Историко-типологический метод в изучении раннесоветской семьи

Сельская партийная семья заметно отличалась от городской семьи по своим количественным характеристикам и социальной структуре. Одинокие встречаются в 10,5 % случаев, т.е. в два раза реже, чем в городе. Доля малых и средних семей в структуре семей сельских коммунистов примерно одинакова и составила, соответственно, 44,6 и 40,2 %, что согласуется с их возрастной структурой. Наконец, крупных семей на селе почти в 3 раза больше, чем в городе. По социальному происхождению преобладали крестьянские и рабочие семьи, проживавшие преимущественно в заводских поселках. Средний возраст сельского коммуниста составил 34,4 года, что заметно выше городского, модальный - 31 года.

Таким образом, группировка отражает существенное отличие городской и сельской семьи по числу членов, что можно интерпретировать как вполне объективное закономерное явление - следствие урбанизации и демографического перехода, в результате которых городское население выступает носителем модернизационных тенденций, отражающих переход от традиции к модерну, и в первую очередь испытывает на себе их влияние.

Корреляционный анализ, проведенный на основе сгруппированных данных, также подтверждает значимость признака «тип поселения» для типологизации. Исследование массива с помощью критерия Пирсона позволяет сделать вывод, что город и сельская местность (завод, село) статистически значимо различаются, причем коэффициент сопряженности для семей, проживающих в городе и заводском поселении, выше (0,184), чем в городе и селе (0,122).

Аналогичный результат получаем с помощью метода Уорда, где были учтены следующие переменные: «образование», «пол», «тип поселения», «возраст», «род занятий», «количество членов семьи»^[1].

Для исследования текстовые данные были формализованы и переведены в количественную форму:

пол: женщины - 0, мужчины - 1;

тип поселения: город - 1, завод - 2; село - 3;

возраст: 15-19 лет - 1, 20-24 - 2, 25-29 - 3; 30-34 - 4; 35-39 - 5; 40-44 - 6; 45-49 - 7; 50-54 - 8; 55 и более - 9;

образование: нет данных - 0, неграмотный - 1; самоучка/малограмотный - 2, начальное - 3; среднее - 4; высшее - 5;

количество членов семьи: «одинокие» - 1, «малая семья» (2-4 чел.) - 2, «средняя семья» (5-8 чел.) - 3, «большая семья» (9 и более чел.) - 4;

род занятий: силовые структуры -1; служащие - 2; советские работники - 3, рабочие - 4, крестьяне - 5, партийные работники - 6, прочие - 7.

При разбиении на 3 кластера имеем следующие результаты:

Cluster Summary

Cluster	Members	Percent
1	192	37,14
2	273	52,80
3	52	10,06

Centroids

Cluster	kemRab	KolSem	obraz1	pol	tipPos	vozrast
1	4,32813	3,20313	3,1875	1,0	1,25521	3,07292
2	3,27839	4,58608	2,5641	0,996337	2,57509	4,9707
3	3,98077	2,69231	2,73077	0,0	2,19231	3,26923

В первом кластере (192 чел.) оказались только мужчины - горожане в молодом и среднем возрасте, в основном с начальным образованием, входящие в состав малой или средней семьи. Сюда вошли в основном служащие и силовые структуры.

Во втором кластере (273 чел.) представлены также мужчины, среди них только одна женщина. Они проживают преимущественно в сельской местности (завод и село), имеют более низкий уровень образования и старше по возрасту, чем в первом кластере. По социальному положению это в основном крестьяне и рабочие. Семейный статус второго кластера существенно выше, чем в первом кластере, т.е. преобладают средние и крупные семьи.

В третьем кластере представлены только женщины, преимущественно молодого возраста (20-35 лет) с начальным образованием. Они имеют самый низкий семейный статус среди всех кластеров.

При распределении совокупности на 4 кластера общая картина сохраняется:

Cluster Summary

Cluster	Members	Percent
1	192	37,14
2	70	13,54
3	203	39,26
4	52	10,06

Centroids

Cluster	kemRab	KolSem	obraz1	pol	tipPos	vozrast
1	4,32813	3,20313	3,1875	1,0	1,25521	3,07292
2	2,87143	3,18571	1,51429	0,985714	2,15714	6,44286
3	3,41872	5,06897	2,92611	1,0	2,71921	4,46305
4	3,98077	2,69231	2,73077	0,0	2,19231	3,26923

Первый кластер сохранился. Второй разделился на две подгруппы с учетом возраста, образования и типа поселения. Так, второй кластер представлен мужчинами более старшего возраста, чем третий, и среди них преобладают крестьяне - самоучки и неграмотные, проживающие в основном, в заводских поселках. Третий кластер - это мужчины, крестьяне или рабочие, деревенские жители (переменная tipPos близка к 3) среднего возраста. Эта группа имеет самый высокий семейный статус, т.е. преобладают большие семьи. Женщины снова выделяются в отдельный четвертый кластер. «Женский кластер» сохраняется и при делении на пять групп.

Cluster Summary

Cluster	Members	Percent
1	192	37,14
2	70	13,54
3	92	17,79
4	111	21,47
5	52	10,06

Centroids

Cluster	kemRab	KolSem	obraz1	pol	tipPos	vozrast
1	4,32813	3,20313	3,1875	1,0	1,25521	3,07292
2	2,87143	3,18571	1,51429	0,985714	2,15714	6,44286
3	4,94565	4,22826	2,93478	1,0	2,95652	4,04348
4	2,15315	5,76577	2,91892	1,0	2,52252	4,81081
5	3,98077	2,69231	2,73077	0,0	2,19231	3,26923

При делении на пять кластеров третий кластер разделился на две подгруппы (92 и 111 чел.), различающиеся по роду деятельности, возрасту и типу поселения. В 3-м кластере больше половины крестьян среднего возраста, проживающих в деревнях, в 4-м - крестьян, служащих и советских работников - жителей в основном, сельских поселений. Четвертый кластер старше по возрасту и характеризуется самым высоким семейным статусом.

Таким образом, кластерный анализ показывает значимость для типологизации семей признака «тип поселения» (город/село), а также дифференцирующее влияние гендерных характеристик, что позволяет говорить о серьезных отличиях семейно-брачного поведения мужчин и женщин.

Традиционно женщины в своих семейных стратегиях ориентированы на семью и детей. У партийных женщин ценность семьи ниже, о чем свидетельствует переменная «количество членов семьи», которая является самой низкой среди всех кластеров (2,69). Социальный облик этой группы в значительной степени определяет ситуация безбрачия, которая могла быть следствием овдовения или отложенного брака как результата военной демографической катастрофы, нарушившей равновесие полов. В 1920-е гг. безбрачие молодых коммунисток нередко становится сознательным выбором, связанным с убеждением в необходимости «свободы» от семьи. В последнем случае очевидно влияние идеологии, поскольку одним из лозунгов большевиков была борьба за «освобождение женщин от семейного рабства». В любом случае, для партийных женщин характерен определенный уровень общественной активности, препятствующий реализации в традиционных семейных ролях.

Перспективной, с точки зрения типологии, выглядит группировка партийных семей в зависимости от социальной принадлежности члена партии - крестьянство, рабочие, служащие, партийно-советские работники, военнослужащие (см. табл. 4).

Таблица 4.

Распределение семей в зависимости от социальной принадлежности членов партии, %*

Категории семей	Рабочие	Крестьяне	Служащие	Партийно-советские работники	Военнослужащие**	Прочие***	Нет данных	Итого
Одинокие	8,40/ 9,23	6,70/8,28	12,50/ 12,65	10,20/ 13,17	28,70/ 27,59	24,00/ 25,61	0,00/ 29,59	13,90 / 15,67
Малая семья (2-4 чел.)	43,40/ 48,20	48,60/ 44,03	55,80/ 49,60	51,30/ 49,32	48,90/ 49,49	40,00/ 43,05	0,00 /38,27	49,40 / 47,21
Средняя семья (5-8 чел.)	48,20/ 39,44	37,10/ 40,98	30,80/ 34,88	34,60/ 34,67	20,30/ 22,02	32,00/ 28,26	0,00/ 28,57	33,70/ 33,68
Большая семья (9 и более чел.)	0,00/3,13	7,60/ 6,71	0,80/ 2,87	3,90/ 2,84	2,10/ 1,39	4,00/ 3,09	0,00/ 3,57	3,00/ 3,44
Итого	100,00/ 100,00	100,00/ 100,00	100,00/ 100,00	100,00 /100,00	100,00/ 100,00	100,00/ 100,00	100,00/100,00	100,00/ 100,00
Удельный вес семей, %	16,40/ 12,79	20,80/ 19,09	23,80/ 20,25	15,40/ 18,99	18,60/ 15,81	5,00/ 9,06	0,00/ 3,92	100,00/ 100,00

*Рассчитано на основе обработки материалов выборки Всероссийской партийной переписи 1922 г. В числителе результаты расчета по малой выборке в знаменателе - по большой.

** К военнослужащим отнесены не только те, кто служил в действующей армии, но и сотрудники Чрезвычайных комиссий (ЧК), Частей особого назначения (ЧОН), милиции, следственных и судебных органов, т.е. сотрудники «силовых» структур.

По таблице видно, что семейная структура различных социальных групп существенно отличается. При общем преобладании малых семей, для крестьян характерен самый низкий удельный вес одиноких, и напротив, самая высокая доля крупных семей (свыше 9 чел.). Рабочие демонстрируют сходную структуру - низкий показатель числа одиноких и повышенную долю малых семей. В категории служащих и партийно-советских работников заметно возрастает число одиноких и отмечается преобладание малых семей.

Критерий независимости Пирсона (Neyman-Pearson criterion of independence) для качественных признаков позволяет оценить связь (расхождение/отталкивание) между социальными группами. В результате выделяются три типологические группы семей: 1 - семьи рабочих и крестьян; 2 - служащих и партийно-советских работников; 3 - военнослужащих (см. рис. 1).

Рис. 1. Корреляционная плеяда социальных категорий семей.

Первую типологическую группу составили семьи крестьян и рабочих, их совокупный удельный вес достигает в выборочной совокупности 33,6 %. Для данной группы семей характерна сходная картина распределения, в частности, по количеству одиноких. В целом они тяготеют к «традиционному» типу семьи, основанному на принципах патриархальности.

В Екатеринбургской губернии крестьянские семьи в партийной среде составляли 19,1 %. Из них в 85,7 % случаев глава семьи был потомственным крестьянином, в 10,5 % - выходцем из горнозаводской среды (отец указан рабочим), по 0,9 % - из ремесленников и служащих. Таким образом, социальная база крестьянской семьи осталась без изменений, маргинализация почти не коснулась этого слоя населения, что способствовало сохранению семейных традиций.

Крестьянские семьи имели, как правило, сложную структуру, включая детей, иногда приемных, родителей, бабушек и дедушек. Об этом свидетельствует распределение семей по количеству членов: одинокие составляли 8,3 %, семьи из 2-4 чел. - 44,0 %, 5-8 чел. - 40,9 %, более 8 чел. - 6,7 % (см. табл. 4). Средний состав семьи насчитывал 4,8 чел., модальный - 4,7 чел., что свидетельствует о нормальной структуре распределения, формирующейся под влиянием естественных факторов, прежде всего возраста. Возраст 15-24 года имели 7,6 %; 25-34 лет - 41,9 %; 35-44 - 33,3 %; 45 и более - 17,1 %, т.е. среди крестьян преобладали средние возрастные группы с 30 до 40 лет. Большинство из них вступили в партию в зрелом возрасте, уже имея семью и детей. В целом, крестьянская семья была меньше других затронута модернизационными изменениями и дольше сохраняла патриархальные черты.

К рабочей семье по результатам выборки можно отнести 12,8 % - это те коллективы, где глава семьи трудился на заводе, руднике, фабрике, на железной дороге. Среди них 53,2 % были потомственными рабочими, 31,6 % - выходцами из крестьян, 5,1 % - из ремесленной среды, 1,3 % - из служащих (мещан), в 8,9 % случаев нет сведений. По числу членов рабочие семьи распределялись следующим образом: из 1 человека - 9,2 %, из 2-4-х чел. - 48,2 %, 5-8 чел. - 39,4 %, более 8 чел. - 3,1 % (см. табл. 4). Средний состав рабочей семьи насчитывал 4,4 чел., т.е. был таким же как у крестьян; модальный размер семьи также составил 4,4 чел. В большинстве семей отмечен один работник и высокий уровень детности. По целевой выборке большинство рабочих семей относится к демографическим типам «брачная пара с детьми», а также «брачная пара с детьми и родителями». Отмечены также неполные семьи - это вдовцы с детьми и родителями. Таким образом, в этой группе также превалируют семьи традиционной ориентации, что типологически сближает ее с крестьянской семьей. Отличие городской рабочей семьи от крестьянской состояло в переходе на другую экономическую основу: основным источником средств существования была зарплата главы семьи (мужчины), задача которого была прокормить жену и детей.

Структура рабочей семьи быстро меняется в 1920-е гг. вместе с ростом занятости женщин, но все же сохраняет некоторые традиционные черты, в том числе патриархальный характер внутрисемейных отношений и неразделенность. В 1930-е гг. такая семья получает название «рабочая династия» и пропагандируется как идеальная модель советской семьи. Таким образом, рабочая семья как институт приобретает идеологические функции.

При конструировании идеологемы «рабочей династии» активно использовался устойчивый семейный образ - это большая, многопоколенная, неразделенная семья, возглавляемая потомственным рабочим и состоящая преимущественно из рабочих (жена, дети, внуки). Она рассматривалась властью как основа формирования нравственности молодых поколений. Следует отметить усилия власти по канонизации рабочей семьи - династии, формированию на ее основе нового архетипа, соответствующего идеологическим критериям и постепенно вытесняющего архетип крестьянской семьи.

В особую типологическую группу можно выделить семьи служащих и партийно-советских работников. Они в наибольшей степени попадали под влияние модернизационных факторов и стали носителями новых тенденций в семейных отношениях. Семьи служащих и партийно-советских работников составляли 39,2 % от всей совокупности, более половины из них проживали в городе (50,4 %), остальные - в сельской местности. Для данной категории семей были характерны высокий удельный вес одиноких (12,9 %) и преобладание малых семей, большинство из которых относились к нуклеарным. Практически совпадают удельные веса средней и большой семьи (34 % и 2,8 %, соответственно). Эти тенденции также прослеживаются в среднем размере семей: для служащих, как и для партийно-советских работников, он составляет 4,2 чел.

Особо следует остановиться на семьях партийных и советских работников, которые стали прототипом другого идеального типа «номенклатурной/партийной семьи», утвердившегося в 1930-е гг. Их удельный вес составил 18,99 % от всей совокупности. В этой категории более половины составили малые семьи из 2-4 человек - 49,3 %; из 5-8 чел. - 34,7 %; более 8 человек - 2,8 % (см. табл. 4). Модальный возраст членов партии в этой категории семей - 30-39 лет, они объединили половину (50,0 %) респондентов, относящихся к рассматриваемому типу. По социальному происхождению в 32,9 % случаев отец партийного работника был рабочим, в 54,3 % - крестьянином, в 12,9 % - служащим. В абсолютном большинстве семей партийных и советских функционеров отмечен один работник (73,1 %) и в каждой четвертой семье - 2 и более работников.

Первоначально членство супругов в партии не влияло на распределение внутрисемейных обязанностей. Женщины продолжали выполнять функции домохозяйки. Но с течением времени жены номенклатурных работников все активнее включались в партийную и советскую работу, поступали на службу в государственные учреждения. Семьи партийных и советских работников в наибольшей степени были подвержены идеологическим влияниям, что отражалось на их структуре. В годы нэпа важным фактором выбора семейных стратегий партийных работников был «революционный романтизм», проявлявшийся в том числе в безбрачии. В 1930-е гг. утверждается другой идеальный образ партийной семьи как «союза единомышленников», воспроизводивший некоторые традиционные черты, в частности «неприкосновенность» института брака, неразделенность, сословность.

В отдельную группу выделяются семьи военнослужащих. Она объединяет представителей всех силовых структур - военных срочной службы, милиционеров, сотрудников чрезвычайных комиссий и частей особого назначения, следователей, судей и проч. Удельный вес данной категории семей составил 15,8 %, т.е. выше чем количество семей рабочих (см. табл. 4). Прежде всего, здесь зафиксирован самый высокий показатель одиноких - 27,6 % и наиболее низкий удельный вес средних (22,0 %) и крупных семей (1,4 %). Такое семейное поведение определяется прежде всего возрастным фактором: 74,5% членов семей в данной группе имеют возраст до 29 лет. В 80,8 % случаев это семьи с одним работником, в остальных случаях фиксируются 2 и более работников. Средний состав семьи самый маленький - 3,3 человека. Очевидно, что здесь реализуется специфическая модель развития семьи, траектории которой зависят от особенностей службы респондента. В частности, среди милиционеров, больше половины которых проживает в сельской местности (55,9 %), наблюдается более высокий удельный вес средних семей (28,7 %), в том числе в сельской местности доля таких семей достигает 40 %. Высокий удельный вес средних семей демонстрируют также сельские чекисты - 32 %.

Напротив, военнослужащие срочной службы в 37 % случаев одинокие, больше половины их находились в возрасте 18-24 лет. Военнослужащие возрастной группы 25-44 лет в 57 % случаев являются членами малой семьи с составом 2-4 чел.; возрастая группа 45 и более лет в 43 % случаев входят в состав средней семьи (5-8 чел.). Таким образом, военнослужащие срочной службы характеризуются специфическими семейными стратегиями, ориентированными на создание малой семьи.

Дополнительным обоснованием типологии по признаку «социальная принадлежность», служит семейный индекс. Он позволяет оценить значимость семейных ценностей для различных социальных групп с учетом 3-х базовых типологических характеристик: «тип поселения» (город/село); «вид деятельности»; «размер семьи». С учетом семейного индекса выделяются следующие типологические группы: крестьяне; рабочие; партийно-советские работники; служащие; военнослужащие и прочие (см. табл. 5), которые легко агрегируются в предложенную выше социальную типологию, подтверждая и уточняя ее.

Таблица 5.

Семейный индекс для членов партии Екатеринбургской партийной организации в 1922 году.

Социальные группы	Семейный индекс общий	Семейный индекс горожан	Семейный индекс сельских жителей
Крестьяне	1,19	0,94	1,20
в том числе: Крестьяне-единоличники Коммунары	1,22 1,10	0,84 1,0	1,22 1,11
Рабочие	1,11	1,02	1,14
Партийно-советские работники	1,04	0,91	1,17
в том числе Партийные работники Советские работники Комсомольские работники	1,02 1,07 0,78	0,90 0,95 0,59	1,18 1,17 1,23
Служащие	1,05	0,96	1,13
в том числе Служащие Профсоюзные работники	1,05 1,04	0,96 0,97	1,13 1,15
Военнослужащие	0,83	0,77	1,0
в том числе Красноармейцы Чекисты Милиционеры Судебно-следственные работники	0,76 0,86 0,94 1,04	0,73 0,82 0,80 1,05	0,90 0,92 1,05 1,03
Прочие	0,93	0,69	1,06
в том числе Прочие* Учащиеся Ремесленники Безработные Нет данных	0,73 0,56 0,96 1,13 0,92	0,63 0,52 0,75 0,96 0,87	0,77 0,89 0,99 1,20 0,94

Категория «Прочие» включает журналистов, врачей, учителей, библиотекарей, заключенных, извозчиков, артистов, т.е. преимущественно образованную интеллигенцию или маргиналов.

Самый высокий семейный индекс имеют крестьяне и рабочие, они характеризуются наиболее высоким семейным статусом, тяготеющим к показателям традиционной семьи. Промежуточное положение занимают партийно-советские работники и служащие, индекс семейности которых близок к единице. Для них свойственна ситуация перехода от традиционной к современной семье, которая по-разному проявляется в профессиональных подгруппах. Так, наиболее высокий семейный индекс имеют советские работники, а комсомольские функционеры в силу более молодого возраста и ориентации на городской образ жизни отличаются самым низким индексом. Сельские комсомольцы, будучи включенными в крестьянское дворохозяйство, демонстрируют показатели, свойственные крестьянам.

Самый низкий общий семейный индекс характерен для военнослужащих и «прочих», в число которых входят преимущественно учащиеся и образованные специалисты - врачи, учителя, ветеринары, журналисты и т.д. Ориентация на одиночество или малосемейность определяется для каждой группы своими факторами - профессиональными или возрастными. Их можно отнести к активным или потенциальным носителям модернизационной тенденции в семейном поведении, характерными чертами которой является малодетность и одиночество.



Рис. 2. Семейные индексы для членов партии, проживающих в селе и городе.

Сопоставление семейных индексов горожан и сельских жителей также подтверждает дифференцирующее влияние признака «тип поселений» на семейную структуру (см. рис. 2). В городе только у рабочих и судебных работников он превышает «1,00», самый низкий индекс демонстрируют учащиеся, комсомольские работники (в силу возраста) и «прочие» - преимущественно образованная интеллигенция, которая раньше других включается в демографический переход. В сельской местности наиболее высокий семейный индекс имеют крестьяне-единоличники и безработные. В число последних часто попадали те же крестьяне или рабочие, потерявшие работу по инвалидности. Наиболее низкий индекс - ремесленники, чекисты и милиционеры. В целом, семейная структура в сельской местности тяготеет к традиционной семье.

Если подвести общий итог характеристике семейной структуры членов партии в 1922 г. в Екатеринбургской губернии, то следует отметить ее переходное состояние. При общем преобладании традиционных семейных структур шел постепенный процесс демократизации семейной жизни, подкрепленный законодательными мероприятиями. Однако этот переход остался незавершенным. Те же тенденции можно констатировать применительно к населению РСФСР в целом.



Выводы

Таким образом, использование разных математико-статистических методов (группировок, корреляционного и кластерного анализа, индексов) для систематизации и обобщения первичных данных о структуре и социальных параметрах партийной семьи свидетельствует о статистически значимой факторной нагрузке двух основных признаков, влияющих на структуру и типологию раннесоветской семьи - это «место жительства» (город/село) и «вид деятельности», определявший социальный статус респондента. Первый фактор тесно связан с процессами урбанизации и свидетельствует об активных модернизационных трансформациях, переживаемых раннесоветским обществом. Второй указывает на влияние традиционных моделей семейного поведения, что определяется, во-первых начальной стадией демографического перехода, и во-вторых, дополнительной архаизацией общественных практик и отношений, которые стали следствием военных и революционных потрясений. Кроме того, процессы трансформации раннесоветской семьи в значительной степени корректируются идеологическим фактором.

Влияние коммунистической идеи на семью можно проследить в нескольких направлениях: 1 - в конструировании идеальных типов в качестве эталонов семейной организации, а также, 2 - в ускорении/замедлении модернизационной динамики института семьи. Если в 1917-1920-е гг. семейная политика большевиков способствовала неоправданному ускорению процессов перестройки семьи, то в 1930-е гг. наблюдается другая картина - поворот к традиционализму и консервация патриархальных черт во внутрисемейных отношениях, т. е. торможение процессов социальной модернизации семьи [см.: 41, с. 107-119]. Демографическую модернизацию, которая находится под влиянием макрофакторов, идеология принципиально остановить не может.

Сохранение на протяжении 1920-х-1940-х гг. преимущественно традиционного формата семьи, и в дальнейшем включение его в число символов социалистического общества (как это произошло с «рабочей династией») было связано с незавершенностью модернизации, поддерживалось действием возвратных механизмов, способствовавших усилению традиционализма в сталинскую эпоху. В этом смысле для характеристики России первой половины XX в. вполне применим термин полусовременное общество («halbmoderne Gesellschaft»), предложенный У. Беком ^{[66, с. 234]}, который иллюстрирует сложный, извилистый путь модернизации российского общества.

Этот вывод находит подтверждение в предложенной выше типологии. Рассмотренные социальные типы семей соотносятся с представлениями о «традиционной» и «современной» семье. Если семьи рабочих и крестьян, проживавших преимущественно в сельской местности (село, завод) по своим демографическим характеристикам тяготели к «традиционному» типу, то семьи служащих и советско-партийных работников, особенно горожан, активно модернизировались и эволюционировали в направлении современной семьи, преимущественно нуклеарной.

Вместе с тем, высокая факторная нагрузка признака «вид деятельности» при проведении типологии также является отголоском традиционного общества, в котором сословность была основой для типологии семьи. По мере модернизации общества влияние этого признака должно снижаться, т. к. происходит унификация семейной организации, демографические показатели которой зависят не от социальной принадлежности членов семьи, а от других факторов, связанных с образом жизни, а также с конструируемыми властью и обществом институциональными эталонами.

В традиционном обществе функцию конструирования семейного эталона берет на себя религия. В советском обществе эта задача реализуется идеологией. Одним из наиболее ранних вариантов преобразования семьи, пропагандируемым коммунистической идеологией, но нежизнеспособным, была семья-коммуна, примеры которой встречаются в начале 1920-х гг. не только в крестьянской среде, но и среди горожан (преимущественно, учащейся и творческой молодежи). В дальнейшем для каждого социального семейного типа власть конструировала свой идеальный образ, воспроизводивший в целом традиционные ценности: для первого типа - это была модель «рабочей династии», второго - «партийной семьи». Идеальный тип «семьи военного» включал черты первых двух типов (династичность, сословность) с дополнительными гендерными ограничениями: положение женщины в военной семье была полностью подчинено траектории военной карьеры мужа и определялось ею.

Таким образом, в 1920-е гг. реформирование семьи сопровождалось ее активным конструированием с учетом идеальных представлений о задачах и функциях семьи в коммунистическом обществе, что деформировало процессы модернизации института семьи, с одной стороны способствуя консервации некоторых ее традиционных черт, с другой - формируя ложные ориентиры для развития.

^[1] Изучалась малая случайная выборка - 517 анкет.



Библиография

1. Мазур Л. Н. Методы исторического исследования. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2010. 608 с.

2. Ковальченко И. Д. Методы исторического исследования. М.: Наука, 1987. 440 с.

3. Бабич Н. С. Эволюция типологического метода в западной социологии XX века: автореф. дис. на соискание ученой степени кандидата социологических наук. М.: б. и., 2010. URL: http://www.isras.ru/files/File/Avtoreferat/avtoreferat_Babich.pdf. (Дата обращения 30.05.2017).

4. Вебер М. Избранные произведения: пер. с нем. / сост., общ. ред. и послесл. Ю. Н. Давыдова; предисл. П.П. Гайденко. М: Прогресс, 1990. 808 с.

5. Becker H. Constructive Typology in the Social Sciences // American Sociological Review. 1940. Vol. 5. № 1. Рp. 40-55.

6. Вишневский А. Г. Эволюция российской семьи: XX век: От крестьянской семьи к городской (продолжение) // Экология и жизнь. 2008. № 8. URL: http://elementy.ru/lib/430651. (Дата обращения 30.05.2017).

7. Вишневский А. Г., Захаров С. В., Иванова Е. И. Эволюция российской семьи: Современная российская семья. Общая картина (окончание) // Экология и жизнь. 2008. № 9. URL: http://elementy.ru/lib/430652 (Дата обращения 30.05.2017).

8. Вишневский А. Г. Серп и рубль: консервативная модернизация в СССР. М.: ОГИ, 1998. 432 с.

9. Гавров С. Н. Историческое изменение институтов семьи и брака. М.: НИЦ МГУДТ, 2009. 134 с. URL: http://www.bibliotekar.ru/gavrov-2/index.htm (Дата обращения 30.03.2017).

10. Glass Becky L., Stolee Margaret K. Family law in Soviet Russia, 1917?1945 // Journal of marriage and family. 1987. Vol. 49. No 4. P. 893?902.

11. Шаповалова Я. А. Политика большевиков в отношении семьи в первые годы Советской власти // Общество: политика, экономика, право. 2010. № 1. С. 105-107. URL: http://dom-hors.ru/rus/files/arhiv_zhurnala/pep/6-2010-1/shapovalova.pdf; (Дата обращения 25.04.2017).

12. Turton Katy. Revolution Begins at Home?: The Life of the First Soviet Family // Family and Community History. Vol. 8. No. 2 (November 2005). Pp. 91-104.

13. Черных А. И. Крылатый Эрос и промфинплан // Социс. 1993. № 8. С. 105?113.

14. Goldman Wendy Z. Women, the state, and revolution: Soviet family policy and social life, 1917-1936. Cambridge: Cambridge University Press, 1993. 368 p.

15. Kaminsky L. Utopian Visions of Family Life in the Stalin-Era Soviet Union // Central European History 44 (2011). Pp. 63-91.

16. Wesley A. Fisher, Leonid Khotin. Soviet Family Research // Journal of Marriage and Family. Vol. 39. No. 2 (May 1977). Pp. 365 - 374.

17. Гидденс Э. Социология / Пер. с англ. В. Малышенко, Е. Крюкова, С. А. Модестов, Б. Б. Моздухов, А. Ю. Рыкун. М.: Эдиториал УРСС, 1999. 704 с.

18. Семья // Юридический словарь. URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/lower/18159 (Дата обращения 14.05.2017).

19. Семья // Демографический словарь. URL: http://demography.academic.ru/2446. (Дата обращения 14.05.2017).

20. Landry A. La rйvolution dйmographique. Йtudes et essais sur les problиmes de la population. 1934. Rййditй а Paris, INED, 1982. 229 p.

21. Chesnais J. C. The Demographic Transition: Stages, Patterns, and Economic Implications. Oxford: Clarendon Press, 1992. 663 p.

22. Капица С. Общая теория роста человечества. М.: б.и., 2009. 120 с.

23. The Future Population of Europe and the Soviet Union: Population Projections, 1940-1970 / Frank W. Notestein, Irene B. Taeuber, Dudley Kirk, Ansley J. Coale, Louise K. Kiser. Geneva: League of Nations, 1944.

24. Вишневский А. Г. Демографическая революция // Вишневский А. Г. Избранные демографические труды. Т. 1. Демографическая теория и демографическая история. М. Наука, 2005. C. 3-214.

25. Вишневский А. Г. Мировой демографический взрыв. М.: Знание, 1978. 63 с.

26. Andreev E., Scherbov S., Willekens F. The population of Russia: Fewer and older. Demographic scenarios for Russia and its regions. Demographic Reports No. 22. Groningen: Population Research Centre, University of Groningen, 1997.

27. Зайончковская Ж. А. Внутренняя миграция и России и в СССР в XX веке как отражение социальной модернизации // Мир России. 1999. № 4. С. 23-34.

28. Проблемы быта, брака и семьи: сб. статей / Сост. Н. Соловьев, Ю. Лазаускас, З. Янкова. Вильнюс: Минтис, 1970. 247 с.

29. Герасимова И.А. Структура семьи. М.: Статистика, 1976. 123 с.

30. Ружже В. Л., Елисеева И. И., Кадибур Т. С. Структура и функции семейных групп. М.: Финансы и статистика, 1983. 160 с.

31. Васильева Э. К. Семья и её функции (демографо-статистический анализ). М.: Финансы и статистика, 1975. 207 с.

32. Волков А. Г. Семья -- объект демографии. М.: Мысль, 1986. 271 с.

33. Семенов Ю. И. Происхождение брака и семьи. М.: Мысль, 1974. 309 с.

34. Левин Б. М., Петрович М. Б. Экономическая функция семьи. М.: Финансы и статистика, 1984. 246 с.

35. Семья и народное благосостояние в развитом социалистическом обществе / [Н. М. Римашевская, И. А. Герасимова, С. А. Карапетян и др.]; Под ред. Н. М. Римашевской, С. А. Карапетяна. М.: Мысль, 1985. 237 с.

36. Здравомыслова О. М., Арутюнян М. Ю. Российская семья: стратегии выживания // Семья в России. 1995. № 3-4. С. 88-101.

37. Антонов А. И. Микросоциология семьи: методология исследования структур и процессов. М.: Издательский Дом «Nota Bene», 1998. 360 с.

38. Антонов А. И., Медков В. М. Социология семьи. Учеб. М.: Изд-во МГУ: Изд-во Международного университета бизнеса и управления ("Братья Карич"), 1996. 304с.

39. Гаврилов С. Н. Историческое изменение институтов семьи и брака: Учеб. Пособие. НИЦ МГУДТ, 2009. 134 с. URL: http://www.bibliotekar.ru/gavrov-2/index.htm; (Дата обращения 30.05.2017).

40. Бойко В. В. Малодетная семья: социально-психологическое исследование. М.: Статистика, 1980. 231 с.

41. Бим-Бад Б. М., Гавров С. Н. Модернизация института семьи: макросоциологический и антрополого-педагогический анализ: Монография. М.: Новый Хронограф, 2010. 337с.

42. Гуггенбюль-Крейг А. Брак умер-да здравствует брак!: Учебное пособие для дополнительного образования / Пер. с нем. О. А. Коваль. СПб.: Б. С. К., 1997. 116 с.

43. Харчев А. Г. Типологизация семей и проблема общественной оценки разводов // Социальные последствия развода. Социальные последствия развода: Тезисы районной конференции. М.: ИСИ АН СССР, ССА, 1984. С.

44. Зидер Р. Социальная история семьи в Западной и Центральной Европе (конец XVIII-XX вв.). М. М.: Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС, 1997. 301 с.

45. Кон И. С. Введение в сексологию. М.: Медицина, 1989. 336 с.

46. Кон И. С. Ребенок и общество Учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М.: Издательский центр «Академия», 2003. 336 с.

47. Саймон Р. Один к одному: Беседы с создателями семейной терапии /Пер. с англ. Н. М. Падалко. М.: Независимая фирма "Класс", 1996. 378 с.

48. Zeldich M. Family, Marriage and Kinship // Handbook of Modern Sociology. Chicago Rand McNally,1964. pp. 689-733.

49. Миронов Б. Н. Нужна ли России клиотерапия? // Былые годы. 2016. № 41-1 (3-1). С. 1008-1009.

50. Мацковский М. С. Социология семьи: Проблемы теории, методологии и методики. М.: Наука, 1989. 116 с.

51. Андреева Т. В. Семейная психология: Учебное пособие. СПб.: Речь, 2004. 244 с.

52. Томпсон Дж. Л., Пристли Дж. Социология: Вводный курс / Пер. с англ. М.: АСТ - Львов: Инициатива, 1998. 496 с.

53. Гребенников И. В. Основы семейной жизни: Учеб. пособие. М.: Просвещение, 1991. 158 с.

54. Трапезникова Т. М. Этика и психология семейных отношений: Учеб. пособ. Л.: ЛГУ, 1988. 81 с.

55. Носевич В. Еще раз о Востоке и Западе: Структуры семьи и домохозяйства в истории Европы // Круг идей: Историческая информатика в информационном обществе. Труды VII конференции Ассоциации "История и компьютер" / под ред. Л. И. Бородкина, В. Н. Владимирова, И. Ф. Юшина. М.: Изд-во "Мосгорархив", 2001. С. 15-38.

56. Hajnal J. European marriage patterns in perspective // D. V. Glass and D.E.C. Everslay (eds). Population in History. Chicago: Aldine, 1965. P. 101 - 143.

57. Ласлетт П. Семья и домохозяйство: исторический подход // Брачность, рождаемость. Семья за три века: сб. ст. / под ред.: А. Г. Вишневского, И. С. Кона. М.: Статистика, 1979. С. 132-138

58. Glavatskaya, E. Polygamy among indigenous people of northern West Siberia in ethnographic and early census materials // The History of the Family. Vol. 21, Issue 1, 2016. Special Issue: Three Centuries of Northern Population Censuses. Pp. 87-100.

59. Массовые источники по социально-экономической истории советского общества / под ред. И.Д. Ковальченко. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1979. 374 с.

60. Информационное обеспечение баз данных по истории России XX в. (на материалах Тверского и Уральского регионов). Словарь-справочник. Часть 1, 2. Тверь: ТГУ, 1998. 201 +198 с.

61. Mazur L., Gorbachev O. Primary sources on the history of the Soviet family in the twentieth century: an analytical review // The History of the Family. Vol. 21, Issue 1, 2016. Special Issue: Three Centuries of Northern Population Censuses. P. 101- 120.

62. Мазур Л. Н., Горбачев О. В. Всероссийская партийная перепись 1922-1924 гг. как источник по истории семьи // Актуальные проблемы источниковедения: материалы III Междунар. науч.-практ. конф., Витебск, 8-9 октября 2015 г. Витебск: ВГУ имени П. М. Машерова, 2015. С. 285-288.

63. Мазур Л.Н. От персональных документов к коллективным биографиям: просопографическая база данных по материалам всероссийской партийной переписи 1922 г. // Научный вестник Крыма. № 4 (4). 2016. [электронный журнал]. URL: http://nvk-journal.ru/index.php/NVK/article/view/67 (дата обращения 13.04.2017).

64. Бондарь В. А. Информационный потенциал базы данных «Всероссийская перепись членов РКП (б) 1922 г.» в исследованиях по истории раннесоветского общества // Историческая информатика. 2016. № 3-4. С. 3-12. URL: http://kleio.asu.ru/2016/3-4/hcsj-342016_3-12.pdf (Дата обращения 30.05.2017).

65. Воробьев Н. И. Семья в Нерехте. (К вопросу об анализе семьи) // Советская демография за 70 лет (Из истории науки) / Отв. ред. Т. В. Рябушкин. М.: Наука. 1987. С. 110-130.

66. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну / пер. с нем. Б. Сидельника, Н. Федоровой. М.: Прогресс-Традиция, 2000. 383 с.

Размещено на Allbest.ru