Основные этапы формирования большевистского режима

Создание комбедов свидетельствовало о полном незнании большевиками крестьянской психологии. Они представляли, согласно примитивной марксистской схеме, что крестьяне были разделены на антагонистические классы кулаков, середняков, бедняков и батраков. На самом деле крестьянство прежде всего было едино в противостоянии городу как внешнему миру. Когда пришло время сдавать «излишки», в полной мере проявились общинный и уравнительный рефлексы деревенского схода: вместо того чтобы возложить груз поборов только на зажиточных крестьян, его распределяли более или менее равномерно, в зависимости от возможностей каждого. От этого пострадала масса середняков. Возникло общее недовольство: во многих районах вспыхнули бунты; на «продовольственную армию» устраивались засады - надвигалась настоящая партизанская война. 16 августа 1918 г. Ленин отправил телеграмму всем местным властям, где призывал их «прекратить преследовать середняка». Кампания по продразверстке летом 1918 г. закончилась неудачей: было собрано всего 13 млн. пудов зерна вместо 144 млн., как было запланировано.

Тем не менее, это не помешало властям продолжить политику продразверстки до весны 1921 г. Декретом от 21 ноября 1918 г. устанавливалась монополия государства на внутреннюю торговлю. Уже с начала года многие магазины были «муниципализированы» местными властями, часто по просьбе граждан, раздраженных до предела недостатком продуктов и ростом цен, причина которых виделась им в действиях «спекулянтов» и «перекупщиков». В ноябре 1918 г. комитеты были распущены и поглощены вновь избранными сельскими Советами. Власти обвинили комбеды в малоэффективности и нагнетании «напряженности» в крестьянской среде, в то время как новый режим нуждался в установлении modus vivendi со всем крестьянством, поскольку оно поставляло большую часть солдат для Красной Армии.

Годы «военного коммунизма» стали периодом установления политической диктатуры, завершившей двойной процесс, растянувшийся на годы: уничтожение или подчинение большевикам независимых институтов, созданных в течение 1917 г. (Советы, заводские комитеты, профсоюзы), и уничтожение небольшевистских партий. [4]

Этот процесс (к которому чуть позже добавился запрет на внутрипартийные фракции) проходил поэтапно и разнообразно. Сворачивалась издательская деятельность, запрещались небольшевистские газеты, производились аресты руководителей оппозиционных партий, которые затем объявлялись вне закона, постоянно контролировались и постепенно уничтожались независимые институты, усиливался террор политической полиции - ВЧК, насильно были распущены «непокорные» Советы (в Луге и Кронштадте). Все эти меры проводились иногда по инициативе ВЧК или ее местных органов, иногда с санкции высших партийных эшелонов. Но, в общем, они всегда шли в одном направлении.

Мы уже проследили за тем, как съезд Советов, а потом и его руководящие органы были отстранены от власти, как автономия и полномочия заводских комитетов попали под опеку профсоюзов. В свою очередь профсоюзы, значительная часть которых не подчинилась большевикам (железнодорожники, почтальоны, служащие, рабочие кожевенных заводов), были либо распущены по обвинению в «контрреволюции», либо приручены, чтобы выполнять роль «приводного ремня». Проблема независимости профсоюзов от советского государства была поднята на том самом I съезде профсоюзов (январь 1918 г.), который завершился потерей независимости заводскими комитетами. Большевики всегда считали «нейтральность» профсоюзов «буржуазной» концепцией. Поскольку новый режим «выражал интересы рабочего класса», то, по словам Зиновьева, профсоюзы «постепенно входят составною частью в общий механизм государственной власти, становятся одним из органов рабочей государственности, подчиняясь Советам, как исторически данной форме диктатуры пролетариата». Тот же съезд отверг предложение меньшевиков, настаивающих на праве на забастовку, заявив (этот тезис повторялся теперь на каждом углу), что Республика Советов - рабочее государство и было бы абсурдным рабочим бастовать против самих себя. Чуть позже, чтобы усилить зависимость профсоюзов, большевики поставили их под прямой контроль партии. Внутри профсоюзов коммунисты должны были объединяться в ячейки, подчиняющиеся непосредственно партии, и, следовательно, быть в первую очередь членами партии, а уж во вторую - членами профсоюза. Эти действия против независимости профсоюзов подверглись суровой критике со стороны некоторых большевиков, организовавших так называемую «рабочую оппозицию» внутри партии.

Что же касается небольшевистских политических партий, то они последовательно уничтожались разными способами. [4]

3. Теория в развитии

После взятия власти перед большевиками встала задача смягчить явное противоречие между тенденциями национального самоопределения, ведущими к разделению, и необходимостью более тесного соединения, которая ощущалась как международным капитализмом, так и международным социализмом. Буржуазные государственные деятели, перед которыми в то же время стояла та же самая проблема, были способны лишь объяснить с точки зрения практической выгоды, почему следует помогать одним нациям осуществить право на самоопределение и не следует помогать другим. Но это чисто эмпирический критерий не годился для марксистов. Действия должны были опираться на теорию. Проблему решал исторический подход, признававший не только стадии развития во времени, но и наличие разных стадий в одно и тоже время в разных странах. Таким образом, в разные периоды или в разных странах в один и тот же период могли быть оправданы и необходимы разные политические решения. Так последовательность и гибкость большевиков противопоставлять необъяснимой непоследовательности буржуазного подхода к требованиям самоопределения. [4]

Большевистская теория самоопределения наций, как и другие взгляды большевиков на политические права, была условной и динамичной. Конкретная сущность права на самоопределение зависела от природы общества, которое его требовало и в котором его осуществляли. В 19 веке буржуазная демократия отстаивала это право, ведя борьбу с пережитками феодальной автократии. При таких обстоятельствах оно было прогрессивным: и буржуазия, и рабочие были заинтересованы в освобождении от чужеземного господства. В России эта борьба еще не завершилась в 1917 г. В 20 веке колониальные и полуколониальные народы отстаивали право на национальное самоопределение - пусть, в сущности, буржуазно-демократическое, - противодействуя империализму более развитых буржуазно-демократических держав. Таким образом естественно возникал союз между русским пролетариатом, стремившимся после отступничества русской буржуазии завершить буржуазную революцию в России, и буржуазными элементами и рабочими колониальных стран, стремившихся осуществить свою собственную буржуазную революцию через процесс национального освобождения. Но все это следовало рассматривать в свете предпринятого в России в октябре 1917 г. Перехода от буржуазного этапа революции к социалистическому.

Взятие власти большевиками не сразу покончило с буржуазным истолкованием национального вопроса. В первые несколько недель после Октябрьской революции было мало времени и не было повода для пересмотра большевистской теории самоопределения, будь то применительно к быстро распадавшейся царской империи или по отношению к полуколониальным народам, которые вступили в контакт с новым Советским правительством. Национальная политика, так же как и вся политика новой власти, вначале приняла форму не только административной деятельности, сколько публичных заявлений. Декрет о мире, принятый 2 Всероссийским съездом Советов, призвал к миру «без аннексий» и определил, что аннексия - это «всякое присоединение к большому или сильному государству малой или слабой народности без точно, ясно и добровольно выраженного согласия и желания этой народности», в какое бы время и при каких бы условиях ни происходило такое присоединение. На применение этого принципа к угнетенным народам царской империи указывала ссылка в другом месте декрета, где было сказано относительно «аннексий великороссов». Впервые эти принципы были специально провозглашены в Декларации прав народов России 2 (15) ноября 1917 г., а через несколько недель за нею последовало специальное воззвание «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока». В этих документах без каких-либо оговорок или ограничений признавалось право всех наций на самоопределение. [4]

«Нам говорят, - писал Ленин в то время, - что Россия раздробится, распадется на отдельные республики, но нам нечего бояться этого. Сколько бы не было самостоятельных республик, мы этого страшиться не станем. Для нас важно не то, где проходит государственная граница, а то, чтобы сохранялся союз между трудящимися всех наций для борьбы с буржуазией каких угодно стран».

Повсюду, под какой бы маской не велась борьба, подлинным ее смыслом была жизнь или смерть революции. В то время Ленин был так же не готов, как и любой другой большевик - или антибольшевик, - рассматривать национальное самоопределение как абстрактный принцип или оценивать его вне контекста гражданской войны.

Однако в то время, как национальная политика большевиков не была свободна от тех практических отклонений, которыми обычно отличается применение теории от самой теории, все же можно было указать на ее значительные преимущества по сравнению с буржуазной практикой и буржуазной теорией.

Таким образом, суть партийного принципа самоопределения при социализме заключалась в том, что главное значение придавалось «фактическому» равенству наций (которое в частности, подразумевало равенство экономическое). [4]

Ленин установил роль национального самоопределения при буржуазном строе и в период перехода от буржуазного строя к социалистическому. Согласно разработанному теперь положению, право на самоопределение, которое представляло в период буржуазной революции как требование освобождения, в социалистический период стало требованием равенства всех национальных групп в рамках социалистического строя. С точки зрения большевиков, современный национализм был прежде всего результатом неравенства наций, вызванного империалистическим угнетением и эксплуатацией, и в таких условиях самоопределение наций могло принять форму лишь права на отделение. При социализме, когда создавалось фактическое, а не только формальное равенство между людьми, а поэтому и между народами, право на отделение, формально не отмененное, утратило бы смысл и перестало осуществляться. [4]

3.1 Государство и право на территориях, занятых белыми армиями

Разгон Учредительного собрания и подписание партией Ленина унизительного Брестского мира для офицерства, стоявшего за войну до победного конца, стали событиями, которые даже нейтрально настроенных офицеров превращали в ярых противников новой власти. Эти действия вызвали недовольство, резкое неприятие большинства активных политических сил: от монархистов до умеренных социалистов. Но этих сил для сопротивления пусть ещё слабому, но показавшему умение удерживаться любыми средствами советскому правительству, было явно недостаточно. Отдельные очаги сопротивления первоначально подавлялись относительно легко. [5]

Но в стране, особенно в городах, резко обострилась продовольственная проблема. В городах после подписания Лениным 28 июня 1918 года декрета о национализации промышленности предприятия потеряли право покупать сырьё и продавать продукцию, но сырьё и топливо им не подвозились, а оплата за произведенную продукцию не производилась; производство катастрофически падало, рабочие бежали с предприятий. [10] Одним из ключевых обещаний большевиков было обещание накормить трудящихся городов. Однако голод усиливался. Нормальные рыночные отношения в стране были окончательно расстроены. Единая денежная система не существовала. Деньги полностью обесценились (рубль упал в 20 тысяч раз). К тому же и советская власть, и её вожди были последовательными сторонниками ликвидации рынка вообще, видя в нём систему отношений, постоянно порождающую ненавистный им капитализм. [7]

Многие большевики, включая партийное руководство, воспринимали «военно-коммунистические» меры не только как вынужденные, сколько как закономерные шаги к социализму и коммунизму. VIII съезд РКП (б) одобрил новую программу партии, главной целью которой было провозглашено построение социалистического общества в России на базе «диктатуры пролетариата» как «высшей формы демократии» и «превращения средств производства в собственность Советской республики, то есть в общую собственность всех трудящихся». В качестве первоочередной выдвигалась задача «неуклонно продолжать замену торговли планомерным, организованным в общегосударственном масштабе распределением продуктов» и осуществления ряда мер, «расширяющих область безденежного расчёта и подготавливающих уничтожение денег». [7]

Голод усиливался и по причине падения уровня аграрного производства. В соответствии с «Декретом о земле» от 25 октября 1917 года помещичьи, монастырские и иные земли конфисковывались и передавались крестьянам. Советская власть утверждала, что крестьянство в целом получило 150 млн. десятин земли. Но эта цифра никогда не была доказана. Иные подсчеты утверждают, что наоборот- в ходе конфискации было изъято только в 1918 году не менее 45 млн. десятин крестьянской земли, находившейся на хуторах и отрубах, то есть полученных крестьянами по земельной реформе Столыпина. [10] «Декрет о земле», составленный эсерами, но проведенный в жизнь Лениным, сводился не только к конфискации земель, но к их фактической национализации, а также к введению уравнительного землепользования, к запрету расширять запашку, арендовать и покупать землю, использовать труд наёмных работников. Эта аграрная революция не была итогом неких вековых мечтаний крестьянства или реализацией большевистской доктрины. Она стала итогом заблуждений, господствовавших в умах «прогрессивной» интеллигенции многие десятилетия. Её призывы к равенству и идеалистической справедливости были реализованы на практике большевизмом. Но трудящийся крестьянин землю потерял. Была возрождена община, причём даже не в той форме, которая существовала до столыпинских реформ. Она возродилась в самой примитивной форме, напоминавшей общину Древнего Египта и Мессопотамии, характерную для азиатского способа производства, главным в котором было прямое изъятие продовольствия на условиях коллективной ответственности. [8]

Весной 1918 года усиливается реквизиторно-распределительная политика большевиков: укрепляется хлебная монополия, образуются комбеды, в деревню посылаются чрезвычайные продовольственные отряды. В отличие от царского и временных правительств за невыполнение по сдаче продовольствия вводились суровые карательные санкции. Они стали главным способом добывания продовольствия. Нарастал стихийный обмен. Чтобы не допустить поездок горожан в деревню, а крестьян в город и пресечь «буржуазную стихию» крупные города были окружены заградительными отрядами. Население городов или вымирало, или бежало. Население, например, Петрограда с 1917 по 1921 год сократилось с 2,5 млн. человек до 700 тысяч. В отдельные месяцы смертность от голода была такой же, как и в критические дни ленинградской блокады. [8] Фактически «чёрный рынок» помогал выжить тем, кто не имел возможности получить улучшенное снабжение. Исчезали продукты, люди, рабочая сила. Выход большевики видели в милитаризации труда. Идея всеобщей милитаризации труда становится идеологией: начинают полагать, что рабочие и крестьяне должны быть поставлены в положение мобилизованных солдат. [1]

В настроениях крестьянства центральных областей, до этого активно не выступавших против большевиков и занятых демобилизацией и возвращением к хозяйству, с весны 1918 года происходит перелом. Оно всё более выражает своё недовольство новой властью. В стране нарастают хлебные бунты. Ситуация стала меняться не в пользу Советов.

Главной силой, противостоящей им, становится так называемая «демократическая контрреволюция», объединившая преимущественно эсеров и другие умеренные социалистические партии и группы. Эти группы создали к лету 1918 года в противовес советскому правительству свои региональные правительства: в Архангельске, Самаре, Уфе, Омске, а также в других городах; в некоторые моменты их насчитывалось до 18. [5]

Историческим парадоксом стал тот факт, что в Красной Армии к этому времени оказалось больше офицеров из царской армии, чем на стороне антибольшевистских сил. Офицерство привлекалось как принуждением (в качестве заложников брали членов семей офицеров), так и добровольно. Красная Армия нанесла ряд чувствительных поражений силам «демократической контрреволюции». Среди вождей последней, как это часто бывает при поражениях, резко усилились разногласия. Реакцией на случившееся стало стремление вновь найти «сильную руку», то есть образовать правительство, которое смогло бы реально противостоять большевистскому в качестве единого российского правительства. [8]

Именно белое движение с осени 1918 года становится главной силой антибольшевистского сопротивления. Белое движение начиналось как порыв патриотически настроенных офицеров. [2] Основной идеей этого движения было восстановление боеспособной армии для отпора большевизму и возрождение «великой неделимой России». Белое движение не было многочисленным в момент пика своего развития в феврале 1919 года все белые армии на Востоке, Западе, Севере, Юге и на Северном Кавказе насчитывали с тыловыми частями немногим более полумиллиона человек. По своей численности они явно уступали Красной Армии, в которой численность только одного из самых непреклонных ударных отрядов-интернационалистов, среди которых были немцы, венгры, югославы, китайцы, латыши и другие, превышала 250 тысяч человек. [8]

В рядах белых оказались различные политические силы: от правых социалистов до яростных монархистов. Вырабатывать при таких условиях единую идейно-политическую платформу оказалось почти невозможным. Военные же лидеры по природе своей не смогли уделять внимание этим вопросам столь интенсивно, как это делали вожди большевиков.

3.2 Причины победы большевиков

Вопрос о причинах победы большевиков продолжает оставаться остро дискуссионным. [7]

Вот два наиболее типичных ответа на него современных историков.

Их (большевиков) удача - пишет один из исследователей, - была не столь результатом продуманной политики, сколько следствием непопулярности белого движения, а также неорганизованности крестьянства, которое было способно лишь на стихийные и локальные выступления без перспективной цели. Ещё одним фактором, определившим исход гражданской войны, стал большевистский террор. Репрессии, причём довольно жёсткие, были в ходу и в антибольшевистском лагере, однако ни либерально-социалистические правительства, ни белые генералы не шли дальше обычной практики военно-полевых судов. Только большевики решили идти по пути террора до конца и, вдохновившись примером французских якобинцев, уничтожали не только действительных противников, но и противников потенциальных. Белые считали достаточно основанием для расстрела причастность обвиняемого к деятельности коммунистических властей; большевики расстреливали людей не только за их политические взгляды, но и за принадлежность к «эксплуататорским классам». Тоталитарная природа большевистской диктатуры была «важнейшей причиной успеха партии Ленина в гражданской войне, ставшей состязанием в бесчеловечности».

Другие историки расставляют акценты иначе: «Народ России дошёл до такого состояния, что перестал верить кому бы то ни было. Огромное количество солдат перебывало и на той, и на другой стороне. Сражались в войсках Колчака, потом, взятые в плен, служили в рядах Красной Армии, переходили в Добровольческую Армию и опять дрались против большевиков, и снова перебегали к большевикам и дрались против добровольцев. На юге России население пережило до 14 режимов и каждая власть требовала повиновения своим порядкам и законам. Люди выжидали, чья возьмет. В этих условиях большевики тактически переиграли всех своих противников». [7]

Явно упрощены рассуждения о простой удаче.

Не следует абсолютизировать роль красного террора, всячески преуменьшая при этом масштабы террора белого: кровь невинных людей обильно лилась по обе стороны фронта. Ближе к истине те историки, которые обращают внимание на гораздо меньшую, по сравнению с политикой большевиков, популярность политики белых вождей. [6]

Ключевой внутренней причиной победы большевиков стало то, что они в конечном счете получили поддержку преобладающей части населения России - мелкого и среднего крестьянства, а также трудящихся национальных окраин. Последних привлекала национальная политика советской власти с её официально провозглашенным принципом «самоопределения наций вплоть до отделения и образования самостоятельных государств». В России 57% населения составляли нерусские нации и народности. Ещё в 1913 г. большевики, не отказываясь от идеи унитарного государства, допускали возможность проведения его в рамках «широкой областной автономии» с тем, чтобы обеспечить «равноправие всех наций и языков». В.И. Ленин сформулировал незадолго до октября 1917 популярный в массах «инородцев» принцип национально-государственного строительства - «союза свободных республик», т.е. федерацию (федеративное объединение нескольких государств, юридически обладающих определённой самостоятельностью, в одно государство).

Что касается трудящегося крестьянства России, то оно, выступив против большевиков в конце весны и летом 1918 г., вскоре столкнулось с совершенно неприемлемой для себя аграрной политикой белых правительств: все они пытались, как справедливо заметил кадетский лидер и историк П.И. Милюков, «перерешить земельный вопрос в интересах помещичьего класса». На судьбу белого движения влияло отсутствие аграрной программы (хотя бы в духе Столыпина или Корнилова). Колчак и Деникин отменили октябрьский «Декрет о земле» именно в тот момент, когда крестьянство было недовольно большевистским режимом и политикой продразверстки. [6]

Чутко уловив назревавший в деревне политический перелом, большевики на VIII съезде (март 1919 г.) изменили крестьянскую политику: переход от «нейтрализации» середняка, которая на практике сплошь и рядом выливалась в откровенное насилие, к поиску союза с ним. Замирение с трудовым крестьянством дало советской власти ряд стратегических преимуществ. Она смогла:

- развернуть самую многочисленную крестьянскую в своей преобладающей части армию. Несмотря на массовое дезертирство, советские Вооруженные Силы отличались большой стойкостью и дисциплинированностью по сравнению с белыми армиями, где дезертирство рядового состава из рабочих и крестьян было ещё масштабнее;

- рганизовать, опираясь на сеть подпольных большевистских коммунистов, массовое партийное движение в тылу противника, что резко ослабляло боеспособность белых армий;

- беспечить прочность своего собственного тыла. Это достигалось за счет не только жестких мер по поддержанию «революционного порядка», но и отсутствия массового сопротивления рабочих и крестьян действиям советской власти.

Относительная стабильность внутриполитической ситуации позволила большевикам сконцентрировать все имеющиеся трудовые и материальные ресурсы в руках государства для эффективного их использования в интересах страны. [7]

Заключение

20 век был трагическим для России. Две национальные катастрофы, множество больших и маленьких войн, массовый террор, хозяйственный развал, нравственный упадок, дезорганизация всех форм жизни - все это угрожало существованию самих основ социокультурной жизни. Век этот прошел под знаком борьбы за революцию, а затем общество пыталось утвердить ее грандиозную утопию. Общество согласилось на превращение большевистской партии во власть, на жизнь, пронизанную большевизмом, что постоянно порождало бесчисленные двусмысленности, абсурдности жизни. Общество стремилось приспособиться к расколу любыми методами, включая истребление огромных масс людей. Попытка миллионов людей отдаться под власть большевизма, согласие маршировать в соответствии с утопической идеологией, одновременно подрывая каждую предлагаемую ее версию, имела катастрофические для страны последствия. Победы в конечном итоге превращались в поражения, легко доступные ресурсы истощались, люди в процессе ослабления эмоционального возбуждения по поводу новой мессианской роли в масштабе вселенной, фантастических надежд уходили, ускользали из-под влияния официальной идеологии, замыкались в частной жизни, оставляя партию на произвол судьбы. Союзники предавали, империя разваливалась, выявлялась беспочвенность целей, средства, взятые в либерально-модернистской культуре, теряли свою эффективность, общество погружалось в усугубляющуюся дезорганизацию и т.д. При этом не развивалась способность решать сложные проблемы в соответствии с усложнением мира.

Большевизм опирался на идею своей исключительности. Но одновременно он стремился отождествить себя с обществом через отождествление с рабочим классом, с трудящимися, с народом, со всеми группами общества, разумеется, кроме его «врагов». Вся логика мышления большевизма, казалось бы, нарушала элементарные правила формирования и разрушения проблем. Она была направлена на одновременное решение противоположных задач, на достижение исключающих друг друга целей, на слияние и обособление, на логику современного мышления, на соединение в единое целое реализации утопий.

Итог власти большевизма заключался в том, что важнейшие проблемы, которые предшествовали большевистскому перевороту, по сути, вновь встали перед страной в менее благоприятных условиях. Не исчезли социокультурный раскол во всем разнообразии его форм и неотделимая от него сильная дезорганизация, недостаточная способность преодолевать промежуточное состояние между традиционной и либерально-модернистской суперцивилизациями, раздиравшими общество, каждого человека, не преодолевалось недостаточное стремление масс к формированию государственной жизни, к развитию собственных способностей выживать в большом обществе, нести за него ответственность. Большевизм советского периода как будто старался реализовать известное высказывание Чаадаева, что Россия дает миру урок, как не следует жить. [3]

Опыт большевизма показал, что попытка искать выход на основе превращения всего общества всепожирающее сообщество-тотем, приводит к катастрофе. Это стремление, подгоняемое массовыми мифологическими волнами, преобладание в обществе взаимоотталкивания над взаимопроникновением не способствовало излечению исторически сложившихся болезней общества, но закрепляло их, усугубляло. Не исчезла и опасность того, что Россия с ее цикличной динамикой может попытаться вновь в ответ на очередной кризис обратиться к другому всепожирающему тотему, например, предлагающему в качестве своей основы ценности этнической исключительности, превратно понимаемого православия.

Поиски эффективных решений назревших жизненно важных проблем требуют, прежде всего, критического анализа исторического опыта большевизма, анализа механизмов его подъема и падения. Новые эффективные пути будет трудно найти без того, чтобы трагический опыт большевизма не был изжит в сфере теоретической критики, без того, чтобы критика не привела к теоретическому пониманию причин неспособности общества в 20 веке противопоставить большевизму эффективную альтернативу. [3]

Список использованных источников

1. Никулин В.В., Слезин А.А., История России: события и проблемы, Тамбов, ТГТУ, 1997.

2. Исаев И.А., История государства и права России, М., Юрист, 1996.

3. Ахиезер А.С., Социокультурные основания и смысл большевизма.

4. Эдвард Карр, История Советской России.

5. Боффа Д., История Советского Союза, том 1, М., Международные отношения, 1990.

6. Верт Н., История Советского государства, 1990-1991, М., Издательская группа «Прогресс», Прогресс-Академия, 1992.

7. Щетинов Ю.А., История России. 20 век, М., Издательская фирма Манускрипт, 1995.

8. Островский В.П., Уткин А.и., История России. 20 век, Издательский дом Дрофа, 1995.

9. Российская историческая политология. Курс лекций: Учебное пособие / Отв. ред. С.А. Кислицын. Ростов н/Д, 2003.

10. Саква Р. Режимная система и гражданское общество в России // Полис. 1997.

11. Соловьев А.И. Политология: Политическая теория, политические технологии: Учебник для студентов вузов. М., 2001.

12. Саква Р. Режимная система и гражданское общество в России // Полис. 1997.

13. Пуляев В.Т. Россия в историческом пространстве. Теоретический очерк. Вып. 2. СПб., 2004.

14. Соловьев А.И. Политология: Политическая теория, политические технологии: Учебник для студентов вузов. М., 2001.

Размещено на Allbest.ru