Генерал-прокурор А.А Вяземский

Следствие в Яицком городке продолжалось сутки, затем Пугачев был передан Потемкину и Панину. Основное следствие над руководителями Крестьянской войны шло в Тайной экспедиции в Москве. Им руководил главнокомандующий в Москве -- генерал-аншеф князь М.Н. Волконский. В помощь ему был направлен Екатериной II Шешковский, получивший от императрицы на этот счет наставление. Следствие шло интенсивно. В Москву, по сообщению Волконского, было доставлено 46 участников войны. Однако генерал-прокурор Вяземский обнаружил, что по "приемным реестрам" по именам от Потемкина принято только 39 человек. Об этом он донес императрице.

8 ноября 1774 года Волконский писал Екатерине: "Злодею Пугачеву допроса окончить, по пространству его гнусной истории и скаредных его злых деяний, было и до сего дня невозможно... Шешковский, всемилостивейшая государыня, пишет день и ночь злодеев историю, но окончить еще не мог".

В начале декабря 1774 года следствие подошло к концу. 5 декабря Вяземский написал секретное письмо Волконскому о повелении Екатерины II допросить Пугачева о характере его сношений с крестьянином села Котловки Карасем, о которых в своих показаниях руководитель Крестьянской войны даже не упоминал.

11 декабря Пугачев был допрошен по этому поводу. Он сказал, что с Карасем знаком мимоходом, "сам про себя Карасю не сказывал". На самом деле Карась (Карасев Карп) был полковником в отряде Пугачева. Он был схвачен летом 1774 года и по приговору Казанской следственной комиссии повешен.

Екатерина II не вполне была удовлетворена ходом следствия. Главный вопрос, который ее интересовал: кто надоумил Пугачева назваться именем Императора Петра III. 6 декабря, получив основные протоколы допроса, которые ей привез Потемкин, она написала Волконскому: "Дополнительные допросы я получила, но изо всего еще не вижу, чтоб объяснилось, кто выдумал самозванство -- сам ли злодей или иной кто... Я весьма желаю, чтоб дело это скорее к окончанию приведено было, и жду обещаные от вас допросы, по получении которых отправлю отсель генерал-прокурора с моими повелениями о образе суда, как в подобных случаях с государственными преступниками в обычае есть".

С этого момента Вяземский постепенно выходит на главную роль в подготовке и проведении судебного процесса над Пугачевым и его соратниками. Зная, что Тайная экспедиция не церемонится с важными государственными преступниками, он добился от Екатерины II ее повеления относительно содержания Пугачева.

12 декабря Вяземский писал Волконскому: "Ея Императорскому Величеству известно по делам, что некоторые приличившиеся (то есть изобличенные -- Авт.) в важных преступлениях колодники от изнурительного их содержания умирают, и для того высочайше повелевать мне соизволила сие на примечание к вашему сиятельству отписать касательно злодея Пугачева и его союзников, дабы в содержании оных употреблена была вся возможная осторожность, для того чтобы и с ними того же приключиться не могло (тем более, что Павел Сергеевич Потемкин по приезде в Москву гораздо слабее его нашел против того, каков он из Симбирска был отправлен), ибо весьма неприятно было бы Ее Величеству, если бы кто из важных преступников, а паче злодей Пугачев, от какого изнурения умер и избегнул тем заслуженного по злым своим делам наказания".

Отвечая на это письмо, Потемкин сообщал Вяземскому: "По колико и злодеи не только все живы, но и здоровы, как и самый злодей. Но что он стал хуже, то натурально: первое, что он был в движении, а теперь на одном месте... Однако ж, при всем том он не всегда уныл, а случается, что он и смеется".

Изнурительные пытки и допросы не сломили вождя Крестьянской войны, держался он на следствии достойно.

Наконец следствие по делу Пугачева было закончено. Императрица писала Волконскому: "Публиковать сегодня приложенный при сем Манифест по делу бунта Пугачевского, отправила я обратно к Москве Павла Сергеевича Потемкина, сегодня, а завтра сам генерал-прокурор к вам едет для устроения в Манифесте предложенного окончательного суда".

Своим Манифестом от 19 декабря 1774 года Екатерина II определила состав суда по делу Пугачева. Судьями были названы 14 сенаторов, 11 "персон" первых трех классов, 4 члена Синода, 6 президентов коллегий. В судебную коллегию вошли (вопреки даже практике суда екатерининского времени) и два члена следственной комиссии -- Волконский и Потемкин, причем в числе одних из главных распорядителей.

После подписания Екатериной II Манифеста Вяземский, до своего отъезда в Москву, обратился к ней с двумя докладами относительно обряда суда над Пугачевым. Он обговаривает с ней даже такие вопросы, как помещение для суда, и т.п. Эти доклады он лично вручил императрице и тут же записал на полях ее поручения.

Вначале он обговорил с ней вопрос о том, как быть с секретными пакетами, которые поступают к нему почти "по каждой почте", и кто должен ей докладывать дела по Тайной экспедиции. Затем спросил: "Ежели не все назначенные в присутствие в Москве сенаторы к генварю месяцу съедутся, то можно ли начинать собрание?" Екатерина ответила: "Начинать".

Следующий вопрос был в отношении членов Синода: если кто из назначенных членов не прибудет, дожидаться ли или же кем заменить? Екатерина предложила: не дожидаться, а можно позвать двух архиереев и одного архимандрита, с тем, чтобы "духовных не менее трех персон было".

Вяземскому важно было обсудить также вопрос, как поступать с участниками восстания -- казачьими старшинами, которые схватили и выдали властям Пугачева, ведь согласно Манифесту они освобождались от наказания. Екатерина подтвердила, что от наказания их освободить, однако с тем, чтобы "назначить новое для житья их место, только не в Оренбургской и Симбирской губерниях".

Руководители заговора против Пугачева -- Федульев, Творогов, Чумаков, Бурнов и другие -- были впоследствии отправлены на жительство в Прибалтику.

В своем докладе Вяземский предложил, чтобы "сентенцию", то есть приговор, еще до подписания направить на апробацию императрице. Екатерина II с этим согласилась.

Во втором докладе Вяземский обговорил еще ряд вопросов. Так, он спрашивал: "Довольно ли за два дня до исполнения "сентенции" объявить о том публике?" Екатерина нашла этот срок вполне достаточным.

В экстракте, то есть в обвинительном заключении, который должен был зачитываться на суде, Вяземский подчеркнул карандашом места, которые, по его мнению, надо было опустить при чтении. Это были места из показаний Пугачева о том, что он намеревался постричь Екатерину II в монахини, что он призывал пить за здоровье его высочества, то есть великого князя Павла Петровича, и относительно фаворитки императора Петра III, Елизаветы Воронцовой. Екатерина согласилась с тем, что оглашать эти показания не следует.

25 декабря Вяземский и Потемкин прибыли в Москву, а уже 29 декабря, в 10 часов утра, в здании Сената собрались сенаторы, чтобы обсудить вопрос о порядке суда над Пугачевым. Заседание открыл Вяземский. Он зачитал Манифест Екатерины II о назначении судей на процессе. На следующий день в Тронном зале Кремлевского дворца собрались судьи по делу Пугачева. Они также прослушали Манифест, а затем было оглашено обвинительное заключение. После этого Вяземский распорядился доставить в суд Пугачева. 31 декабря привезли Пугачева. Ему было задано несколько вопросов: он ли беглый донской казак Емелька Пугачев, он ли назвал себя государем Петром Федоровичем и другие. Пугачев отвечал односложно. Наконец генерал-прокурор обратился к нему с двумя последними вопросами: "Не имеешь ли сверх показанного тобою еще что объявить?" и "Имеешь ли чистосердечное раскаяние во всех содеянных тобою преступлениях?"

Пугачев ничего более добавлять не стал, а на второй вопрос ответил: "Каюсь Богу, всемилостивейшей государыне и всему роду христианскому".

Когда Пугачева вывели из зала, Потемкин огласил записку о распределении подсудимых, по степеням их вины, на несколько групп. Большинство судей стояло за вынесение самых тяжких наказаний, а для Пугачева требовали изощренной казни (колесования).

Вяземский постоянно информировал императрицу о ходе суда над Пугачевым. Желая угодить ей, в одном из докладов он изобразил Пугачева малодушным и трусливым. "Как Пугачев примечен весьма робкого характера, почему при вводе его перед собранием сделано оному было возможное ободрение, дабы по робости души его не сделалось ему самой смерти".

Екатерина II широко использовала этот отзыв своего генерал-прокурора в переписке со своими зарубежными корреспондентами.

Суд вынес такой приговор: "Емельку Пугачева четвертовать, голову воткнуть на кол; части тела разнести по четырем частям города и положить на колеса, а после на тех местах сжечь".

"Сентенция" была составлена 2 января 1775 года. В тот же день Вяземский направил ее Екатерине II. 5 января императрица, ознакомившись с приговором, одобрила его и возвратила Вяземскому. 9 января судьи собрались для под писания приговора. Подписи поставили все члены суда, за исключением представителей Синода, отказавшихся подписывать приговор "из христианского милосердия".

10 января 1775 года состоялась казнь Е.И. Пугачева.

На следующий день Вяземский так писал об этом генерал-адъютанту Г.А. Потемкину: "Вчерашнего числа в одиннадцать часов утра действие исполнено. Пугачев был в великом раскаянии, а Перфильев и Шигаев толиком суеверием и злобою заражены, что и после увещания от священника не согласились приобщиться. Перфильев же и во время экзекуции глубоким молчанием доказывал злость свою, однако, увидя казнь Пугачева, смутился и оторопел.

Таким образом, совершилось наказание злодеям, и завтрашнего дня как тела, так и сани, на которых везен был Пугачев, и эшафот -- все будет сожжено".

"СМОТРЯТ И БДЕНИЕ ИМЕЮТ О СОХРАНЕНИИ ПОРЯДКА"

Значительное внимание генерал-прокурор Вяземский уделял организации работы нижестоящих прокуроров: коллегий, приказов, контор, губерний и провинций. Он вел с ними весьма обширную переписку, направлял их деятельность в нужном русле посредством "предложений" и "ордеров", следил за тем, чтобы они надлежащим образом выполняли свои обязанности.

В декабре 1763 года, когда на посту генерал-прокурора находился еще Глебов, Екатерина II именным указом повелела представить ей для утверждения в качестве прокуроров коллегий, губерний и провинций кандидатуры из числа "честных и способных людей". Заниматься этим вопросом пришлось уже Вяземскому вместе с обер-прокурорами. К апрелю 1764 года он сумел разобраться со своими кадрами и 14-го числа представил императрице рапорт "О назначении и распределении прокуроров по коллегиям, губерниям и провинциям", приложив к нему именной список представленных к утверждению прокуроров. Этот доклад вместе с генерал-прокурором подписали обер-прокуроры Ф. Орлов, В. Всеволжский и М. Соймонов.

В докладе Вяземский писал: "Употребя все возможные силы, по мере нашего знания, старались сходствовать высочайшему Вашего Императорского величества соизволению, чтоб определены были люди способные, рассмотрели не только тех, которые вновь на порозжия места определить должно, но и о прежних, кои уже действительно в своих должностях находятся".

В этом докладе одних прокуроров предлагали на вакантные должности, других -- на места прокуроров, которых "по незнанию их" Вяземский решил заменить. В отношении этих последних он просил императрицу дать поручение Сенату, чтобы "определить их к другим делам по их способности".

Всего Вяземским было представлено к утверждению императрицы 52 человека, из них: 10 -- на должности прокуроров коллегий и приказов; 8 -- губерний и 34 -- провинций. Екатерина II согласилась с этим списком, начертав на нем резолюцию: "Быть по сему".

Так, например, в Камер-коллегию на место прокурора Степана Волкова, "за его старостью", предлагался "обретающийся в Казани при гимназии" надворный советник Алексей Кожин. Согласившись с этим, императрица, однако, предложила, чтобы Кожин оставался на своем месте, пока "на его место способного изыскать будет можно". Замена Кожину нашлась только спустя несколько месяцев.

Прокурор Юстиц-коллегии Воронцов был заменен надворным советником Алексеем Колошиным, а в судный приказ вместо Давыдова был определен "бывший в Сыскном приказе, а ныне не у дел находящийся" Федор Хвощинский. Были заменены прокуроры также в главном магистрате, в штате-конторе и в некоторых других учреждениях. В Московской губернии на "порозжую вакансию" был назначен Черниговского пехотного полка секунд-майор Сергей Беклемишев, а в Петербургской губернии вместо Матвея Иванова -- коллежский асессор Федор Колокольцев.

Наиболее полную регламентацию местный прокурорский надзор получил с введением в действие в 1775 году специального закона -- Учреждения для управления губернией. Этот закон был разработан с учетом материалов, подготовленных еще Комиссией по составлению проекта нового Уложения.

Закон устанавливал, что в губерниях при наместническом правлении находятся прокурор и стряпчие казенных и уголовных дел. Такие же должности вводились при верхнем земском суде, при губернском магистрате и верхней расправе.

Вследствие усиления прокурорской власти в губерниях значительно расширилась переписка генерал-прокурора. К нему чаще стали обращаться генерал-губернаторы и губернаторы, другие должностные лица, намереваясь быстрее добиться решения какого-либо вопроса.

К генерал-прокурору постоянно обращались губернские прокуроры. Они писали ему о рассмотрении тех или иных дел, о событиях, которые происходили в губерниях и которые, по их мнению, могли его заинтересовать. Исследователи пишут, что "никто из лиц, стоящих у власти, не знал так обстоятельно, как генерал-прокурор, всего, что совершалось в провинции, и всех, кто там служил".

И это действительно было так. Губернский прокурор Могилевского наместничества Тейлс, например, докладывал генерал-прокурору Вяземскому о пребывании Екатерины II в наместничестве с 22 по 30 мая 1780 года. Он самым подробным образом описывал, где, как и кто встречал императрицу, что она говорила, какие происходили балы по этому случаю и т.п.

Каковы же были основные права и обязанности местной прокурорской власти во время генерал-прокурорства Вяземского?

Статья 404 главы XXVII Учреждений для управления губернией устанавливала, что "губернский прокурор и губернские стряпчие смотрят и бдение имеют о сохранении везде всякого порядка, законами определенного, и в производстве и отправлении самих дел. Они сохраняют целость власти, установлений и интереса императорского величества, наблюдают, чтоб запрещенных сборов с народа никто не собирал, и долг имеют истреблять повсюду зловредные взятки".

Губернский прокурор, если где "усмотрит злоупотребления, противные законам, учреждениям или указам", обязан был уведомлять об этом наместническое правление и генерал-прокурора, "дабы злоупотребление поправлено было".

Однако прокуроры это не всегда исполняли. 21 декабря 1781 года Вяземский, напоминая всем прокурорам об этой их обязанности, направил им специальный "ордер" о том, чтобы они немедленно докладывали ему о всех замеченных в присутственных местах злоупотреблениях.

Губернскому прокурору были подчинены все прокуроры и стряпчие наместничества, и он должен был принимать от них "доношения и об оных предлагать, где надлежит".

Прокурорам и стряпчим предоставлялось право в любое время входить как в наместническое правление, так и в палаты. Всем чиновникам присутственных мест специально предписывалось, чтобы прокурорам "никто не перебивал речь, но терпеливо и в молчании выслушивали их заключения и предложения по должности".

В соответствии с законом одна из основных обязанностей губернского прокурора -- попечение о "прокормлении под стражею содержащихся, и чтоб дела сих людей скорее решение получили, и они бы скорее отправлены или выпущены были". Для этого прокурору предлагалось "ходить чаще по тюрьмам, по крайней мере единожды в неделю, а именно по пятницам после обеда, дабы посмотреть состояние в тюрьме содержащихся, и доходит ли до них все то, что им определено, и содержат ли их сходственно их состоянию и человеколюбию".

В последующих, изданных в екатерининское время законодательных актах прокурорам и стряпчим предлагалось неукоснительно наблюдать за правильностью применения статей Учреждений для управления губерний, при этом они даже предупреждались, что "за молчание" о неисполнении или нарушении этого закона будут подвергнуты "неупустительному взысканию". Если где-либо в губернии по присутственным местам обнаруживалось "упущение или расстройство", о котором прокурорские чины не представили кому нужно донесений, то они сами подлежали "ответу и взысканию законному".

Чиновники обязаны были беспрекословно давать прокурорам и стряпчим все "реестры и дела присутственных мест". Прокурорские же заключения они должны были держать в тайне от "тяжущихся", и те не имели права заявлять "подозрения" на прокуроров или требовать их отвода. Наряду с этим и самим прокурорам предлагалось "не присваивать себе не принадлежащей им власти", не задерживать журналы присутственных мест и не подписывать их вместе с членами присутствия.

Необходимо заметить, что права прокуроров часто нарушались. Генерал-губернаторы и наместничества почти повсеместно подминали под себя прокуроров и стряпчих. Дело доходило до того, что губернские правления назначали стряпчих своими секретарями, а губернаторы возлагали на них "письмоводство". Нередко прокурорам и стряпчим не отводились особые "камеры", то есть комнаты для работы, а в губернском правлении или палате "забывали" поставить для них стол.

Сенат, по предложению Вяземского, неоднократно указывал губернаторам на подобные нарушения, но это мало меняло положение, и местный прокурорский надзор екатерининского времени в действительности далеко не соответствовал тому значению, которое было отведено для него законом.

При введении Учреждений для управления губерний прокурорами была проведена большая работа. Генерал-прокурор Вяземский направил на места "ордера" о доставлении к нему сведений о том, как будет рассмотрен этот закон в наместничествах. Прокурорам вменялось в обязанность сделать в правлениях специальные заключения и проконтролировать принятие резолюций.

В соответствии с законом в губерниях создавались многие новые учреждения, и прокуроры разъясняли им сущность новых узаконений. В своем рапорте генерал-прокурору от 12 января 1782 года могилевский губернский прокурор Тейлс писал: "Во исполнение Высочайшего Ее Императорского Величества Указа о управлении губерний учреждения, Могилевское наместничество во всех присутственных местах, где срочное заседание положено, сего генваря 10-го числа каждое присутственное место вступило в правление своей должности, и при вступлении во оные, от прокуроров и стряпчих читаны были из Высочайших учреждений статьи и приличные к тому законы".

На свои должности прокуроры губерний, верхнего земского суда, магистрата и верхней расправы назначались Сенатом по предложению генерал-прокурора, а губернские стряпчие -- только Сенатом. Стряпчие же верхнего земского суда, магистрата и верхней расправы назначались на должность Сенатом по представлению палат, а уездные стряпчие -- наместническим правлением.

Губернскими прокурорами работали в то время многие довольно активные и инициативные чиновники. В начале 1780-х годов губернскую прокуратуру в Полоцком наместничестве возглавил Менделеев -- человек волевой и думающий. Он не только активно отстаивал закон, но и вносил интересные предложения. В марте 1782 года он представил в Полоцкое наместничество обширную записку, состоящую более чем из десяти пунктов, в ней он внес предложение о лучшем устройстве судебной части и всего управления в наместничестве. Доказывая ненужность некоторых магистратов, он писал: "Есть магистраты в .Белоруссии новых городах ненужные, такие, в коих меньше пятидесяти душ и в такие города выбрано полное число судей магистратских, что не согласуется со статьей 278 XX главы Высочайших учреждений; а причем и судьи в иных магистратах заодно все безграмотные, чего ради не благоволено ли будет, чтоб в тех городах, в коих нет грамотных годных в судьи людей и в коих меньше полутораста душ, магистраты уничтожить. Через то не будет напрасной казне убыток произвождением жалованья, а мещан причислить к другим городам и магистратам поблизости".

Затем он обосновывал ненужность многих уездных судов. "В каждом городе, -- отмечал Менделеев, -- учреждены уездные судьи, а как есть такие уезды, в коих весьма мало число дворян... следовательно, при случае выборов судей выбрать неоткуда и судить им некого".

Оригинальные идеи Менделеев высказывал по вопросам рассмотрения уголовных дел, подчеркнув, что многие судьи не знают формы судопроизводства, о переписке с генерал-губернатором и др.

Прокуроры екатерининского времени, даже самые честные, справедливые и толковые, не были застрахованы от наказаний и подвергались взысканиям за малейшие нарушения. Они должны были соблюдать особую осторожность в официальной переписке; в частности, в своих предложениях и представлениях воздерживаться от резких и уж тем более оскорбительных выражений. Сенат и генерал-прокурор следили за этим строго. В этом отношении характерно такое дело, рассмотренное Сенатом.

В мае 1779 года и в апреле 1780 года были объявлены Всемилостивейшие Манифесты об амнистии в отношении беглых крестьян. Вскоре после их опубликования в Полоцком наместничестве появились вернувшиеся из-за границы крепостные крестьяне надворного советника Философа: некий Николай Иванов с женой Агафьей, Михаил и Семен Самойловы и девица Василиса Федотова с незаконнорожденной дочерью Марусей. Уездный суд в ноябре 1780 года, на основании Манифестов Екатерины II, вынес определение о том, чтобы владельцам их не отдавать, а записать, с их согласия, в мещанское состояние. Однако капитан Усольцев, длительное время разыскивавший беглых крестьян по доверенности их владельцев, обжаловал это решение в Верхний земский суд, который постановил отдать крестьян их прежним хозяевам, обосновывая это тем, что вернулись они из-за границы не добровольно.

В дело вмешались губернский прокурор Менделеев и губернский стряпчий Некрасов. Прокурор Менделеев на решение Верхнего земского суда подал "предложение" о рассмотрении этого дела вновь. Суд с ним не согласился. С другой стороны, стряпчий Некрасов, под давлением Полоцкого наместника генерал-поручика Ребиндера, направил в Палату уголовного суда представление, в котором просил ее взять это дело к себе и "учинить следствие". Палата также не согласилась со стряпчим.

Несмотря на то что прокурор и стряпчий по-разному смотрели на это дело, тем не менее Менделеев опротестовал решение Верхнего земского суда и Палаты уголовного суда перед генерал-прокурором Вяземским. Тот счел нужным поддержать своего подчиненного и перенес рассмотрение этого вопроса в Сенат. Им отмечалось, что "означенные крестьяне содержатся под стражей долгое время может быть безвинно и на поруки не освобождаются".

Первый департамент Сената, рассмотрев дело в марте 1782 года, вынес решение. Он отменил решение Верхнего земского суда, "яко несогласное" с Манифестом, подчеркнув, что суд должен был основывать свое мнение на "истине и точном разуме законов", а отнюдь не на "догадках, никакого внимания не заслуживающих". Верхний земский суд, по мнению Сената, поступил не только "весьма неосмотрительно, но даже не хотел исправить погрешность и тогда, когда наместнического правления прокурор рекомендовал приступить ко вторичному рассмотрению". Сенат предложил наместническому правлению взыскать с суда штраф "за неисправное решение" в пользу приказа общественного призрения.

Сенат определил также: крестьян освободить и записать по их желанию в мещанское состояние.

Сенат усмотрел, что прокурор Менделеев и стряпчий Некрасов со своей стороны "не соблюли должной благопристойности в своих переписках". Так, замечание прокурора в протесте о том, что Палата уголовного суда "сыскать закона не могла". Сенат расценил как объявление выговора Палате, на что прокурор не имел права. Усмотрев нарушение, отмечал Сенат, прокурор должен был "не с укоризною писать, а пристойным образом". Стряпчий Некрасов был подвергнут штрафу, а в отношении прокурора Менделеева, который подчинялся непосредственно генерал-прокурору, постановлено представить дело на его рассмотрение.

Для занятия должности прокурора или стряпчего в конце XVIII века не требовалось какого-либо специального образования. В то же время при генерал-прокуроре Вяземском на эти должности нередко зачислялись очень грамотные люди, имевшие даже университетское образование. Некоторые прокуроры, наряду с исполнением своих служебных обязанностей, активно занимались литературной деятельностью.

Поэт и прозаик Владимир Трофимович Золотницкий, получивший образование в Московском университете, в течение 14 лет служил прокурором в Кременчуге и Катеринославле.

В 1773 году прокурором в Юстиц-коллегию лифляндских, эстляндских и финляндских дел был определен Иван Иванович Акимов. Он вышел из семьи бедного канцеляриста. В 12-летнем возрасте поступил "казеннокоштным" учеником в Академическую гимназию, по окончании которой получил звание переводчика. Акимов много и успешно занимался переводами. К концу жизни он занимал уже пост вице-президента Юстиц-коллегии и имел чин действительного статского советника.

Длительное время работал прокурором известный поэт конца XVIII -- начала XIX века Иван Иванович Бахтин. В молодости он служил в армии, участвовал в русско-турецкой войне. Затем перешел на штатскую службу и занял должность стряпчего в Тобольском верхнем земском суде; после этого работал в Перми -- вначале губернским стряпчим, а потом прокурором Пермского верхнего земского суда. С марта 1788 года по май 1794 года он работал губернским прокурором в Тобольске. Именно в этот период своей жизни Бахтин плодотворно занимался литературной деятельностью. Он был одним из основных сотрудников журнала П.П.. Сумарокова "Иртыш". В его творчестве преобладали сатирические темы и жанры. Писал Бахтин, в основном, сатиры и эпиграммы, проявляя в своих произведениях истинное сочувствие к людям труда.

Бахтин известен своей непримиримостью ко взяточничеству. Современники ценили в нем "высокую честность, обширный, саркастический ум и особенное расположение к добру в отношении к своим ближним".

ОТСТАВКА

В начале 1790-х годов А.А. Вяземский стал все чаще и чаще болеть. Он уже не мог в полную силу выполнять генерал-прокурорские обязанности и просился в отставку, но Екатерина II все тянула с этим вопросом. В сентябре 1792 года, когда он был уже прикован к постели, она приняла его отставку. Его обязанности она разделила между четырех человек. Генерал-прокурорскую должность "на короткое время" поручила А.Н. Самойлову.

Статс-секретарь Екатерины II Храповицкий записал в своих "Записках" выражение императрицы: "Жаль князя Вяземского, он мой ученик, и сколько я за него вытерпела".

Генерал-прокурор Вяземский постоянно пользовался милостями Екатерины II. Вскоре после вступления в должность он получил чин генерал-поручика и был пожалован орденами Белого Орла и Св. Анны. В последующем он награждался орденами Св. Александра Невского, Св. Андрея Первозванного и многими другими. В качестве награды за свои труды он получал также от императрицы крупные денежные суммы и крепостных крестьян.

Вяземский был женат на дочери бывшего генерал-прокурора Н.Ю. Трубецкого -- Елене Никитичне.

Отзывы о нем весьма противоречивы. А.М. Тургенев писал о нем: "Скажут, что и при Екатерине видали людей с свинцовыми головами на важных государственных местах, например, генерал-прокурор князь Вяземский, от которого, по тогдашней организации управления империи, все зависело. Согласен, все знали, что Вяземский был человек с осиновым рассудком. По каким уважениям, по каким расчетам Екатерина держала Вяземского на столь важном посту в государстве -- угадать и объяснить трудно, скажу -- решительно невозможно".

Резко отрицательно отзывался о Вяземском Г.Р. Державин в своих "Записках", считая его виновником многих своих бед и неприятностей по службе. Это, однако, не мешало ему написать стихи в честь князя и княгини Вяземских, когда в 1791 году они праздновали годовщину своего супружества.

Д. Бантыш-Каменский в своем "Словаре достопамятных людей русской земли" писал: "Князь Вяземский отличался верностью своею престолу, бескорыстием, был чрезвычайно трудолюбив, умел избирать достойных помощников; враг роскоши, но скуп и завистлив, как отзывались о нем современники". Умер А.А. Вяземский 8 января 1793 года.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Заичкин И.А. и Почкарев И.Н.: Русская История от Екатерины Великой до Александра II. -- М.: "Мысль", 1993

2. Звягинцев А.Г. и Орлов Ю.Г.: Око государево. Российские прокуроры. ХVIII век. -- М.: "Российская политическая энциклопедия", 1994

3. Россия и мир: Учебная книга по истории. Часть I. -- М.: "ВЛАДОС", 1994

4. Энциклопедия для детей. Т. 5, ч. 2. -- М.: "Аванта+", 1997

5. Энциклопедия Брокгаузъ и Ефронъ. -- СПб. 1895