Внешняя политика Российской империи накануне Первой мировой войны

Таким образом, можно констатировать, что Манус поддерживал хорошие отношения с двумя противоположными группировками в окружении Николая II. При этом можно утверждать, что отношения Мануса с рядом придворных фигур (Н.Ф. Бурдуков, Н.П. Саблин) носили откровенно коррупционный характер.

Также можно говорить и о том, что Манус имел в числе своих деловых партнеров представителей германского капитала. Однако делать выводы о том, что Манус занимался шпионской деятельностью или саботажем в пользу Германии на территории Российской империи, нельзя. Более того, нельзя также говорить и о том, что он использовал свои придворные связи для работы в пользу Германии.

Рассмотренные выше примеры - графиня М.Э. Клейнмихель, князь М.М. Андронников, банкир и промышленник И.П. Манус - позволяют сделать вывод, что в российской элите существовали люди, ориентированные на Германию или имеющие крупный экономический интерес от сотрудничества с промышленниками и финансистами этой страны. В определенном смысле и с разной степенью достоверности их можно называть «германофилами». Но говорить об однозначной близости этих «прогерманских» фигур к императору Николаю II, императрице Александре Федоровне и их ближайшему окружению оснований нет.

«Германофильские» фигуры петербургского высшего общества -- Андроников, Манус - имели доступ в придворное окружение царя и царицы. Но основательных доказательств, что они использовали свои придворные связи для шпионажа в пользу Германии, не имеется. Возможно, что тот же Манус и использовал какие-то свои знакомства в придворных кругах для помощи своим германским партнерам. Вполне вероятно, что Манус за взятки мог попытаться спасти капиталы своих германских друзей от конфискации в период Первой мировой войны. Однако это не есть шпионаж или вредительство.

Главный вывод - «германская партия» действительно существовала в придворно-аристократической среде. Видной представительницей этой «партии» была графиня М.Э. Клейнмихель. Однако между «германофильством» и шпионажем дистанция огромная. В случае с графиней Клейнмихель следует признать, что ее деятельность (в первую очередь, частые сношения с германскими дипломатами и диппредставителями союзных с Германией и Австро-Венгрией держав) могла, в той или иной степени, содействовать шпионажу против России. В частности, германские и союзные им разведчики могли использовать организуемые Клейнмихель многочисленные приемы для сбора информации и вербовки агентуры.

Можно также говорить о наличии экономических интересов в Германии у финансиста И.П. Мануса и князя М.М. Андроникова. И в этом смысле их можно причислить к «германской партии». Однако инкриминировать Манусу и Андроникову шпионаж в пользу Германии также нет никаких оснований.

Ни Николай И, ни Александра Федоровна к этой «партии» не принадлежали. Не принадлежал к ней и Распутин. Можно зафиксировать контакты Распутина с «прогерманскими кругами» в лице М.М.Андроникова. Однако они не носили признаков уголовно-наказуемых деяний.

1.3 Английский вопрос во внешней политике

Период преобладания "азиатской" составляющей внешнеполитического курса Санкт-Петербурга в 1898-1905 гг. отмечен продолжением традиционного противостояния России с морской державой номер один - Великобританией, которая была неуязвимой для "сухопутной" России. Характерной иллюстрацией того раздражения, которое вызывала Британская империя у царских сановников, служит фрагмент аналитической записки министра иностранных дел М.Н. Муравьева, датированной январем 1900 г.: "За истекшие полвека Англия, вследствие своей алчной, корыстной и эгоистичной политики, успела возбудить против себя неудовольствие почти во всех государствах континентальной Европы; пользуясь своим исключительным островным положением, первыми по силе и могуществу военным и коммерческим флотами, англичане сеяли раздор и смуту среди европейских и азиатских народов, извлекая для себя из этого всегда какую-либо материальную выгоду".

Изучая донесения русских военных агентов и дипломатов с берегов Темзы, нетрудно увидеть первопричину традиционного негативного восприятия Англии правящей элитой России в практическом отсутствии совместимости основных составляющих государственной и общественной жизни Британской и Российской империй - в политике, экономике, идеологии, культуре, традициях 33 . Великобритания - чуждая, непонятная, отличная от привычного россиянам стереотипа, угрожала Российской империи повсюду, оставаясь фактически вне досягаемости Санкт-Петербурга. Поэтому на протяжении многих десятилетий правящая верхушка России лелеяла замысел нанесения удара по единственной уязвимой для русского оружия британской территории - Индии, кстати сказать, передав этот так и нереализованный прожект "в наследство" большевикам, а те - некоторым представителям современной российской политической элиты.

Что касается Германии и Австро-Венгрии, то они на протяжении первого пятилетия XX в. рассматривались скорее как "скрытые, потенциальные" противники России в центре Европы и на Балканах. Постоянные реверансы германского кайзера Вильгельма в отношении своего "кузена Ники", Мюрцштегское соглашение 1903 г. и скандально известный эпизод в Бъорке 1905 г. убеждали российскую военно-политическую элиту в гораздо более низком уровне опасности со стороны континентальных государств, чем морских держав - Великобритании, Японии или США. Главная угроза Российской Империи виделась из Санкт-Петербурга в объединении направленных против России усилий континентальных и морских держав, поскольку такая комбинация не оставляла шансов сохранить территориальную целостность империи и существовавший в ней автократический режим.

Однако и в эти годы в России все слышнее становились голоса сторонников "общеславянского дела", подвергавших резкой критике германофилов. На протяжении 1906-1910 гг. происходила постепенная трансформация образа "враждебного Запада" в восприятии российской правящей элиты. Негативное отношение российской военно- политической элиты к англичанам уходило как бы на "второй план", подобно тому, как конфликтность двусторонних отношений все больше вытеснялась на периферию мировой политики. "Да, Великобритания - это по-прежнему чуждая нам по духу страна, но не опасная в настоящее время, потому что причины для столкновения с ней после провала дальневосточной авантюры, потери флота и либерализации внутри страны значительно уменьшились", - так или примерно так рассуждали дипломаты и военные России, настроения которых, однако (и это весьма симптоматично), вплоть до лета 1914 г. не развеяли тревоги Лондона по поводу возможности восстановления "добрых отношений" между Санкт- Петербургом и Берлином за счет "дружбы с англичанами" .

Неудачи русской дипломатии на Балканах и нарастание сепаратистских движений в западных частях империи - в Польше и Финляндии, пользовавшихся тайной поддержкой австрийцев и немцев, превратили к 1909 г. Австро-Венгрию, а через год-два и Германию в главных "врагов" славянского мира вообще и его лидера России в частности. На смену "династической солидарности" в Европе окончательно пришли национальные интересы, которые заставляли военно- политическую элиту России пересматривать привычные оценки в поисках новых ориентиров. И вот уже такие авторитетные, но "несовременные" с точки зрения решения задач ускоренной модернизации страны по западному образцу деятели, как P.P. Розен или П.Н. Дурново 37 , оказывались в меньшинстве перед прагматичными сторонниками более тесного сближения с республиканской Францией и демократической Англией, особенно из числа офицеров ГУ ГШ и сотрудников министерства иностранных дел. Верность традициям уступила место трезвому расчету, а воспоминания о благословенных временах "Союза трех императоров" - проведению регулярных совещаний начальников главных штабов стран Антанты и разработке сценариев совместных военных действий против Германии и Австро-Венгрии.

Однако, по словам руководителя русской военной разведки генерала Ю.Н. Данилова, "полная оборонная беспомощность" России в 1906-1910 гг. в значительной мере сдерживала германофобию, хотя по отношению к австрийцам в обеих столицах империи уже не стеснялись в выражениях. Это объяснялось некоторой переоценкой военного потенциала Германии военными кругами России, что особенно было заметно при ознакомлении с отчетами русских офицеров об их служебных командировках в Германию 39 . В отличие от Германии Австро-Венгрия характеризовалась представителями военно-политической элиты романовской империи как нежизнеспособное государство, обреченное на скорый распад, прежде всего благодаря внутренним, этноконфессиональным противоречиям, разлагающее воздействие которых была призвана ускорить ставка Санкт- Петербурга на сербских националистов 40 .

Австро-венгерская армия, по оценкам представителя русской военной разведки полковника М.К. Марченко, оказалась доступной для проникновения "политики на почве внутренних, национальных вопросов": антагонизм между немцами- офицерами и нижними чинами - мадьярами и славянами достиг к 1910 г. значительных размеров, во многих случаях дело доходило до открытого неповиновения и саботажа 41 .

Важным психологическим элементом заниженных оценок боеспособности войск двуединой монархии Габсбургов в российских "верхах", по-видимому, также являлись исторические реминисценции из эпохи наполеоновских войн и революций 1848-1849 гг., во время которых, с точки зрения официального Санкт-Петербурга, австрийская армия ничем выдающимся себя не проявила.

Заключительный хронологический отрезок предвоенного времени 1911 - июль 1914 г. - характеризовался уже стойкой ассоциацией "угрозы с Запада" в представлениях российской военно-политической элиты с опасностью установления германо-австрийской гегемонии в Европе и перспективы окружения страны враждебными тевтонскими и мусульманскими государствами. Балканские войны, активизация Германии в Османской империи, усиление немецкого проникновения в Скандинавию, особенно Швецию, - все эти события выстраивались в причинно-следственную цепочку, основные звенья которой воздействовали на представленческие модели правящих верхов, формируя зловещий образ "тевтонского меча, занесенного над Россией и славянскими народами". В качестве дополнения к этой мрачной картине следовало отнести и агрессивные замыслы Японии, готовой, по мнению российского Генерального штаба, открыть "второй фронт" против России на берегах Тихого океана при малейших симптомах ослабления империи. Революционные события в Китае 1911-1913 гг. вызывали на берегах Невы опасения нарастанием "желтой опасности" для российского государства в Сибири и на Дальнем Востоке.

Свою роль при завершении складывания "образа внешнего врага" в сознании российской военно-политической элиты на протяжении этого времени сыграли два обстоятельства: усиление внутренней социальной конфликтности в государствах Тройственного союза, обусловленное возрастанием влияния леворадикальных сил, а также обострение экономических противоречий в самом российском государстве, проявлявшихся отчасти и в неприязненном отношении правящих кругов накануне войны к германо- австрийским предприятиям, действовавшим на территории империи, и этническим немцам, проживавшим в России. С приближением мировой войны именно они - германские и австрийские предприниматели, лавочники, врачи или колонисты усилиями государственной пропагандистской машины были превращены в виновников социальной напряженности н конфликтов между правящими кругами и нижними слоями общества, а достижение "гражданского мира и согласия" следовало рассматривать как итог сокрушения пангерманизма.

Неслучайно поэтому те меры, которые были приняты в стране сразу же после начала боевых действий на фронтах по так называемой "борьбе с немецким засильем", получили горячее одобрение прежде всего в среде высшей военно-политической бюрократии, в отличие от простого народа, который, по свидетельству Ю.Н. Данилова, "оказался психологически к войне неподготовленным", поскольку "главная масса его - крестьянство - едва ли отдавала себе ясный отчет, зачем его зовут на войну", а в кругах интеллигенции наблюдалось "обилие лиц, искавших случая или возможности уклониться от призыва вовсе или в крайности - избежать тягостей службы на фронте, пристроившись в тылу".

Таким образом, представление о Западе, "угрожавшем безопасности" России как государственного образования в оценке ее верхов на протяжении 1900-1914 гг., приняло форму реальной опасности для существования прежде всего традиционных социальных (монархия и дворянство) и этно- конфессиональных (православие и славянское единство) составляющих империи. В этих условиях традиционная элита стремилась сохранить свое политическое влияние, апеллируя именно к глубинной славянско-православной сущности романовской империи, сам процесс модернизации которой к началу первой мировой войны обусловил выдвижение на первый план задачи изменения социально-политического устройства российского государства, включая трансформацию всего ее правящего класса.

Что касается российской специфики процесса становления современных властных элит, то он прежде всего характеризуется негативным отношением Николая II и его ближайшего окружения даже к самой мысли изменить доминирующее положение представителей наследственной аристократии в структуре высших государственных органов (в отличие, например, от Великобритании, где политика либерального правительства Асквита - Ллойд Джорджа преследовала эту цель). Именно столичное дворянство, обладавшее крупной земельной собственностью, продолжало служить опорой фактически неограниченной власти российского самодержца, упорно стремившегося к новым захватам на Дальнем Востоке, в Центральной Азии и районе черноморских проливов.

Иллюстрацией особенностей мировосприятия крупнейшего помещика России царя Николая II, а также самостоятельной его роли в вопросах внешней политики может служить беседа двух министров - финансов (С.Ю. Витте) и военного (А.Н. Куропаткина), записанная последним 23 апреля 1901 г. в своем секретном дневнике: "Витте говорил, что характер государя, склонный к авантюре и весьма хитрый, может повести нас и к европейский войне... Конечно, тут были преувеличения, но, несомненно, что государь, отлично владея собой, умеет скрывать свои мысли и по самым важным вопросам имеет иногда разные взгляды со своими министрами, не исключая и Ламздорфа. Витте еще сказал мне, что однажды после игры в карты государь сказал полковнику Оболенскому: "Если бы я не был императором, то мог бы сделаться азартным игроком". Характерное признание, опровергающее мнение некоторых историков о неучастии царя в формировании внешнеполитического курса.

1.4 Роль иностранного капитала как фактора втягивания России в первую мировую войну

На рубеже XIX-XX вв. в Европе сложилась новая система международных отношений, которая характеризовалась усилением соперничества в отношениях между великими державами. Все чаще происходили локальные войны за передел сфер влияния. Россия также участвовала в этой борьбе, но, несмотря на выгодное геостратегическое положение, не обладала достаточно развитой промышленностью и финансами и несколько отставала в этой области как от союзников, так и от конкурентов. Однако, исходя из своих национальных интересов, Россия стремилась предотвратить установление военно- политической гегемонии Германии, прекратить экспансию Австро-Венгрии и Германии на Балканах и установить контроль над средиземноморскими проливами. Для решения этих задач в 1890-е гг. Россия постепенно укрепляла союз с Францией, а после раздела сфер влияния в Средней Азии (1895) начала налаживать отношения и с Англией.

Приоритетами российской внешнеполитической концепции являлись сохранение мира в Европе и обеспечение международных условий для быстрого экономического развития страны. К началу XX в. в результате развития международных финансовых связей мир довольно четко разделился на страны экспортирующие и страны импортирующие капитал. Россия входила в число последних. Для решения задач вывода российского хозяйства из кризиса 1900-1904 гг., преодоления промышленной депрессии 1905-1909 гг. и поддержания экономического подъема российское правительство осуществляло импорт капитала из европейских стран.

Главной формой ввоза капитала в Россию в начале XX в. являлись государственные займы, а основным кредитором была Франция. В трудах российских ученых присутствуют данные о размерах и условиях займов царского правительства. Цифры внешнего публичного долга России к началу Первой мировой войны (в 1913 г.) в публикациях варьируются от 8 млрд руб., по данным авторов исследования предпринимательства в России и петербургского экономиста И.М.Бобовича, до 12,7 млрд руб., по оценкам уральского историка В.П.Мотревича. Несмотря на то что опубликовано значительное количество документов по данной теме и частично эти сведения введены в научный оборот, современные исследователи отмечают закрытость архивных материалов по дореволюционному российскому государственному долгу

По мнению многих отечественных исследователей, в начале XX в. происходила борьба «антантовского» и германского финансового капитала за участие в строительстве и последующем контроле российской железнодорожной сети. Вполне закономерным было начавшееся в 1908 г. резкое сокращение участия германских банков в выпуске русских железнодорожных облигаций. В канун Первой мировой войны инициатива в этом отношении перешла к французским и английским банкам

Воздействие внешних займов на ход социально-экономического и политического развития страны, как отмечал К.Н.Тарновский, было достаточно пагубным. Это происходило потому, что огромные суммы уходили кредиторам в качестве процентов по полученным займам, которые выплачивались за счет бюджетных поступлений. Повышение налогов вслед за заключением очередного займа за границей -- установленная закономерность. Кроме того, необходимость выплаты высоких процентов привела к тому, что иностранные займы превратились в инструмент финансовых кругов Запада, при помощи которого из страны выкачивались созданные в ней накопления. Что касается предвоенного размещения Россией займов в «антантовских» странах, то здесь кредиторы получали возможность влиять не только на экономическую, но и на дипломатическую и военно-стратегическую сферы страны-должника.

При этом руководство страны осознавало зависимость успеха внешней политики от экономического роста. Стабилизация денежной системы и конвертируемость рубля обеспечили в начале XX в. значительный рост удельного веса иностранных вложений в российские ценные бумаги и активный ввоз в страну французского, английского и бельгийского финансового капитала.

Согласно данным современных исследователей, в 1913 г. из 19 крупных банков России 11 были основаны на иностранном капитале, на них приходилось примерно 3/4 банковских средств нашей страны, или более 3 млрд руб.. По мнению Н.Н. Ванага, европейские банки вместе с подчиненными им русскими банками представляли компактные национальные группы, боровшиеся за преобладание в русской промышленности с другими национальными банковскими группами. Более того, он был убежден, что с упрочением влияния иностранного капитала на русскую банковскую систему в начале XX в. доминирующие позиции принадлежали именно «антантовскому» капиталу

Отметим, что в работах отечественных ученых показано преобладание в ввозимом в Россию судном, финансовом и инвестиционном капитале французского, английского, бельгийского и американского. Это способствовало активизации внешнеполитических контактов, формированию взаимовыгодных экономических связей и повлияло на выбор направления российской военно-стратегической ориентации в начале XX в.

По мнению ученых, в отношениях российских и французских банковских групп общность интересов в одних вопросах переплеталась с борьбой в других; имела место и взаимная корысть, которая была цементирующей основой коммерческих соглашений. Сущность взаимоотношений между русским и европейским финансовым капиталом К.Ф.Шацилло определял именно как союз, а не как безусловное подчинение.

В отличие от финансовой сферы во внешней торговле главным партнером России долгое время оставалась Германия, с которой в 1894 г. был заключен торговый договор. Но в начале XX в. российско-германские торгово-экономические отношения усложнились. Германия увеличила свои претензии, Россия в ответ приняла в 1903 г. антигерманский таможенный тариф. В 1904 г. торговая конвенция между двумя странами все же была подписана, но взаимные претензии не исчезли.

В период предвоенного экономического подъема 1909-1913 гг. в России широко развернулось железнодорожное строительство, проходившее при участии коммерческих банков, в том числе и иностранных. Важным источником и казенного, и гарантированного правительством частного железнодорожного строительства были иностранные займы. В это время власти активно поддерживали частные железнодорожные общества. Ввиду того что в России, в отличие от западных стран, существовал острый дефицит средств для осуществления столь масштабных работ, правительство прибегало к разнообразным мероприятиям по привлечению иностранного и отечественного капитала к инвестированию железнодорожного строительства. В частности, Русско-Азиатский банк, объединявший русский, французский и нидерландский капитал, финансировал строительство Северо-Восточно-Уральской (Тавдинской) железной дороги. По сведениям А.В.Дмитриева, В.П.Тимошенко и др., создание Западно-Уральской и Северо-Восточно-Уральской железной дороги субсидировалось синдикатом ведущих банков Парижа, Лиона и Петербурга, причем около 40% акционерного капитала выделяли французские банкиры. Становление железнодорожной сети при непосредственном участии иностранного капитала имело прогрессивное значение для экономики России в целом. Благодаря появлению железнодорожной сети в России возникли не только отдельные предприятия, но и целые отрасли промышленности.

Анализируя проблемы прямых иностранных инвестиций, ученые отмечают, что масштабы сотрудничества иностранного капитала с российскими предпринимателями были неодинаковы на протяжении 1900-1913 гг. В условиях экономического кризиса 1900-1903 гг. произошел отток капитала, но в 1909-1913 гг. по абсолютным размерам западные средства перекрыли показатели начала XX в.

В работах И.М.Бобовича, А.В.Века, А.Г.Донгарова, Т.М.Тимошиной, Э.Г.Чумаченко и других российских авторов прослеживается следующая динамика западного инвестиционного участия. В начале XX в. иностранный предпринимательский капитал составлял около 900 млн руб., в 1913 г. -- примерно 1,5 млрд руб., в 1915 г. -- уже 2,2 млрд руб., а в 1917 г. -- 2,5 млрд руб.

Уральские историки Е.В.Алексеева, А.Э.Бедель, Д.В.Гаврилов, А.В.Дмитриев, В.П.Мотревич, Л.В.Сапоговская, В.П.Тимошенко и другие на основании подсчета объема иностранного капитала, действовавшего в отечественной промышленности, установили, что в условиях мировой войны наблюдалась тенденция его сокращения с 29 до 19%. При этом, согласно данным исследований, в 1917 г. доля зарубежных инвестиций варьировалась в пределах 16-19,5%.

К 1917 г. в промышленность России было вложено около 2,5 млрд руб. иностранного капитала. Эти средства распределялись между крупнейшими участниками в следующем соотношении: Франция -- 31%, Англия -- 24%, Германия -- 20%, Бельгия -- 13%, США -- 5%. Таким образом, на страны Антанты приходилось более 70% средств.

В научной литературе отмечено, что проникновение британского капитала на Урал можно разделить на два этапа: первый приходился на начало XX в., второй -- на годы предвоенного промышленного подъема. Особый интерес британского бизнеса вызывали медное и золотоплатиновое производства. Однако наряду с цветными металлами, хоть и в меньшей степени, британские компании занимались разработкой уральских железорудных месторождений.

В настоящее время научные труды экономической проблематики изобилуют сообщениями о контроле английских финансовых групп Кыштымской, Сысертской и Таналыкской корпораций. Перспективность развития цветной металлургии в этих районах была обусловлена наличием уникальных месторождений меди с высоким содержанием благородных металлов. Поэтому именно там возводились мощности по их комплексной переработке. С целью укрепления своего положения группа Гувера--Уркарта сблизилась с российскими банками.

Другая английская фирма, Джонсон, Маттей и Ко, скупила в 1867 г. большое количество платины, скопившейся на Петербургском монетном дворе, благодаря чему стала монополистом на мировым платиновом рынке. Она диктовала цены уральским платинодобывающим предприятиям, поскольку имела в Англии мощный аффинажный завод и заключала долгосрочные договоры на поставку уральской платины. Кроме того, авторами отмечаются факты участия британских специалистов в разведке полезных ископаемых, к примеру серного колчедана, а также строительстве и реконструкции заводов.

В 1898 г. была образована Платинопромышленная компания анонимного общества, кредитовавшаяся французскими банками для приобретения в Верхотурском уезде 150 приисков. Российское правительство предоставило этой компании режим наибольшего благоприятствования, так как та обещала осуществлять аффинажное производство в России, но впоследствии нарушила договоренность и построила платиноочистительный завод в пригороде Парижа Сен-Дени. Л.В.Сапоговской было установлено, что под влиянием данной французской компании возникло монополистическое объединение в уральской платиновой промышленности. В работах этого исследователя содержатся и сведения о деятельности на Урале «Франко-бельгийской анонимной компании», которая скупала или арендовала прииски и заключала договоры на продажу платины. Кроме того, Бельгия была очень заинтересована в уральском золоте. В 1897 г. «заявило о себе “Франко-бельгийское анонимное общество золотых приисков в Кочкаре”». Оно успешно работало в течение двадцати лет, не сокращая производство даже в ходе мировой войны. Кроме того, в начале XX в. действовало бельгийское «Общество Уральско-Троицких золотых промыслов». В 1908 г. было образовано в Брюсселе «Анонимное общество для аренды золотых приисков».

По данным российских исследователей, в начале XX в. банковский и акционерный капитал завладел большинством горнозаводских округов, способствуя вызреванию предпосылок к преобразованию картелей и синдикатов в монополии высшего типа. С точки зрения В.П.Тимошенко, новаторский эксперимент по развитию связей с мировым рынком был удачным ответом на вызов времени. И нельзя не согласиться с ученым в том, что за досоветскую индустриализацию была заплачена приемлемая цена. Историки убеждены, что иностранный капитал восполнил дефицит финансовых средств, тем самым явившись катализатором технологического прогресса и экономического подъема начала XX в. Однако значительная часть полученной прибыли вывозилась за рубеж, т.е. шла на развитие других стран.

Вполне закономерно стратегию России на мировой арене в значительной степени определяла внутренняя социально-экономическая ситуация, следовательно, для достижения внешнеполитических целей требовалось решить ряд проблем внутри страны. Ситуация в стране, сложившаяся после революции 1905-1907 гг., обусловила стремление российской дипломатии к расширению социальной опоры внешней политики страны путем привлечения для ее поддержки новых социальных слоев, и прежде всего крупной российской буржуазии, значительная часть которой имела длительные и прочные связи с западным капиталом. Вследствие этого сложились две группировки по вопросам внешнеполитической ориентации. Одна из них, объединявшая часть высшей бюрократии и крайне правых в Думе и при дворе, выступала за сближение с кайзеровской Германией, союз с которой мог помочь России нейтрализовать Англию и добиться реванша на Дальнем Востоке. Вторая стремилась к укреплению отношений с Англией и Францией. Эту линию поддерживали либеральные и умеренные силы в правительстве и парламенте.

Кроме того, Россия традиционно считала Балканы зоной своих интересов в связи с их ключевым военно-стратегическим положением, значительным православным населением и ролью проливов Босфор и Дарданеллы в российской внешней торговле: через них шло свыше 80% экспорта российского зерна. В балканском регионе России противостояли Германия, укреплявшая свое влияние в Болгарии, Австро-Венгрия и Англия.

Отметим, что по мере нарастания русско-германских противоречий и как следствие антигерманских настроений в обществе поворотным моментом российской внешней политики явился союз с Англией. Вступление России в Антанту, объединявшую Англию, Францию и их союзников, превратило ее в Тройственное согласие, что делало военный конфликт с Германией и Австро-Венгрией неизбежным.

Анализируя проблему влияния иностранного капитала как фактора втягивания России в Первую мировую войну на стороне Антанты, нужно подчеркнуть, что в исторической литературе четко прослеживаются связи между внешнеполитическим курсом России и ее основными внешнеэкономическими партнерами. Размещение государственных и железнодорожных займов осуществлялось главным образом в странах, являвшихся российскими военно-стратегическими партнерами. На них же приходилось более 70% ввозимого финансового и инвестиционного капитала. Таким образом, внешнеполитический союз России с Францией и Англией был во многом обусловлен экономическим взаимодействием на правительственном и предпринимательском уровне.

николай первый мировой война

Глава 2. Внешнеполитический курс МИДа Российской империи

2.1 Деятельность МИДа Российской империи накануне Первой мировой войны

Последние несколько лет перед началом Первой мировой войны характеризовались нарастанием кризиса системы международных отношений, осложненного многообразными конфликтами и противоречиями - межгосударственными, социальными, экономическими. В совокупности они вылились в 1914 г. во всеобъемлющий кризис, приведший к началу беспрецедентной по масштабам вооруженной конфронтации. Катастрофа 1914 года явилась ключевым событием ХХ столетия, предопределившим судьбу многих стран и развитие международных отношений на десятилетия вперед.

Особенно тяжелыми последствиями она обернулась для России, которая совершенно не хотела этой войны и делала все возможное, чтобы ее избежать. Но логика развития международных отношений того времени неумолимо вела к вооруженному конфликту.

Россия была вынуждена ценой большого напряжения форсированными темпами реорганизовывать армию и восстанавливать флот, что не могло не сказаться на ее поведении в кризисных ситуациях, которые часто возникали в предвоенные годы. В этих условиях главной задачей российской дипломатии было максимально оттянуть угрозу назревавшей войны и поддерживать статус-кво в неспокойных регионах, прежде всего на Балканах.

Учитывая усиливающиеся противоречия и соперничество ведущих европейских держав - Франции, Англии, Германии и Австро-Венгрии на традиционных для России направлениях - в черноморско-средиземноморском и балканском регионах, русская дипломатия была вынуждена активизировать свою деятельность и определяться с союзниками и партнерами. Кроме того, ситуация, сложившаяся в результате дестабилизации обстановки в ряде азиатских государств, прежде всего в Китае, Иране и Турции также требовала повышенного внимания и учета при выстраивании отношений с Англией, Францией, Германией и США. В этих условиях в правящих кругах Петербурга и в российском обществе в целом нарастало противоборство приверженцев с одной стороны германофильской с другой - англо-франкофильской ориентации.

Заметное влияние на выработку внешнеполитических и военно-стратегических решений оказывал вплоть до своей кончины председатель Совета министров П.А.Столыпин (1862-1911). Он, в частности, добивался поворота российской дипломатии к активному сотрудничеству с Англией и Францией, что ускорило оформление в 1907 г. Антанты, а также к переносу центра тяжести в деятельности российской дипломатии на европейское направление при сохранении внимания к азиатским и дальневосточным регионам.

Единомышленником Столыпина был министр иностранных дел в 1906-1910 годах, а с 1910 по май 1917 года посол России в Париже Александр Петрович Извольский (1856-1919). Выделявшийся своими способностями и широтой политических взглядов Извольский оставил заметный след в русской дипломатической службе начала ХХ века. Занимая пост министра, он реформировал российский МИД, (коренная реорганизация Центрального аппарата и реформа загранучреждений, направленные на повышение эффективности работы), обеспечил курс на сближение с Антантой, выступил с инициативой вынесения внешнеполитических вопросов на заседания Государственной думы.

Указывая на опасность возникновения общеевропейской войны, Извольский видел два ее основных очага: один - на Балканах, другой - в антагонизме Германии и Франции, за которым стояло англо-германское колониальное соперничество. Он считал, что России не удастся избежать участия в этом «грандиозном конфликте». К возможности предотвращения войны Извольский относился с пессимизмом, считая, что все будет зависеть от Германии: «Если она ее желает, то война будет».

Когда Извольский занял вакантный пост скончавшегося русского посла во Франции А.И.Нелидова, министром иностранных дел в 1910 г. был назначен Сергей Дмитриевич Сазонов, на долю которого выпали очень сложные и напряженные периоды в истории российской дипломатии.

Предтечей Первой мировой считаются т.н. Балканские войны, в которые в той или иной степени были вовлечены многие европейские державы.

Начавшаяся в конце 1912 г. Первая балканская война Черногории, Болгарии, Сербии и Греции против Турции привела к укреплению влияния Антанты и России, в частности. Это побудило Германию и Австро-Венгрию активизировать усилия по расколу Балканского союза, участники которого никак не могли договориться как разделить отвоеванную у турок территорию. Попытки России выступить в этих вопросах посредником отклонялись.

В июне 1913 г. началась Вторая балканская война. Состав участников конфликта изменился. На сей раз Греция, Сербия, Черногория, Румыния и Турция воевали с Болгарией, которую поддерживали Германия и Австро-Венгрия. Россия неоднократно предпринимала попытки примирить конфликтующие стороны, но они оканчивались неудачей. Причем русский МИД решительно возражал против намерений Турции пересмотреть условия т.н. Лондонского мира, завершившего Первую балканскую войну.

Вторая балканская война закончилась разгромом Болгарии, которая приняла все условия своих противников и лишилась не только некоторых своих приобретений в предыдущей войне, но и части собственной территории. Общий баланс обеих Балканских войн оказался в пользу России и ее партнеров, но Балканы так и остались узлом острейших противоречий.

Дипломатическая борьба той поры в значительной степени влияла на взаимоотношения ведущих европейских стран. Уступки России Центральным державам в некоторых вопросах вызывали неудовольствие у Франции и Англии, которые придерживались более жесткой позиции. Сазонов, будучи министром иностранных дел, чувствовал это острее других членов кабинета. Поэтому именно он ставил вопрос об опасности дальнейших уступок Германии и Австро-Венгрии.

Новый кризис был вызван появлением в Стамбуле германской военной миссии генерала Л. фон Сандерса, наделенного широкими полномочиями. Он даже должен был стать командующим турецким корпусом в Стамбуле. Этот шаг был расценен в России как попытка Берлина установить контроль над Османской империей и проливами. 23 декабря 1913 г. [здесь и далее даты даны по старому стилю]Сазонов представил царю записку, в которой убеждал Николая II, что примирение с новым успехом Германии «будет равносильно крупному политическому поражению и может иметь самые гибельные последствия». «Оно не предохранит Россию от возрастающих притязаний Германии и ее союзников, начинающих усваивать все более неуступчивый и непримеримый тон во всех вопросах, затрагивающих их интересы. С другой стороны, во Франции и Англии укрепится опасное убеждение, что Россия готова на какие угодно уступки ради сохранения мира. Раз такое убеждение укоренится в наших друзьях и союзниках, без того не очень сплоченное единство держав Тройственного согласия может быть окончательно расшатано, и каждая из них будет стараться искать иных обеспечений своих интересов в соглашениях с державами противоположного лагеря». Таким образом, министр ратовал за то, чтобы Россия занимала в европейских делах более жесткую позицию и не шла на дальнейшие уступки Центральным державам. Император одобрил эту записку.

В январе 1914 г. Сазонов предложил державам Антанты на постоянной основе координировать свою политику в балканских делах. Эта идея нашла отклик и была реализована в форме периодических совещаний послов России и Франции в Лондоне с английским министром иностранных дел. Россия предпринимала и другие шаги, направленные на консолидацию действий Антанты.

Однако июльский кризис 1914 г. разразился раньше, чем российские дипломаты сумели полностью реализовать свои замыслы. На повестку дня остро встали два вопроса: готовы ли партнеры России поддержать ее и совместными усилиями не допустить унижения Сербии Австрией и готовы ли они в случае войны на почве балканских событий быстро и недвусмысленно принять сторону Петербурга? Сазонов сначала все-таки надеялся на мирное разрешение кризиса, полагая, что доказать причастность белградского правительства к покушению на Франца-Фердинанда в Сараево не удастся, а австро-венгерский император Франц-Иосиф не захочет кровопролития. Министр, как и Николай II, не собирался отдавать Сербию на растерзание.

Но в Петербург стали поступать сообщения о возможных последствиях убийства австрийского эрцгерцога в Сараево. Появлялась вероятность резких действий, включая военные, со стороны Австро-Венгрии. Сазонов дал указание российскому послу в Вене Н.Н.Шебеко « дружески, но настойчиво» указать австрийскому министру иностранных дел Л.Берхтольду «на опасные последствия, к которым может привести подобное выступление, если оно будет иметь неприемлемый для достоинства Сербии характер».

Для России было очень важно договориться с Францией об общей линии поведения. В ходе визита в Петербург 7 - 10 июля внушительной французской делегации во главе с президентом Франции Р.Пуанкаре (1860-1934) Сазонов вел переговоры и с ним и с председателем Совета министров Франции, министром иностранных дел А.Вивиани. Особое внимание уделялось австро-сербскому конфликту. В результате стороны договорились повлиять на Вену с тем, чтобы она не предъявляла требования, которые были бы равносильны вмешательству во внутренние дела Сербии и могли рассматриваться как покушение на ее суверенитет. Стороны также констатировали общность взглядов на проблемы мира и европейского равновесия, а также торжественно подтвердили, что будут неукоснительно соблюдать обязательства, вытекающие из их союза. К намеченным дипломатическим акциям двух держав в Вене было решено привлечь также и Англию.

Но было уже поздно - Австрия предъявила сербам ультиматум, который Сазонов, узнав о нем утром 11 июля, охарактеризовал словами «это европейская война».

Министр немедленно связался по телефону с царем, доложил о происшедшем и попросил его срочно созвать Совет министров. Затем Сазонов пригласил к себе начальника Генерального штаба российской армии Н.Н.Янушкевича и обсудил с ним возможность частичной (направленной только против Австро-Венгрии) мобилизации русской армии.

Сразу после этого министр принял австрийского посла С.Сапари, который вручил ему письменное сообщение, включавшее текст венского ультиматума Сербии и выводы следствия о сараевском покушении. В этом документе и в устном заявлении посла Белград обвинялся в организации заговора, угрожающего целостности и безопасности двуединой монархии. В ответ Сазонов обвинил Австро-Венгрию в умышленном провоцировании войны, порекомендовал отозвать ультиматум или как минимум смягчить австрийские требования.

Российский министр встретился также с послами Франции и Англии и предложил им выработать совместный план действий.

Днем собрался на заседание Совет министров России. Совмин принял решение продолжать дипломатические усилия, направленные на сохранение мира, но одновременно быть готовым, в зависимости от того, как будут разворачиваться события, к частичной мобилизации войск.

Сразу же после заседания Совета министров Сазонов принял сербского посланника М.Спайлаковича и посоветовал, чтобы Сербия, отвечая на австрийскую ноту, проявила максимум уступчивости, не поступаясь, конечно, при этом своим суверенитетом.

В этот же день, вечером Сазонов встретился с германским послом Ф.Пурталесом, который, оправдывая действия Вены, предложил локализовать австро-сербский конфликт предоставив противоборствующим сторонам разбираться самим. Министр отказался от этого предложения и заявил, что Австро-Венгрия предъявляет заведомо неприемлемые требования и не уважает мнения других держав.

Утром 12 июля, ознакомившись с полученными за ночь телеграммами, Сазонов узнал, что Австро-Венгрия сосредотачивает войска на границе с Сербией. В Белграде обещали дать примирительный ответ на австрийский ультиматум, но не считали возможным выполнить все требования Вены. Затем министр поехал на заседание Совмина, которое проходило под председательством царя. Сазонов доложил о ходе дипломатических переговоров и о последних событиях, которые недвусмысленно показывали, что напряжение нарастает. Министры обсудили, объявлять ли намеченную накануне частичную мобилизацию и решили пока от этого воздержаться, подождав реакцию Вены на сербский ответ. Однако со следующего дня на всей территории Российской империи было введено в действие «Положение о подготовительном к войне периоде» с комплексом предмобилизационных мероприятий. Баланс стал смещаться из дипломатической в военную плоскость.

Вечером Австро-Венгрия заявила о разрыве дипломатических отношений с Сербией, одновременно заверив весь мир, что это не означает начало военных действий. Сазонов прилагал максимум усилий, чтобы склонить Англию открыто солидаризироваться с Францией и Россией. Однако ни его ежедневные беседы с послом Великобритании в Петербурге Дж.Бьюкененом, ни личное письмо Николая II Георгу V, ни попытки воздействовать на англичан через Париж не давали результата.

Россия продолжала проводить активную внешнюю политику. Сазонов поддержал просьбу Сербии, которая хотела, чтобы великие державы взяли на себя третейское посредничество в конфликте с Австро-Венгрией, и предложил дипломатам двуединой монархии вступить в неофициальный обмен мнениями, чтобы изменить, сделав их более приемлемыми, некоторые статьи австрийского ультиматума. Однако вечером 15 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии и сразу же приступила к боевым действиям.

Последние надежды на предотвращение «большой войны» в Петербурге возлагали на примиряющее влияние Берлина. Они возникли в связи с обменом телеграммами 16 июля между Николаем II и его кузеном - германским императором Вильгельмом II. В тот же день Сазонов имел две беседы с немецким послом. Первая как будто давала надежду на мирный исход кризиса, но во время второго визита Пурталес зачитал министру телеграмму германского рейхсканцлера Т.Бетман-Гольвега, в которой говорилось, что, если Россия будет продолжать военные приготовления, Германия сочтет себя вынужденной провести мобилизацию и перейти от слов к делу. Это походило на ультиматум и вызвало следующую реакцию русского министра: «Теперь у меня нет больше сомнений относительно истинных причин австрийской непримиримости».

Чтобы не отстать в мобилизационных мероприятиях от будущего противника России было необходимо не откладывая объявить общую мобилизацию. После совещания с военными, Сазонов взялся убедить в этом царя, что ему и удалось в телефонном разговоре. В Париж и Лондон были направлены телеграммы с информацией о принятом Россией кардинальном решении. Однако вечером того же дня царь, получив от кайзера новую телеграмму с невнятными обещаниями, распорядился провести не общую мобилизацию, о которой он условился с Сазоновым, а частичную. Министр узнал об этом уже ночью и не решился беспокоить императора новым звонком.

Около часа ночи Сазонов принял германского посла по его просьбе. На просьбу Пурталеса сформулировать российские условия выхода из кризиса министр набросал следующий проект: «Если Австрия, признав, что австро-сербский вопрос принял характер европейского, заявит готовность удалить из своего ультиматума пункты, посягающие на суверенные права Сербии, Россия обяжется прекратить свои военные приготовления». Собеседники расстались взаимно неудовлетворенными.

На следующий день стали поступать известия о военных приготовлениях Австро-Венгрии на российских границах и предмобилизационных мероприятиях Германии. Сазонов, некоторые другие члены кабинета министров и военные пытались убедить царя в необходимости срочно начать общую мобилизацию. Однако Николай II, разговоры с которым шли по телефону, отказывался изменить свое решение и от личных встреч всячески уклонялся. Наконец он все-таки согласился принять Сазонова для доклада об общем положении. Министру с большим трудом удалось убедить царя, что Германия уже сделала выбор в пользу войны и России не остается ничего иного, как начать общую мобилизацию. Царское повеление Сазонов немедленно передал Янушкевичу и механизм общей мобилизации заработал. Далее Сазонов сразу же известил об этом Англию и Францию.

Таким образом позиция российской дипломатии в июльском кризисе заключалась в том, чтобы попытаться избежать войны, если это возможно без существенной потери престижа на международной арене и без военного разгрома Сербии, что лишило бы Россию преобладающего влияния в Белграде и на Балканах в целом. Не последнюю роль играли также моральные, религиозные и этические мотивы. Но основной причиной конфликта был вызов, брошенный Германией и ее союзниками странам Антанты и, в частности, России. Этот вызов не принять уже не представлялось возможным. Однако, если российской дипломатии так и не удалось сохранить мир, то с задачей выставить противника нападающей стороной русский министр иностранных дел справился успешно.

Вечером 19 июля Германия объявила России войну и кризис перерос практически в общеевропейское военное столкновение. Для русских дипломатов наступил новый этап - период работы во время войны, в которой приняли участие 38 стран и в которой Россия, ценой огромных потерь, сорвав планы быстрого разгрома Франции, заложила решающие предпосылки к конечной победе Антанты, тем самым до конца выполнив свой союзнический долг.

2.2 Стратегическое планирование, военные переговоры и гонка вооружений

Международные кризисы, следовавшие друг за другом с 1905 г., ознаменовали возвращение в Европу напряженности, ранее отвлеченной империализмом на другие континенты. Однако теперь внутриевропейская ситуация была осложнена проблемами мировой и колониальной политики. В кульминационный момент первого Марокканского кризиса в Великобритании, где после англо-бурской войны осуществлялось реформирование армии, был образован Генеральный штаб, что означало перемещение стратегического центра тяжести из Индии на Европейский континент и тем самым, в известном смысле, с флота на армию. Как отмечал немецкий историк А. Хильгрубер, в Германии столь же мало осознали тот факт, что с 1905-1906 гг. Европа снова стала главным объектом британской внешней политики, как и значение исходившего на континент обратного воздействия и импульсов англо-русского соглашения 1907 г. Между тем, это явилось коренным поворотом от господствовавшего в "туманном Альбионе" образа врага - России к новому противнику ~ Германии. В Комитете имперской обороны развернулась борьба между Адмиралтейством и Генеральным штабом за первенство направленной на Северную Францию стратегии армии или же стратегии флота, ориентированной на диверсионные действия в Ютландии или Померании.

Россия претендовала на использование британских баз в Восточном Средиземноморье, куда собирались перебросить основную группу кораблей Балтийского флота, чтобы иметь возможность силой открыть Черноморские проливы с двух сторон. В Петербурге рассчитывали также обеспечить передислокацией своих судов преобладание в Средиземном море военно-морских сил стран Антанты над итальянским и австрийским флотами. Для заполнения возникающего при этом вакуума в Балтийском море российская сторона предлагала направить туда английские торговые суда, чтобы осуществить с их помощью высадку десанта русских сухопутных войск в Померании. Однако об англо-русских морских переговорах Берлин был информирован германским шпионом, сотрудником российского посольства в Лондоне балтийским немцем Зибертом. Заключить морскую конвенцию Британия и Россия так и не успели. Таким образом, вплоть до начала мировой войны между Россией и Англией не существовало общеполитических и военных соглашений. Вместе с тем, еще во время визита Сазонова в Лондон в сентябре 1912 г. ему заявили, что Британия не останется в стороне, если Франция окажется в состоянии войны с Германией. Грей заверил Сазонова, что Берлину не удастся добиться от Англии обязательства соблюдать нейтралитет.

Промышленный подъем 1909-1913 гг. и несколько урожайных лет привели к росту национального богатства России, что позволило выделять больше средств на усиление армии и флота. В 1912 г. в Петербурге были утверждены новые директивные указания для стратегического развертывания, принципиально отличавшиеся от плана 1910 г., преследовавшего только оборонительные цели. Развертывание вновь переносилось с линии Белосток-Брест на запад, где главное значение придавалось Передовому театру и крепостям на Висле. Часть границы России, далеко выступавшая на запад, имела очертания четырехугольника высотой в 400 км с основанием в 360 км, который именовался Передовым театром и давал возможность наступать вглубь Германии и Австро-Венгрии. Но к началу войны на территории Царства Польского так и не удалось восстановить разоруженные по распоряжению военного министра В.А. Сухомлинова привисленскую и наревскую оборонительные линии и построить новые крепости. На этом направлении сохранились лишь три укрепленных района: Новогеоргиевск, Брест-Литовск и Осовец.

В новых директивных указаниях вместо туманных расчетов на будущее наступление "смотря по обстоятельствам" было определено два варианта военных действий: нанесение главного удара по Австро-Венгрии ("план А") или по Германии ("план Г"). Вместо фронтального наступления, являвшегося прямым результатом развертывания согласно плану 1910 г., намечался охват с двух сторон Восточной Пруссии или Галиции. Задача осложнялась недостаточным развитием стратегических железных дорог в России. Вследствие этого на 16-й день мобилизации, когда Германия, Австро-Венгрия и союзная Франция завершали сосредоточение своих войск, Россия могла развернуть только треть сухопутных сил.