Неравенство: как не примитивизировать проблему

Трудно также понять, как они приходят к заключению, что даже «самый совершенный рынок» (Джомо, Попов, 2016. С. 151) при полном равенстве исходных возможностей не обеспечивал бы равного распределения доходов. На совершенном рынке, а значит, при обладании всеми экономическими агентами совершенной информацией, полное равенство в первоначальной наделенности ресурсами (будь то физический или человеческий капитал) автоматически предполагало бы полное равенство в доходах. Единственным источником, который в этих условиях мог бы порождать доходное неравенство, были бы различия в структуре предпочтений (отношение к риску, нормы предпочтения времени, соотношение ценности досуга и ценности потребления). Однако возникшее отсюда неравенство в доходах не означало бы неравенства в благосостоянии индивидов.

Попытки авторов с помощью ссылок на модель совершенной конкуренции «теоретически» обосновать тезис о том, что рынок обладает некоей врожденной тенденцией к «нарастающей дифференциации доходов» (Джомо, Попов, 2016. С. 151), выглядят неубедительно. Начиная с А. Смита, отношение большинства экономистов к рыночной конкуренции было иным: они видели в ней дисциплинирующее средство, которое ограничивает возможности тех, кто оказался на вершине доходной пирамиды, вечно пользоваться своими преимуществами; источник динамизма, который обеспечивает непрерывное «перетряхивание» индивидов, принадлежащих к разным классам и находящихся на разных ступенях материального достатка; наиболее эффективный способ подрыва сословных и прочих привилегий.

Позиция авторов в этом вопросе предстает как попытка усидеть на двух стульях. С одной стороны, они доказывают, что рынок ведет «к постоянному росту неравенства доходов» (Джомо, Попов, 2016. С. 151), а с другой -- приводят в заключительном разделе цитаты из нескольких источников, в которых рассказывается, как владельцы крупных состояний стремятся воздействовать на государство и извлекают ренту в форме разнообразных льгот и привилегий, которыми оно их наделяет (Джомо, Попов, 2016. С. 156). В результате остается неясным: что же служит главным источником «неоправданного» экономического неравенства -- рынок, как не устают повторять авторы, или антирыночный государственный интервенционизм? В данном контексте, наверное, нелишне напомнить, что сокращение глобального неравенства вследствие быстрого роста доходов в Китае и Индии было достигнуто не за счет конфискационного налогообложения и усиления контроля государства за экономикой, а прямо противоположным путем.

12. Нормативные аспекты. Изложение в работе Джомо и Попова строится исходя из неявной презумпции, что «экономическое неравенство (и тем более его рост) -- это плохо по определению». Авторы с самого начала настойчиво пытаются внедрить эту установку в сознание читателя, хотя в действительности ничего самоочевидного в ней нет и далеко не все ее разделяют (см. ниже). Имплицитно предполагается, что по поводу понятия «справедливость» (в данном случае -- справедливость неравенства) существует всеобщее согласие, но и это далеко не так. Справедливость -- крайне неоднозначное, размытое понятие, в которое разные люди вкладывают разный смысл.

В работе много рассуждений о «пороговых значениях неравенства», «критическом (оптимальном, допустимом) уровне неравенства», об «оптимальном распределении доходов», о «справедливом распределении доходов», «нежелательных тенденциях в изменении неравенства» и т. д. (Джомо, Попов, 2016. С. 146, 151), хотя вопреки обещаниям, которые даются в начале работы, авторы так и не поясняют, что же представляют собой эти «критические уровни» и каковы критерии их «оптимальности». Ясно только, что вместе со многими современными экономистами они уверены, что в восприятии людей сами масштабы неравенства как таковые должны представать как справедливые либо несправедливые. Однако откуда берется такая уверенность -- читателю остается неизвестным.

Как показывает опыт, одно и то же неравенство оценивается людьми как справедливое или несправедливое, приемлемое или неприемлемое прежде всего в зависимости от его происхождения (способа получения богатства). В самой комментируемой работе содержится выразительный пример, касающийся доходов самых богатых людей разных стран, включая США и Россию (Джомо, Попов, 2016. С. 149): хотя большинство американцев наверняка сочли бы доходы и богатство самого богатого человека США Б. Гейтса «справедливыми», но большинство россиян наверняка сочли бы доходы и богатство, имевшиеся в свое время у самого богатого человека России М. Ходорковского, «несправедливыми». Причина? Различия в источниках их получения. Предметом оценки большинства людей выступают вовсе не масштабы неравенства, а механизмы его возникновения. В этом смысле неравенство неравенству рознь. Высокие доходы, увеличивающие неравенство (например, А. Пугачевой или С. Джобса), не вызывают негативной реакции, если они получены, как выражался Ф. Хайек, при соблюдении «правил справедливого поведения». Однако доходы, полученные нечестным путем (скажем, в результате кражи), вызывают осуждение, даже если они уменьшают неравенство.

Рискну высказать предположение, что чисто количественный подход к оценке нормативной приемлемости неравенства -- это детище экономистов. Поскольку в их распоряжении нет статистических данных, которые позволяли бы отделить «честные» способы получения богатства от «нечестных», они идут более простым путем, предпочитая судить о справедливости/несправедливости неравенства, исходя исключительно из его масштабов. Через средства массовой информации такой подход начал постепенно проникать в сознание сначала интеллектуалов, а затем и широкой публики, поэтому не исключено, что через какое-то время им может оказаться заражено и все общество. Если это произойдет, то на экономистов ляжет ответственность за возбуждение в нем одного из сильнейших антисоциальных чувств -- чувства зависти.

Д. Аджемоглу и Д. Робинсон приводят выразительный пример, насколько рискованно видеть в неравенстве как таковом интегральный показатель справедливости (Acemoglu, Robinson, 2015). Они напоминают, что ЮАР при системе апартеида отличалась очень низким коэффициентом Джини по доходам, который затем резко вырос, когда та рухнула. Означает ли это, что система апартеида была намного более «справедливой», чем нынешнее социальное устройство ЮАР? Список подобных вопросов легко продолжить. Джомо и Попов не скрывают своего восхищения социалистическими странами, где коэффициент Джини оценивался на уровне 20-30% (Джомо, Попов, 2016. С. 147). Готовы ли они сделать отсюда вывод, что жизнь в сталинском СССР или маоистском Китае была предпочтительнее, чем в современных западных обществах, где он гораздо выше? В США коэффициент Джини по доходам в настоящее время больше, чем в Испании или Италии, а также чем в Афганистане, Пакистане или Бангладеш. Можно ли на этом основании утверждать, что из всех названных стран самое «несправедливое» общество существует в США?

Приведенные примеры ясно показывают, что с нормативной точки зрения неравенство -- это псевдопроблема (оно никогда не выступает проблемой само по себе). Конечно, оно может быть симптомом каких-то иных серьезных проблем, но это уже совсем другая история. Именно потому, что болезни не лечатся устранением симптомов, сокращение дифференциации доходов не может быть самоцелью: усилия общества должны быть сосредоточены на решении глубинных проблем, которые могут за ней стоять и ее порождать. С этой точки зрения «специальная политика, направленная на сдерживание роста доходного неравенства» (Джомо, Попов, 2016. С. 151), за которую выступают авторы, представляется контрпродуктивной по определению.

13. Логика перераспределения. Извилистую логику сторонников «специальной политики, направленной на сокращение неравенства», детально проанализировал Дж. Кокрейн (Cochrane, 2014). Из его реконструкции хорошо видно, как устроено мышление тех, кто для борьбы с неравенством выступает с предложениями ввести конфискационные налоги и усилить государственный контроль за экономикой, поэтому я остановлюсь на ней подробнее. По наблюдениям Кокрейна, большинство из тех, кто так думает (П. Кругман, Дж. Стиглиц, Т. Пикетти и др.), вовсе не считают, что проблемой является неравенство как таковое, но озабочены его возможными отрицательными последствиями. Какими? Ответы на этот вопрос даются самые противоречивые.

С одной стороны, доказывается, что в условиях высокого неравенства низшие классы начинают слепо подражать потребительскому поведению высших (по принципу «быть не хуже Джонсов») и жить не по средствам, из-за чего залезают в неоплатные долги. (По словам Стиглица, эффект неравенства в том, что касается изменения образа жизни людей, надежно установлен.) Проблемой, таким образом, объявляется недосбережение из-за избыточного потребления низкодоходных групп. Но следует ли отсюда, что единственный способ научить эти группы жить экономно и не влезать в долги, единственное средство подтолкнуть их активнее сберегать -- это резкое повышение налогов на богатых (дабы не вводить низшие классы во искушение)? Не существует ли более простых и прямых путей решения этой проблемы? Не вполне понятно также, каким образом, например, приобретение миллиардерами в собственность личных яхт или самолетов может вызывать у людей с невысоким достатком подражание в потребительском поведении.

С другой стороны, утверждается, что в условиях высокого неравенства богатые начинают сберегать слишком много. В таком случае проблема усматривается уже не в слишком высоком, а в слишком низком уровне потребления: из-за избытка сбережений у высокодоходных групп совокупный спрос оказывается недостаточным; вследствие этого долговременный рост затухает, и экономика скатывается в «вековую стагнацию». Соответственно перераспределение доходов от богатых к бедным преподносится как способ преодолеть чрезмерно высокую склонность к сбережениям. Но разве стандартных кейнсианских мер денежной и фискальной политики по стимулированию совокупного спроса недостаточно, чтобы справиться с этой проблемой?

Однако наибольшей популярностью, по-видимому, пользуется аргумент, согласно которому снижение неравенства необходимо, чтобы не допустить нарастания политической нестабильности: отказ от перераспределения богатства мирным путем грозит его насильственным перераспределением через революционные потрясения. Но мнению Кокрейпа, подобные лобовые умозаключения -- не более чем пример любительской политологии (Cochrane, 2014). В современных обществах революции разжигают не бедняки, а интеллектуалы (как правило, выходцы из средних и высших слоев), заражающие своими идеями широкие слои общества. (По этому поводу Кокрейн саркастически замечает, что на ферме Т. Джефферсона царило ужасающее неравенство, но у истоков Американской революции стоял все-таки он, а не принадлежавшие ему рабы.) Напомним (см. выше, сноска 8), что аргументация Джомо и Попова также дает сбой в этом пункте: с одной стороны, нас предостерегают, что увеличение неравенства чревато ростом социальной напряженности, но с другой -- констатируют, что, несмотря на его углубление, никакого нарастания протестных настроений в последние десятилетия почему-то не наблюдалось.

Как полагает Кокрейн, в конечном счете за всеми этими уклончивыми аргументами скрывается одна и та же общая установка: слишком большие деньги коррумпируют политику и для ее очищения их должно быть меньше. Конечно, никто не станет возражать, что предоставление льгот и привилегий экономически наиболее состоятельным и политически наиболее влиятельным группам -- реальная проблема (возможно, самая главная проблема любого общества). Но может ли быть ответом на нее дальнейшее разрастание государства, которое само эти льготы и привилегии раздает? Кокрейн видит здесь явное отсутствие логики. (Опыт, например, показывает, что конфискационное налогообложение высокодоходных групп лишь сильнее подогревает спрос на услуги лоббистов и юристов, на поиск всевозможных законодательных лазеек и т. д., короче, еще больше активизирует рентоориентированное поведение.)

В данном вопросе он выделяет две противоположные позиции: условно «позицию Стиглица» и «позицию Стиглера». Если говорить упрощенно, то первая исходит из того, что богатство -- главная детерминанта политической власти, а вторая -- из того, что политическая власть -- главная детерминанта богатства. В первом случае предполагается, что усиление государства позволит сделать его менее зависимым от экономически и политически влиятельных групп, во втором -- что сужение сферы его деятельности ограничит возможности получения через него этими группами льгот и привилегий. Для тех, кто стоит на «позиции Стиглера», важно, имеем мы дело с честно или нечестно заработанным богатством. Для тех, кто стоит на «позиции Стиглица», это неважно, потому что даже честно заработанное богатство все равно способно так или иначе влиять на политическую власть.

Сам Кокрейн убежден в бесперспективности попыток истребить «кронизм» и погоню за извлечением ренты с помощью конфискационных налогов и дальнейшего усиления государственного контроля за экономикой. Сторонники подобной политики, отмечает он, используют разговоры о неравенстве, чтобы скрыть ее прошлые провалы, когда вместо того чтобы вести к сокращению разнообразных преференций, предоставляемых государством, она вела лишь к их разрастанию. Не на борьбу с неравенством, а на обеспечение экономического процветания должно быть направлено внимание общества (Cochrane, 2014).

Анализ, предложенный Кокрейном (независимо от того, убеждает он кого-то или нет), полезен потому, что четко обозначает ключевую нормативную развилку в спорах о неравенстве: какая картина мира более правдоподобна -- стоящая за «позицией Стиглица» или стоящая за «позицией Стиглера»?

Как я упоминал в начале своего комментария, описание проблемы экономического неравенства, предложенное Джомо и Поповым, представляется мне не только упрощенным, но и тенденциозным, во многом мотивированным нормативными пристрастиями авторов. Основания для такого вывода, надеюсь, ясны. Д. Макклоски, откликаясь на «Капитал в XXI веке» Пикетти, среди прочего отмечала, что основу социальной философии этой книги составляет «узкая этика зависти» (McCloskey, 2014). Мне кажется, подобная характеристика вполне приложима и к нормативным представлениям авторов комментируемой работы.

Различия в уровнях благосостояния зависят также от неравенства в распределении времени досуга. В США за последние десятилетия его продолжительность у низкодоходных групп выросла намного больше, чем у высокодоходных (Attanasio, Pistaferri, 2016).

Динамика другого показателя неравенства -- коэффициента Джини -- еще менее однородная (Atkinson, Morelli, 2014). В США коэффициент Джини по доходам достигал 50% в 1930-е годы, снизился до 40% во время Второй мировой войны, колебался около этого уровня до начала 1980-х годов и вырос примерно до 45% к настоящему времени. Великобритания: довоенный период - 45%, период войны -- 35, 1970-е годы - 25, настоящее время возврат на уровень 35%. Германия: снижение с 30% в 1950-е годы до 25% в 1970-е с постепенным приближением к отметке 30% в настоящее время. Дания: резкое снижение с 50% в конце 1940-х годов до 35% в настоящее время. Италия: снижение с 50% в 1900 г. до 30 в 1990 г. с последующим повышением до 35%, Нидерланды: снижение с 40% в 1960-е годы до 35% в 1970-е с последующей стабилизацией. Финляндия: начало 1960-х годов - 30%, середина 1970-х снижение до 20, рост до 25% к началу 2010-х годов. Франция: почти монотонное снижение с 40% в середине 1950-х годов до 30% в настоящее время. Швеция: в начале 1950-х годов примерно 30%, падение до 20 к концу 1980-х годов, рост почти до 30% в настоящее время. Япония: минимальный рост с 37% в начале 1960-х годов до 40% в настоящее время. (Оценки не пригодны для межстрановмх сопоставлений, так как рассчитывались исходя из разных определений дохода.)

Следует оговориться, что альтернативные оценки, рассчитываемые и публикуемые Бюджетным управлением Конгресса США, показывают рост неравенства в доходах в расчете па одного члена домохозяйства (СВО, 2014).

Любопытно, что М. Фридмен еще в конце 1930-х годов подверг метод капитализации развернутой критике (Friedman, 1939). По его мнению, такой метод измерения богатства обладает настолько фатальными неусгранимыми недостатками, что полученные с его помощью оценки просто не имеют смысла.

Все это плохо вяжется с идеей «патримониального капитализма» Пикетти (о ней кратко упоминается в статье Джомо и Попова), согласно которой в составе верхнего 1% непрерывно должна возрастать доля богатых наследников, выступающих в роли рантье (Piketty, 2014).

Параллельно с этим быстро сокращалось неравенство в полученном образовании. За шесть десятилетий глобальное неравенство в образовании для всего взрослого населения (коэффициент Джини) снизилось с 0,64 в 1950 г. до 0,34 в 2010 г., п том числе в развитых странах с 0,38 до 0,19, а в развивающихся с 0,73 до 0,36. Для группы 15 24 года снижение было еще более радикальным, сейчас по неравенству в полученном образовании молодежь в развивающихся странах почти сравнялась с молодежью в развитых: коэффициенты Джини для них соотносятся как 0,25 против 0,16 (Benaabdelaali et al., 2012).

В этом контексте Э. Аткинсоп замечает, что динамику неравенства лучше рассматривать в терминах эпизодов, чем в терминах трендов (Atkinson, 2015).

Впрочем, противореча самим себе, авторы замечают, что углубление неравенства в последние десятилетия не сопровождалось каким-либо ростом «организованного социального протеста» (Джомо, Попов, 2016. С. 155). Означает ли это, что оно, но их мнению, сопровождалось ростом неорганизованного социального протеста?

На российских данных анализ этой статистической иллюзии дан в работах: Капелюшников, 2009; 2014.

Список литературы / References

1. Джомо К. С., Попов В. В. (2016). Долгосрочные тенденции в распределении доходов // Журнал Новой экономической ассоциации. № 3. С. 146 -- 160. [Jomo К. S., Popov V. V. (2016). Long-term trends in income distribution. Zhurnal Novoy Ekonomicheskoy Assotsiatsii, No. 3, pp. 146 -- 160. (In Russian).]

2. Капелюшников P. (2009). Производительность труда и стоимость рабочей силы: как рождаются статистические иллюзии // Вопросы экономики. № 4. С. 59--79. [Kapeliushnikov R. (2009). Productivity and labor compensation in Russia: How to cope with statistical illusions. Voprosy Ekonomiki, No. 4, pp. 59--79. (In Russian).]

3. Капелюшников P. (2014). Производительность и оплата труда: немного простой арифметики // Вопросы экономики. № 3. С. 36 -- 61. [Kapeliushnikov R. (2014). Labor productivity versus labor compensation: Some simple arithmetic. Voprosy Ekonomiki, No. 3, pp. 36 -- 61. (In Russian).]

4. Любимов И. Л. (2016). Неравенство и экономический рост: теоретические аспекты зависимости. М.: РАНХиГС. [Lyubimov I. L. (2016). Inequality and economic growth: Theoretical aspects of dependence. Moscow: RANEPA. (In Russian).]

5. Acemoglu D., Robinson J. A. (2015). The rise and decline of general laws of capitalism. Journal of Economic Perspectives, Vol. 29, No. 1, pp. 3--28.

6. Alesina A., Rodrik D. (1994). Distributive politics and economic growth. Quarterly Journal of Economics, Vol. 109, No. 2, pp. 65--90.

7. Alvaredo F. (2011). Picture this: Inequality over the past century. Finance and Development, Vol. 48, No. 3, pp. 28-29.

8. Anderson R. (2007). How well do wages follow productivity growth? Federal Reserve Bank of St. Louis Economic Synopses, No. 7, p. 1.

9. Armenter R. (2015). A bit of a miracle no more: The decline of the labor share. Federal Reserve Bank of Philadelphia Research Department Business Review, No. 3, pp. 1--9.

10. Attanasio O. P., Pistaferri L. (2016). Consumption inequality. Journal of Economic Perspectives, Vol. 30, No. 2, pp. 3--28.

11. Atkinson A. B. (2015). Inequality: What can be done? Cambridge, MA: Harvard University Press.

12. Atkinson А. В., Morelli S. (2014). Chartbook of economic inequality. ECINEQ Working Papers, No. 2014-324.

13. Auerbach A. J., Kotlikoff L. J., Koehler D. (2016). U.S. inequality, fiscal progressivity, and work disincentives: An intragenerational accounting. NBER Working Paper, No. 22032.

14. Benaabdelaali W., Hanchane S., Kamal A. (2012). A new data set of educational inequality in the world, 1950 -2010: Gini index of education by age group. In: J. A. Bishop, R. Salas (eds.). Inequality, mobility and segregation: Essays in honor of Jacques Silber (Research on Economic Inequality, Vol. 20). Howard House: Emerald Group Publishing, pp. 337-366.

15. Berman Y., Ben-Jacob E., Shapira Y. (2016). The dynamics of wealth inequality and the effect of income distribution. PLoS ONE, Vol. 11, No. 4, e0154196.

16. Bjцrklund A. (1993). A comparison of actual distributions of actual and lifetime incomes: Sweden 1951 -1989. Review of Income and Wealth, Vol. 39, No. 4, pp. 377 -386.

17. Bonnet O., Bono P.H., Chapelle G. C., Wasmer Ё. (2014). Capital is not back: A comment on Thomas Piketty's "Capital in the 21st Century". Sciences Po Economics Discussion Papers, No. 2014-07.

18. Bowlus A., Robin J. M. (2012). An international comparison of lifetime inequality: How continental Europe resembles North America. Journal of the European Economic Association, Vol. 10, No. 6, pp. 1236 -- 1262.

19. Brueckner M., Lederman D. (2015). Effects of income inequality on aggregate output policy. World Bank Research Working Paper, No. 7317.

20. Budria S., Diaz-Gimцnez J., Quadrini V., Rios-Rull J. V. (2002). New facts on the distributions of earnings, income and wealth in the US. Federal Reserve Bank Min tieapolis Quarterly Review, Vol. 26, No. 3, pp. 2 -- 35.

21. CBO (2014). Distribution of household income and federal taxes, 2011. Washington, DC: Congressional Budget Office.

22. Cochrane J. (2014). Why and how we care about inequality [WWW page], http:// johnhcochrane.blogspot.ru/2014/09/why-and-how-we-care-about-inequality. html

23. de Rugy V. (2016). Contrary to White House claim, compensation has been in line with productivity [WWW page], http://mercatus.org/pubIication/contrary-white-house-claim-compensation-has-been-line-productivity

24. Feldstein M. (2008). Did wages reflect growth in productivity? Journal of Policy Modeling, Vol. 30, No. 4, pp. 591-594.

25. Friedman M. (1939). Discussion of "Income capitalization as a method of estimating the distribution of wealth by size groups", by Charles Stuart. In: Conference on research in national income and wealth, Studies in income and wealth. Cambridge, MA: NBER, Vol. 3, pp. 129-141.

26. Gimpelson V., Triesman D. (2015). Misperceiving inequality. NBER Working Paper, No. 21174.

27. Goldin C., Katz L. F. (2008). The race between education and technology. Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University Press.

28. Halter D., Oechslin M., Zweimьller J. (2014). Inequality and growth: The neglected time dimension. Journal of Economic Growth, Vol. 19, No. 1, pp. 81 -- 104.

29. Jones С. I. (2015). Pareto and Piketty: The macroeconomics of top income and wealth inequality. Journal of Economic Perspectives, Vol. 29, No. 1, pp. 29--46.

30. Kaplan S. N., Rauh J. (2013). It's the market: The broad-based rise in the return to top talent. Journal of Economic Perspectives, Vol. 27, No. 3, pp. 35--56.

31. Katz L. F., Murphy К. M. (1992). Changes in relative wages 1963 -- 1987: Supply and demand factors. Quarterly Journal of Economics, Vol. 107, No. 1, pp. 35--78.

32. Keister L. A. (2000). Wealth in America: Trends in wealth inequality. New York: Cambridge University Press.

33. Kitov I., Kitov O. (2013) The dynamics of personal income distribution and inequality in the United States. MPRA Paper, No. 48649. https://mpra.ub.uni-muenchen.de/ 48649/

34. Kopczuk W. (2015). What do we know about the evolution of top wealth shares in the United States? Journal of Economic Perspectives, Vol. 29, No. 1, pp. 47--66.

35. Krueger D., Perri F. (2006). Does income inequality lead to consumption inequality? Evidence and theory. Review of Economic Studies, Vol. 73, No. 1, pp. 163 -- 193.

36. Kuznets S. (1955). Economic growth and income inequality. American Economic Review, Vol. 45, No. 1, pp. 1-28.

37. McCloskey D. N. (2014). Measured, unmeasured, mismeasured, and unjustified pessimism: A review essay of Thomas Piketty's Capital in the Twenty-First Century. Erasmus Journal for Philosophy and Economics, Vol. 7, No. 2, pp. 73 -- 115.

38. Magness P. W., Murphy R. P. (2015). Challenging the empirical contribution of Thomas Piketty's Capital in the 21st Century. Journal of Private Enterprise, Vol. 30, No. 1, pp. 1--34.

39. Milanovic B. (2012). Global income inequality by the numbers: In history and now. An overview. World Bank Policy Research Working Paper, No. 6259.

40. Milanovic B. (2016) Global inequality: A new approach for the age of globalization. Cambridge, MA: Harvard University Press.

41. Perry М. J. (2016). New BLS data show that for all 'chief executives,' the 'average CEO-to-average worker pay ratio' is less than 5-to-1 [WWW page]. http://www. aei.org/publication/new-bls-data-show-that-for-all-chief-executives-the-average-ceo-to-aVerage-worker-pay-ratio-is-less-than-5-to-l/

42. Piketty T. (2014). Capital in the twenty-first century. Cambridge, MA: Harvard University Press.

43. Piketty Т., Saez E. (2010). Income and wage inequality in the United States, 1913-2002. In: A. B. Atkinson, T. Piketty (eds.). Top incomes: A global perspective. Oxford: Oxford University Press.

44. Rognile M. (2015). Deciphering the fall and rise in the net capital share: Accumulation or scarcity? Brookings Papers on Economic Activity, Spring, pp. 1 -- 54.

45. Rosen S. (1981). The economics of superstars. American Economic Review, Vol. 71, No. 5, pp. 845-858.

46. Saez E., Zucman G. (2015). Wealth inequality in the United States since 1913: Evidence from capitalized income tax data. NBER Working Paper, No. 20625.

47. Zucman G. (2016). Global inequality and growth: The interplay between inequality and growth. Unpublished manuscript, http://gabriel-zucman.eu/files/econl33/2016/ Econ 133_Lecture8.pdf.

Размещено на Allbest.ru