития тематики международных организаций.

    курсовая работа [35,2 K], добавлен 09.06.2010

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.