Крым в XX веке. Война

По поводу его отсутствия уполномоченный особого отдела 1-го отряда А.Д. Махнев в своем дневнике записал:

«21 апреля. Лагерь на Хыралане. 3.00 -- подъем на Абдугу. На Абдуге хорошо. Отдыхаем. На гору не поднялся адъютант начальника штаба Барановский. Поиски безрезультатны. Наверное тоже дезертировал -- сволочь такая…

22 апреля. Барановского нет и не будет. Люди -- сволочи. Таких людей надо уничтожать беспощадно…» [30]

В октябре 1942 г. на Баксанском аэродроме в Зуйских лесах полуголодный и измученный приступами тяжелой болезни Махнев в группе слабосильных ожидал самолета, чтобы улететь на Большую землю. Ночь больные и раненые проводили в карстовой воронке около площадки, в которой разжигался небольшой костер. Утром команду уводили в продуваемый ветром овраг Баксак, в котором опухавшие от голода партизаны не имели права на самый маленький костерок, чтобы отогреть закоченевшие конечности. Барановский, отряд которого охранял площадку и опекал кандидатов на эвакуацию, в те дни трижды спасал Махнева от голодной смерти, отрывая от себя и от своих бойцов последние крохи, чтобы поддержать коллегу-артиллериста. Поил его кизиловым отваром и отогревал в своей палатке. Тогда в дневнике А.Д. Махнева записи о Барановском были совсем другими [31].

25 апреля, получив радиограмму от С.А. Осовского [32] о том, что готовится сброска людей в помощь Антонову, Юдин сообщил, что принять разведчиков в І секторе возможно. Необходимо только выбросить их одним эшелоном с запасом продуктов минимум на 15 суток. Зная о том, что Мустафаев ориентировался на выброску группы в Зуйские леса, Юдин попросил решить вопрос в пользу І сектора и добавил: «…работать некому, я ослеп на правый глаз… ждем людей…» [33]

Не получив в течение трех суток ответа и ничего не зная о судьбе Антонова, Юдин и Толстиченко решились на совсем отчаянную радиограмму: «28. 4. 43 г. Намгаладзе -- Осовскому. Погибаем с голоду вместе с партизанами. Спасайте от позорной трагедии партизан и нас. Бросайте продовольствие на костры ночью. Юдин» [34].

В Крыму вступала в свои права весна. Партизаны с нетерпением ждали «зеленую тропу», хотя на высокогорье она появлялась в середине, а листва на деревьях -- в конце мая. Ждали хорошую погоду, надеясь, что снабжение наладится и можно будет начинать активные боевые действия против ненавистных оккупантов и их пособников.

1 мая в І и ІІ секторах были получены поздравительные радиограммы от ВС Северо-Кавказского фронта, Крымского ОК ВКП(б) и Военного Совета ЧФ. Прислал обширное поздравление и Намгаладзе. Кроме поздравлений, начальник разведки флота подвел краткие итоги прошедшей кошмарной зимы, обрисовал перспективы сотрудничества на летний период.

В этот же день получил приятное известие «Антон». Сослуживцы поздравили его с награждением орденом Красного Знамени, при этом кроме Осовского поздравление подписал и Булатов. Поздравили разведчика и руководители сектора.

Однако на следующий день на Кавказ ушла радиограмма: «2 мая 1943 г. Булатову…п. 2. Как там с награждением партизан. На днях Антонов сообщил, что он награжден орденом Красное Знамя. Где бы и что он ни сделал, каждый наш партизан сделал в десятки раз больше… Ямпольский» [35].

К вечеру 2 мая в Старокрымские леса наконец-то прибыл отряд Мокроуса (6-й отряд). Еще раньше «Антон» с разведчиками Хавриенко и Меркуловым отправил туда же флотских радистов Мурыгина и Эспаревского, дав им задание оставаться в 6-м отряде и дожидаться прихода Антонова с новым сотрудником. Антонов по-прежнему надеялся, что этим сотрудником станет Барановский. Судьба, однако, распорядилась иначе.

Мокроус собщил, что Мурыгин и Эпаревский присоединились к нему, а отряд восьмые сутки питается желудями, и попросил сбросить радиопитание и продовольствие в район г. Лысой: оказывается, группа Кашубы также примкнула к его отряду и стала голодать вместе с партизанами.
     К концу дня на Средней неожиданно появился Барановский.

В пути он находился две недели и в одиночку пересек почти весь горный Крым. Побывал на большой и малой площадке в Зуйских лесах, на высоте 1025. Нигде партизан не нашел, но всюду натыкался на следы стычек и дважды с боем уходил от добровольцев, рыскавших по лесу. На спуске к р. Суат и на подъеме на Караби-Яйлу обнаружил многочисленные следы и понял, что партизаны ушли в Карасубазарские леса. Чтобы не приходить к Ямпольскому с пустыми руками, Барановский еще двое суток кружил вокруг посадочных площадок и нанес на свою карту расположение огневых точек, минных сюрпризов и окопов блокировщиков. После этого пересек родную ему Суат, Караби-Яйлу и задержался на двое суток в бывшем лагере Колайского отряда, чтобы добыть продовольствие, набраться сил, почиститься и помыться перед явкой «с повинной».

Чем ближе Барановский подходил к Средней, к стоянке штаба сектора, тем больше его одолевали сомнения: правильно ли сделан выбор? Но другого пути уже не было.

Ямпольский внимательно выслушал его и позвал Лугового [36]. Они оба в присутствии командира ІІ сектора майора Куракова, начальника особого отдела капитана госбезопасности Колодяжного и начальника штаба сектора лейтенанта Котельникова еще раз прослушали его исповедь, отправили всех присутствовавших заниматься текущими делами и объявили опальному артиллеристу, что их (Ямпольского и Лугового) решение остается в силе -- Барановский будет отправлен обратно в заповедник. До прихода связи ему надлежит находиться в штабной группе Котельникова и ждать ответа от Мустафаева.

После его ухода Кураков, зная крутой нрав Барановского, вооруженного автоматом ППД с двумя запасными дисками, пистолетом ТТ, знаменитым на весь лес необыкновенной стали ножом и четырьмя гранатами, приказал Колодяжному внимательно присматривать за ним.
     Утром Ямпольский послал радиограмму Булатову, известил о происшедшем и попросил, чтобы Мустафаев сообщил, как расценивать уход Барановского.
     Антонов беседовал с Ямпольским и Луговым, просил их передать Барановского в его группу, но они оба остались непреклонными. Видимо, настолько большой была вина бывшего командира отряда -- не перед своими партизанами, «до которых не полностью доходили продукты, выделяемые им» и которые все могли простить своему командиру за его храбрость и партизанскую удачу, -- а именно перед руководством, с которым Барановский никогда не ладил, так как слишком много знал об их неблаговидных поступках [37].
     9 мая пришел ответ Мустафаева: «Барановского все время разыскивали здесь, думали, заблудился. Теперь его уход считаем дезертирством. Мустафаев» [38].
     Естественно, что содержание ответа предопределялось смыслом запроса. Участь Барановского была решена, хотя «дезертировал» он не с поля боя, не подался домой или в плен к румынам, как сделали в течение той кошмарной зимы только в І секторе 20 партизан. Он пришел вооруженным из одного пламени в другое и был готов искупить свою «вину» в самых тяжелых боях с захватчиками.
     При этом интересно отметить, что клеймо «дезертир» рядом с клеймом «вор» на чело Барановского поставил Мустафаев. Через два месяца, пользуясь отсутствием Ямпольского, который улетит на Большую землю для доклада о перспективах партизанского движения в Крыму, Мустафаев самовольно, обманув экипаж самолета, вылетит из леса. Этот его поступок на заседании бюро ОК ВКП(б) 24 августа 1943 г. будет расценен как дезертирство [39], за что он будет снят с должности секретаря обкома партии и отправлен в партизанский отряд рядовым. После его вылета таким же образом сбегут из леса еще 15 человек из руководящего состава движения, в том числе и комиссар 1-го отряда Нафе Белялов, который поставит последнюю точку на судьбе Барановского.

Принадлежность к партийной номенклатуре и забота о чести обкомовского мундира спасут Мустафаева. В 1944 г. он будет назначен комиссаром Восточного соединения крымских партизан и как ни в чем не бывало снова станет сеять «разумное и вечное» в партизанских душах.

Вечером 11 мая отряды ІІ сектора, отбившись от внезапно напавших на стоянки румын и добровольцев (Антонов и Барановский вели огонь из одного окопчика), снялись со своих лагерей и ушли в Зуйские леса. Переход прошел очень тяжело: в пути от истощения умерло несколько партизан. В партизанскую столицу, в район высоты 1025, пришли 13 мая, имея твердое намерение выбить блокировщиков с площадок, организовать прием самолетов с посадкой, эвакуировать больных и раненых и развернуть полномасштабные боевые действия против оккупантов.

16 мая в Зуйские леса пришла группа связи из І сектора. Возглавлял группу комиссар 1-го отряда военюрист ІІІ ранга Н. Белялов. На следующий день, оставив во ІІ секторе пришедших с ней бойцов Олейника, Ящука и Карякина, группа стала готовиться к обратному походу в заповедник. По приказу Ямпольского с группой Белялова уходили Антонов и Барановский.

Накануне ухода партизан Ящук в развалах камней р. Гнилушки нашел парашют, сброшенный фронтовой авиацией для группы войсковых разведчиков СК фронта, возглавлявшейся «Николаем» и находившейся при штабе ІІ сектора. По приказу майора Куракова парашют забрали в штаб, наиболее ценные продукты изъяли для начальства, а «Николаю» выделили девять котелков муки, три котелка пшена и бутылку спирта. Не попало ему ни грамма сахара и печенья. «Николай» потом до слез объяснялся с Колодяжным, который, стремясь скрыть содеянное, приказал часовым «Николая» к штабу не подпускать и обозвал его бранным словом. «Черт с ними, этими грузами, -- жаловался Котельникову «Николай», -- я интересовался, найден ли мой второй парашют, о котором мне сообщило начальство. Я не претендую на весь груз, но зачем меня гонят, как собаку, от штаба и называют такими словами? Таких оскорблений я не могу терпеть…» [40].

Эта безобразная сцена разворачивалась на глазах у группы Белялова, получавшей последний инструктаж перед выходом. Антонов и Барановский с тоской смотрели на происходившее, лишний раз убеждаясь, что нравы у командования обоих секторов одинаковые.

19 мая группа прибыла в заповедник. Барановский был зачислен в состав 1-го отряда рядовым бойцом. Белялов доставил Витенко записку от Колодяжного с инструкциями относительно Барановского. Вместе они ознакомили с ее требованиями уполномоченного особого отдела НКВД 2-го отряда черноморца В.П. Талышева, на чекистском обеспечении которого в связи с болезнью Махнева был 1-й отряд. И.В. Кураков, хорошо знавший Барановского как человека и боевого командира партизанских отрядов, знавший степень «вины», истинную причину и суть разногласий того с Н.Д. Луговым и П.Р. Ямпольским, сделал попытку спасти его от расправы и в свою очередь передал с группой Белялова записку Д.Ф. Ермакову: «ВрИО Командующего партизанскими отрядами Крыма -- ст. бат. комиссару Ермакову.
     По согласованию с секретарем обкома ВКП(б) т. Ямпольским боец Ящук оставлен во II секторе... Прошу прислать бойцов II сектора тт. Черненко, Мандрицкого, старшего военфельдшера Аню, Крутова и др. Если найдете возможным, прислать с ними и т. Барановского.

Зам. командующего по II сектору, командир отрядов II сектора капитан Кураков. 18.05.42 г.» [41]

Однако это не помогло: Барановский был зачислен в состав 1-го отряда сектора рядовым бойцом. Он стал беззащитным и был чужим.

Антонов обобщил результаты своего пребывания во ІІ секторе, добытую информацию по Восточному Крыму и Керченскому полуострову и передал в РО ШЧФ, после чего занялся неотложными делами и подготовкой к приему людей, о сброске которых договаривался с Юдиным Осовский. Юдин рассказал Антонову, что происходило в его отсутствие, и доложил, что продовольствия по-прежнему нет. Все голодают.

Еще 7 мая начальник штаба сектора Калугин, Талышев и начальник радиостанции Квашнин по просьбе «Павлика» по акту приняли у него рацию и шифродокументы «в связи с его болезненным состоянием».

Днем 8 мая партизаны нашли три парашюта с продовольствием и радиопитанием.
     «Радист Толстиченко дважды покушал и стал чувствовать себя лучше. 8 мая документы возвращены ему лично для работы…» [42]

Всего 8 мая было сброшено в расположение отрядов шесть парашютов. Поисковые группы искали их целый день, и только к вечеру все гондолы были найдены.

Интересная запись об этой сброске нашлась в дневнике начальника штаба 2-го отряда И. Купреева: «8 мая… сбросили продовольствие… утром нашли один парашют, вечером еще пять. В отряде 29 человек… мало людей. Должность начштаба сокращена. Меня перевели командиром группы. 14 месяцев я был начальником штаба. Муковнин, Семернев и Талышев (командир, комиссар и уполномоченный особого отдела. -- Авт.) обвинили меня, что я украл два котелка муки. Обидно и стыдно! Сами воры, украли целую гондолу… Украли 2 банки масла по 25 кг, 2 окорока, сгущенное молоко, компот-консервы, шоколад и печенье. Все это запрятали на Хыралане, и сейчас есть масло и консервы, а партизаны умирают с голоду. Но боюсь все вскрыть. Они со мной расправятся…» [43]     На 15 мая в І секторе насчитывалось всего 77 партизан: штаб сектора -- 18, 1-й отряд -- 31, 2-й -- 28 человек. На 1 января 1943 г. было 122 человека. Потери составили 45 человек (убито в боях -- 11, умерло от голода -- 10, расстреляно -- 4, пропало без вести и дезертировало -- 20). Горстка людей на весь Центральный и Западный Крым. И почти такая же горстка в Восточном Крыму.

Партизаны и Антонов со своими людьми рассчитывали, что с образованием лиственного покрова каратели станут меньше рейдировать по лесу. Однако надежды не оправдались. Большие группы румын и добровольцев ежедневно прочесывали подозрительные участки леса, а особые группы «охотников» оставались в лесу на ночь, чтобы по отсветам на облаках пламени костров или по запаху дыма обнаружить места ночевки, окружить и добить так и не пришедших в себя после тяжелой зимы партизан. Из-за этого сектор постоянно маневрировал. Больше одной ночи в очередном лагере не ночевали.

Постоянные прочесы загоняли отряды в холод -- все выше в горы, где в верховьях оврагов еще лежал снег, а на деревьях не было листвы. Заканчивался май, а измученные бойцы так и не смогли отогреться.

25 мая отряды и группа Антонова остановились на дневку на солнечном склоне высоты 776 в трех километрах к северо-востоку от г. Черной, в верховьях левого притока оврага Яни-Су.

26 мая планировали посетить санземлянку с больными и перейти в Котлованный лагерь на р. Пескура. Что произошло дальше, дошло до нас из дневника Ермакова:

«26 мая. В 14.00 через 2 балки на склоне рядом с Аракчей прошли мимо больных 2 отряда, которые сидят на речке Холодная вода: трое, как ходячие скелеты и беспомощные, в т.ч. Саитов, Кругов и Абдулаев, ожидали своей очереди умереть от голода… Утром в районе балки Яман-яр отстал лейтенант Антонов, работник РО ЧФ. Вечером его на месте не нашли. У больных его тоже не оказалось. Также не оказалось Барановского и Юдина. Видимо, все трое по сговору ушли на Горелый лагерь на поиски запрятанных Барановским продуктов в момент ухода во ІІ сектор». [44]

В этот же день, еще не зная результатов срочно организованных поисков, Мустафаев спешно через Булатова направил Намгаладзе радиограмму: «Намгаладзе -- копия Осовскому. Репетую: сообщите Намгаладзе Антонов, Юдин вышли из строя, лежат без движения, спасайте! 26.5.43 г. Мустафаев» [45]

Заведомо зная, чем закончатся поиски, Мустафаев решил обезопасить себя на всякий случай, если с разведчиками произойдет непредвиденное.

Барановский действительно повел Антонова и Юдина (вернее, Юдина они оба по очереди тащили на себе) на поиски продуктов, но не на Хыралан, откуда 21 апреля он ушел во ІІ сектор и где были забазированы партизанские запасы, а на Горелый лагерь, где по приказу Ермакова еще 20 апреля был спрятан парашют Антонова.

Остатки продуктов нашли сразу. Внезапно появились люди Ермакова и Мустафаева, расправились с Барановским, и только чудо удержало их от таких же действий по отношению к флотским разведчикам.

Трагедия, разыгравшаяся в мрачном сыром ущелье, куда никогда не заглядывало солнце, среди черных столетних буков, прелой листвы, языков снега и зловещих прошлогодних папоротников, потрясла разведчиков. Антонов через несколько дней пришел в себя, а «Отец» -- Юдин так и не смог больше подняться: целый месяц тяжело болел, полностью потерял зрение и в начале июля умер [46].

27 мая Ермаков произвел очередную запись в дневнике: «На Горелом лагере расстреляли Барановского Игоря Зиновьевича за разграбление наших маленьких баз -- муки 40 котелков и сухарей -- 115 котелков…» [47]

29 мая в акте об уничтожении кандидатской карточки Барановского комиссар 1-го отряда Н. Белялов назовет исполнительный орган, который вынес скорый приговор: «Барановский И.З. был бойцом в 1-м отряде и по приговору тройки отряда от 27. 5. 43 г. за разграбление партизанских баз расстрелян…» [48]

А между тем в свой последний день жизни Барановский, как это бывало не раз, наперекор судьбе, не думая о грозящих санкциях, руководствуясь чувством справедливости и долга, повел флотских разведчиков вовсе не к «маленьким базам». Он вел умирающих от голода моряков к гондоле Антонова, разграбленной и спрятанной партизанами по указанию руководства. Об этом свидетельствуют данные из документов госбезопасности: «№ 12. И.З. Барановский, бывший командир отрядов Северного соединения, 25.05.1943 г. расстрелян за попытку спрятать радиопитание (выделено мною. -- Авт.), воровство продуктов и отказ выполнить приказ командования» [49]

В августе -- сентябре 1988 г. в газете КЧФ «Флаг Родины» был опубликован документальный очерк флотского журналиста Н.С. Шестакова «Пароль для “Сокола”, в котором автор впервые правдиво рассказал о суровых буднях флотских разведчиков в 1943--1944 гг. в Крыму.

Николай Степанович Шестаков был хорошо знаком с В.А. Антоновым -- капитаном 1-го ранга в отставке. В 1988 г. Н.С. Шестаков встретился с «Антоном» в Москве и показал ему радиограмму Мустафаева, в которой тот просит Намгаладзе спасать разведчиков. Дальше предоставим слово Николаю Степановичу: «Валентин Аркадьевич взял из моих рук копию радиограммы и вслух прочитал текст. -- Вот уж не знал, кому я обязан жизнью, -- прокомментировал Антонов, -- оказывается, один из всех спохватился, что умирают флотские разведчики… Кое-кто тогда хотел жить и думал только о себе. Я умирал с голоду, но командиры мне не сочувствовали. Какое кому дело, что я умру. Ведь умирали многие из-за жадности некоторых командиров. За давностью лет я уж и фамилии этих людей забыл. И не старался вспомнить, а на душе и сейчас мерзко…» [50]

Всю зиму активность малочисленных физически и морально уставших отрядов, обремененных большими группами слабосильных партизан, была, конечно, недостаточной. Однако чтобы у читателя не сложилось превратное мнение, будто партизанское движение в Крыму переродилось в партизанщину, лицом которой всегда были беззаконие и ужасные гримасы быта, присущие, впрочем, любой войне и любой армии, особенно партизанской, автор посчитал необходимым привести некоторые, далеко не полные, итоги боевой деятельности партизан в эту трагическую зиму. При этом необходимо особо подчеркнуть, что «отрицательные гримасы быта» целиком зависели от своеволия, безответственности и безнаказанности командования обоих секторов и некоторых отрядов при попустительстве двух секретарей обкома партии, находившихся вместе с партизанами в лесу.

Так, если в первый период боевых действий (ноябрь 1941 -- октябрь 1942 гг.) партизанами было подорвано всего четыре железнодорожных эшелона, то во второй период (октябрь 1942 -- июль 1943 гг.), который с легкой руки Антонова получил наименование «Приказано выжить!», это число возросло до 24. Было уничтожено более 3500 солдат и офицеров противника и добровольцев, около 50 автомашин и тягачей. Неоднократно повреждалась и уничтожалась стационарная и полевая связь оккупантов. Постоянно проводили поиски разведгруппы, в населенные пункты уходили уполномоченные областного подпольного партийного центра (ОППЦ) для установления связи с возникавшими патриотическими группами. Две рации флотских и войсковых разведчиков и две рации партизан передали на Большую землю значительное количество разведывательной информации. В отрядах функционировали партийные и комсомольские организации, принимая в свои ряды наиболее достойных. Отряды участвовали и в общегосударственных мероприятиях. Так, только во ІІ секторе на постройку авиаэскадрильи «Крымский партизан» было собрано более 550 тыс. рублей.

В ходе вынужденных продовольственных операций, проводившихся в населенных пунктах, окружавших партизанскую зону, было изъято и уничтожено свыше 60 активных пособников оккупантов -- старост, бургомистров, полицаев и дезертиров. При этом партизаны не были инициаторами такого индивидуального террора: еще в директиве СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 г. было сформулировано требование «…создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия…»

Задача «уничтожать ненавистных предателей» ставилась впоследствии во всех приказах и указаниях, поступавших в Крым с Большой земли.

Вынужденными продовольственные операции были потому, что из почти 600 остродефицитных грузовых парашютов ПДММ, грузовых гондол и более 200 двойных мешков с грузами, сброшенных в этот период флотской и фронтовой авиацией, в руки партизан попало около 60%. Часть не была найдена из-за сложного горного рельефа местности и ошибок пилотов, а около 40% всех грузов перехватили добровольцы. Для них поиск и захват парашютов превратился в своеобразный промысел. Местные самооборонцы, особенно из прилесных сел Коуш, Бешуй, Биюк-Янкой (Мраморное) и Корбек (Изобильное) организовали круглосуточное наблюдение за партизанскими костровыми площадками с окружающих заповедник вершин Басман, Большая Чучель, Черная и с нижнего плато Чатыр-Дага. Хорошо знающие местность, сытые и отлично вооруженные, они успевали раньше партизан подобрать гондолы или отбивали их с боем. Известны многочисленные случаи, когда на Чатыр-Даге самооборонцы выкладывали костры, соответствовавшие партизанским сигналам, в связи с чем командование І сектора перед сбросками регулярно посылало боевые группы, чтобы разбросать костры и из засады уничтожить мародеров.

Особенно усердствовали самооборонцы из Биюк-Янкоя: в лесу находился их односельчанин -- секретарь обкома партии Рефат Мустафаев. В январе 1943 г. он дважды писал письма и передавал их уважаемым людям родного села с просьбами о встрече для установления добрососедских отношений. На подходах к селу оба раза был внезапно обстрелян из пулеметов и вынужден вместе с сопровождавшими его группами поспешно уходить в лес, сопровождаемый насмешливыми выкриками и матом. Самооборонцы всякий раз преследовали партизан до отрядных застав [51].

Часть грузов добровольцы нашли и вывезли из партизанских тайников. Только в І секторе 17 июня 1943 г. самооборонцы из Коуша и Бешуя забрали продовольствие из тайника на Пескуре, 28 июня -- из тайника на Хыралане. Здесь коушанцы разыскали и забрали шесть грузовых гондол с мукой, солью и концентратами (в каждой гондоле размещалось от 80 до 120 кг грузов). 22 июня объединенный отряд добровольцев напал на партизан на хребте Северского (между устьями рек Пескура и Аракча). Отряды с боем отошли, а самооборонцы нашли и увезли в Бешуй четыре базы (около 6 000 кг) продовольствия, которое партизаны после сброски не успели затащить выше в горы.

В связи с вышеперечисленными эпизодами возникал раньше и возникает даже сейчас невольный вопрос: кто же кого грабил? Партизаны -- население или его лучшие представители -- постоянно голодных и замордованных боями партизан?

8 июня «Антон» после долгих колебаний известил Намгаладзе о том, что группа вышла из строя, и просил разрешения на эвакуацию. 11 июня Ермаков получил ориентировку от Булатова о том, что ГФП [52] готовит к заброске в лес 10--15 добровольцев, выражающих якобы желание принять участие в партизанской борьбе. В действительности они должны были внедриться в отряды и провести ряд акций по разложению партизан и физическому уничтожению руководителей сопротивления.

Зная, что в ближайшее время в заповедник будет заброшен основной разведотряд ЧФ, «Антон» репетовал радиограмму в РО ШЧФ со своими комментариями.

В этот же день (11 июня) в районе площадки Тарьер наконец-то была принята группа подмоги: три разведчика и радистка.

Сераджин Менаджиев («Смуглый») был местным, Геннадий Коншин («Золотой зуб») также хорошо знал Крым, особенно его южный берег, 16-летний Жора Веретенников («Пацан») вообще был в этих местах своим: он лихо партизанил у Северского в 1941-1942 гг., в числе первых награжден медалью «За отвагу» и был хорошо известен всему лесу. Радистку «Тоню» знали мало.

Ночью 18 июня едва вставший на ноги после драмы в Горелом лагере Антонов со всей группой отправился на рекогносцировку в район Гурзуфа. На отрогах Бабуган-Яйлы выбрали места для двух НП (над Гурзуфом и Алуштой). С НП на Гурзуфском седле «Тоня» пыталась связаться с Кавказом и с «Павликом», но безуспешно. Решили, что в этот день было плохое прохождение волн. Перед спуском в заповедник «Антон» показал «Смуглому» на местности и по карте все возможные места дислокации отряда, костровые и посадочные площадки. Уставшие, но довольные разведчики поздно вечером возвратились в лагерь.

Утром «Антону» сообщили, что пришло разрешение на эвакуацию, а 22 июня Намгаладзе передал, что разрешает эвакуировать только Юдина, который медленно угасал. Ему уже не помогали ни «деликатесы», ни медикаменты, доставленные группой Менаджиева. Крайне истощенным был и Толстиченко.

Антонов запросил у Осовского самолет У-2 с посадкой на Тарьере, чтобы эвакуировать Юдина, а «Павлика», передавшего шифрдокументы и рацию «Тоне», вместе с группой Калугина отправил на эвакуацию во ІІ сектор.

В течение нескольких сеансов «Тоня» пыталась связаться с Большой землей, но успеха не имела. «Антон» попросил сесть за ключ партизанского радиста Квашнина, и Кавказ сразу же отозвался. Намгаладзе уже был обеспокоен молчанием разведчиков. Антонов попросил прислать радистов Иванова и Астапова и сообщил, что «Тоню» будет эвакуировать в связи с ее профессиональной непригодностью.

24 июня группа Калугина прибыла в Зуйские леса на Большой Баксанский аэродром. После наступления темноты с Кавказа прилетели два Ли-2. На них в Крым прибыл отряд М.А. Македонского, предназначенный для действий в заповеднике. Обратным рейсом самолеты вывозили истощенных партизан І и ІІ секторов. Летчик Китаев погрузил 43 партизан, зарулил на старт почти до деревни Казанлы, в которой напуганные ревом моторов и светом мощных самолетных фар притаились притихшие добровольцы, и начал взлет. После небольшого пробега один двигатель заклинило, и самолет загорелся. Пассажиры и экипаж успели выпрыгнуть из машины. Судьба хранила «Павлика»: он сильно ушибся во время прыжка, но зато попал во второй самолет, командир которого взял на борт 25 человек.

26 июня во флотском госпитале умытый и накормленный Павел Толстиченко уже отвечал на многочисленные вопросы майора Осовского и угрюмого капитан-лейтенанта А.А. Глухова, его будущего командира.

1 июля до Адлера добрались «Антон» и «Тоня», а на следующий день, не дождавшись У-2, в заповеднике умер «Отец» -- Юдин.

Закончилась одиссея группы «Антона», и начиналась эпопея отряда «Капитана».

Завершался самый тяжелый и мрачный период партизанского движения в Крыму, за который начальник Центрального штаба партизанского движения при Ставке ВГК генерал-лейтенант П.К. Пономаренко назвал крымских партизан Божьими мучениками [53].