Взаимодействие Москвы и Петербурга в развитии культуры России в 18-20 вв.

В третьем параграфе Традиция восприятия московско-петербургского взаимодействия и становление российской историко-культурологической урбанистики показано, как шло формирование традиции оценивания отношений Москвы и Петербурга как эффективного взаимодействия и становление в России культурно-исторической урбанистики. О московско-петербургских противоречиях существует огромное количество текстов. Гораздо реже в необъятной московско-петербургской литературе можно найти понимание глубокой взаимосвязи этих городов, анализ роли, сыгранной их взаимодействием в истории России и российской культуры. Основу петербургского мифа заложили Пушкин и Гоголь. Этот миф имеет системообразующее значение для общего образа Петербурга и Москвы, образ которой, в свою очередь, служит контрастным фоном для этого мифа. Первым о смысле совместного существования Москвы и Петербурга задумался В.Г.Белинский. По мнению Белинского, «Петербург и Москва - две стороны или, лучше сказать, две односторонности, которые могут со временем образовать своим слиянием прекрасное и гармоничное целое, привив друг другу то, что в них есть лучшее». По сути дела именно Белинский впервые подошел к московско-петербургским отношениям как к комплексной культурно-исторической проблеме. Его подход разделяли не только мыслители западнического направления (А.И.Герцен, Н.А.Мельгунов), но и такой видный представитель славянофильства, как А.С.Хомяков.

Во второй половине XIX столетия и в начале XX в. московско-петербургская полемика продолжалась, то несколько затихая, то вспыхивая с новой силой. В ней принимали участие не только журнальные и газетные поденщики, которые бесконечно повторяли традиционный набор аргументов сторон, но и лучшие таланты эпохи, обогащавшие московско-петербургский диалог новыми темами и поворотами сюжета: Ф.М.Достоевский и Н.А.Некрасов, К.П.Леонтьев и В.М.Гаршин, А.Белый, А.А.Блок, Д.С.Мережковский и многие другие. Московско-петербургская полемика в публицистике и художественной литературе продолжалась до самого конца имперского периода, но с точки зрения дальнейшего, более глубокого постижения как закономерностей развития Москвы и Петербурга, так и их взаимодействия, возможности философско-публицистического подхода к этой проблематике были фактически исчерпаны.

Представляется неслучайным, что научное исследование истории Петербурга и Москвы, в неизбежном в таком случае контексте их взаимовлияния, началось на рубеже XIX - XX вв., когда русская культура не только получила мировое признание, но и стала серьезно влиять на процессы, происходящие в мировом искусстве. Рост самооценки русской культурной элиты привел и к изменению взглядов на прошлое национальной культуры. Она стала рассматриваться как полноценная и самоценная часть европейской. Особую роль в пробуждении интереса к прошлому Петербурга сыграл журнал «Мир искусства». Именно деятельность А.Бенуа, художника и критика, который был главным идеологом «Мира искусства», и его коллег позволила понять, что Петербург, как сложившуюся художественную систему, надо судить по законам существования этой системы, а не использовать для ее оценки подходы, характерные для иной художественной системы, или, как в данном случае, конкретно для Москвы. «Мирискуссники» впервые посмотрели на Петербург с «петербургских», а не «московских» позиций, что было характерно для русской культуры в предшествующем веке, и тем самым подготовили почву для сравнения Москвы и Петербурга, которое могло бы подняться над вкусовыми или ментальными предпочтениями и идеологическими стереотипами.

Заложить основы культурологии Петербурга удалось Н.П.Анциферову в его исследованиях конца 1910-х - начала 1920-х годов, посвященных Петербургу-Петрограду. Источником для разработки методологии, использованной Анциферовым, явились работы, посвященные городам средневековой Италии и градоведческие разработки его учителя И.М. Гревса, который назвал свою так полностью и не опубликованную книгу об истории и культуре Флоренции в средние века «опытом построения города как типической «коллективной индивидуальности». Изучая город как культурно-исторический организм, Анциферов рассматривал его как «весьма сложный комплекс культурных образований, находящихся во взаимной зависимости друг от друга, столь тесной, что какое-либо изменение в одном из них влечет за собой изменение во всем организме». Использование Н.П.Анциферовым образа организма при характеристике города можно оценивать как дань позитивистской традиции, но и как попытку применения системного подхода к его изучению задолго до появления самого понятия такового. В подходе Анциферова к теме прослеживаются и истоки семиотического градоведения, где город рассматривается как единый гетерогенный текст со своей семантикой и языком. Одновременно можно сказать, что Анциферов заложил основы культурологического подхода к изучению города, рассматривая Петербург в первую очередь как целостное явление культуры. В книге «Пути постижения города как социального организма. Опыт комплексного подхода» он предложил, по аналогии с живым существом, выделить три элемента, определяющих три подхода к изучению его единства: анатомию, физиологию и психологию (душу) городского организма. По сути дела книги Н.П.Анциферова на многие десятилетия оставались исходной точкой и вершиной русской культурологической урбанистики. Во второй половине 20-х годов и в Ленинграде, и в Москве начинаются гонения на краеведение, и в начале 30-х оно вытесняется на дальние задворки советской науки.

В условиях некоторого ослабления идеологического диктата в последние десятилетия существования советской власти появились возможности для изучения Москвы и Петербурга с позиций новых научных направлений, которые, тем не менее, также развивались под жестким давлением государства. Потребности быстро растущих городов заставляли его мириться с развитием урбанистики и геоурбанистики, городской демографии и социологии, хотя данные тех же социологов чаще всего оставались недоступными обществу. Но с точки зрения перспектив изучения московско-петербургского взаимодействия как культурно-исторического единства особое значение имело развитие, с начала 1960-х годов, «тартуско-московской школы семиотики», признанным лидером которой был Ю.М.Лотман. В исследованиях ученых, разделявших подходы тартуско-московской школы и занимавшихся проблемами семиотики города в 80-е - первой половине 90-х годов ХХ века, центральным стало понятие «петербургский текст». Самым значительным трудом, который, несомненно, можно назвать вехой в разработке проблемы семиотики Петербурга, стала книга В.Н.Топорова «Петербург и «Петербургский текст русской литературы» (Введение в тему)». Эта работа, несмотря на скромность названия, продемонстрировала не только талант и эрудицию автора, но спектр возможностей российской семиотики в литературоведении.

В четвертом параграфе Состояние петербургско-московской сравнительной историко-культурологической урбанистики в конце XX - начале XXI века проанализировано современное состояние знания о Москве и Петербурге и их взаимодействии за три века совместного существования российских столиц.

В условиях свободного интеллектуального взаимодействия 90-х годов ХХ века и первого десятилетия наступившего века отчетливо проявился определенный обмен ролями между Москвой и Петербургом по сравнению с началом ушедшего столетия или предыдущим веком. Если тогда, в «петербургский период» российской истории московско-петербургская рефлексия была, в основном, уделом москвичей, то сегодня, когда Москва - столица, эту функцию в первую очередь выполняют петербуржцы. Сейчас уже можно говорить о формировании такого междисциплинарного направления научных исследований как историко-культурологическая сравнительная урбанистика. Особое место среди научных исследований, посвященных роли Петербурга в развитии российской культуры занимает книга М.С.Кагана «Град Петров в истории русской культуры». Впервые в отечественной науке Каган попытался комплексно взглянуть на Петербург как на цельное явление культуры, развивающееся в соответствии с определенными закономерностями, выявить которые возможно только в сравнении со столь же значимым для русской культуры феноменом, которым является Москва. Большой вклад в развитие истории московско-петербургского взаимодействия внес К.Г.Исупов. В своих исследованиях К.Г.Исупов опирается, в основном, на изучение публицистических текстов и почти не затрагивает нелитературные факторы, формировавшие московско-петербургский диалог, но ему удалось определить ряд важнейших принципов его анализа, которые позволяют прояснить характер связей, создающих особую московско-петербургскую текстовую и внетекстовую общность: рассмотрение взаимодействия столиц как способа и формы развития национальной культуры и национального самосознания, русского национального характера; анализ их отношений как метода выявления сущности и средств саморазвития каждого из городов и их общности в целом. О научной глубине современной петербургской культурологической урбанистики (или, как сам он предлагает назвать эту дисциплину - «культурология Петербурга») ярко свидетельствуют книги Д.Л.Спивака «Метафизика Петербурга: Начала и основания», «Метафизика Петербурга: Немецкий дух» и «Метафизика Петербурга: Французская цивилизация» в которых он исследует культурную подпочву, или культурный субстрат Петербурга, процесс развития «петербургского мифа» с точки зрения влияния на него финской, шведской и греческой (византийской) традиций, а также немецкое и французское влияние на него в различные эпохи российско-немецких российско-французских контактов. Несомненный интерес для изучения московско-петербургского взаимодействия имеет концепция исторической культурологии, предложенная С.Н.Иконниковой. Постоянно увеличивается интерес к проблемам московско-петербургских отношений и среди ученых других городов и, в первую очередь, среди московских специалистов, работающих в различных областях науки. Проблемы развития Москвы и Петербурга и их взаимоотношений волнуют не только филологов, искусствоведов и культурологов, но и представителей других наук: историков, географов, социологов, политологов, этнографов, демографов. Можно констатировать, что и в этих областях знаний сегодня наблюдается повышенный интерес к истории и современному состоянию российских столиц.

Вторая глава - Петербургско-московское взаимодействие в развитии российской культуры: от возникновения Петербурга до возвращения столичного статуса Москве (1703 - 1918 гг.). На основе определенных в первой главе теоретико-методологических подходов во второй главе отражены результаты историко-культурологического анализа значения отношений Петербурга и Москвы для культурогенеза в России от возникновения московско-петербургского дуализма до периода его расцвета и кризиса в последние десятилетия существования российской империи.

В первом параграфе Становление Петербурга и Москвы как двух столиц российской культуры (1703-1812 гг.) рассматривается период возникновения и формирования основных направлений взаимодействия российских столиц в культурогенезе.

Петербург с первых месяцев его существования стал для Москвы центром распространения управленческой и культурной информации нормативного характера. Но, во-первых, эту информацию еще надо было до Москвы донести и наладить с ней бесперебойную связь, а, во-вторых, еще более сложным делом оказалось развитие средств коммуникации, которые обеспечили бы исполнение государевой воли. Петербург выступал в роли ретранслятора на Москву и всю Россию западного опыта. Для этого без хорошо организованного почтового сообщения было просто не обойтись. Развитие почты было важнейшей предпосылкой эффективного информационного обмена между столицами, Петербург и Москва стали главными центрами развития газетного и журнального дела, зарождения газетной и журнальной полемики.

Строительство Петербурга улучшило экономико-географическое положение Москвы. Развитие внешних связей через Петербург повысило роль Москвы как центра укреплявшегося всероссийского рынка и вместе с тем важнейшего распределительного пункта товаров. Роль Петербурга в развитии внутреннего рынка России на протяжении XVIII в. определялось преимущественно поглощением им значительной части товарной продукции страны и, в том числе, Москвы. Как и в торговле, в промышленности между Петербургом и Москвой сложилось достаточно определенное разделение труда. Еще С.М.Соловьев писал, что «в разгар преобразовательной деятельности, в которой так резко обозначился экономический характер, Москва, по своему положению и под особенным покровительством преобразователя, приняла самое деятельное участие в новом движении». Москва становится «средоточием новорожденной мануфактурной промышленности».

Без опоры на материальные и духовные ресурсы Москвы развитие новой столицы в первые десятилетия ее существования было просто невозможно. Преимущества обладания двумя столицами одновременно не сразу были осознаны преемниками Петра. Окончательный выбор в пользу Петербурга как вместилища двора, гвардии и власти сделала только Анна Иоанновна. Но и позднее в ХVIII в. двор проводил в Москве примерно четвертую часть времени. Внутриполитические функции в ХVIII в. делились между столицами и сугубо административно: государственный аппарат был приспособлен к особому положению Москвы как второй столицы.

В XVIII - XIX вв., пока распространение грамотности, газет и новых средств связи не сблизило мнения различных социальных слоев, представления народа о Москве и Петербурге складывались почти независимо от взглядов и споров образованной части общества. Скорее наоборот, бытовавшие в народной среде оценки перенимались теми, кого тогда и называли - «обществом». Понимание различий Москвы и «Питера» твердо укоренилось в народном сознании, но эти различия никогда им не драматизировались. Страдая от «азиатства» Москвы и ущербной европейскости Петербурга первые русские интеллектуалы также не были склонны драматизировать московско-петербургские различия - эпоха Просвещения вселяла веру в близость мировой гармонии. Но при этом необходимо отметить, что во многом именно в идеологии Просвещения находятся корни противоречивости российской культуры

Современный историк петербургской архитектуры С.П.Заварихин пишет, что «петровское барокко даже при наличии европейских влияний не смогло бы так быстро сформироваться, если бы оно не было подготовлено предыдущим, почти вековым, периодом развития русского зодчества». Речь идет о «нарышкинском барокко», время расцвета которого пришлось на молодость царя Петра. Влияние этого московского по происхождению архитектурного стиля замечено специалистами в целом ряде ранних построек Петербурга. Уроки московского зодчества были усвоены Петербургом в числе прочих и уже к концу петровской эпохи петербургская архитектура превращается в законодательницу российских архитектурных мод. Эту позицию она сохранит по крайней мере до второй половины ХIХ в. В результате в ХVIII - XIX вв. и московское градостроение развивалось под определяющим воздействием Петербурга, ставшим для него медиатором европейских архитектурных веяний.

Быстрое становление Петербурга как культурного центра не могло состояться без использования богатейшего потенциала Москвы. Даже если в московском искусстве конца XVII - начала XVIII вв. и не было тех форм, которые развивались под влиянием Европы в Петербурге, оно все равно технически и психологически готовило к их восприятию первые поколения русских архитекторов и литераторов, художников и музыкантов Петербурга. Но и после превращения Петербурга в столицу империи воздействие Москвы на формирование петербургской культуры еще несколько десятилетий оставалось определяющим в тех ее областях, где не произошло кардинального разрыва с московской художественной традицией.

Появление Петербурга было важнейшим этапом для превращения московитов в москвичей. Существенным признаком московского самоопределения с этого времени стало противопоставление Москвы и москвичей Петербургу и петербуржцам. Москва более не была тождественна России, но она оставалась ее наиболее совершенным воплощением. Но от десятилетия к десятилетию в северной столице шел процесс консолидации ядра новой общности - петербуржцев, становящихся таковыми или по рождению, или по душевному складу. Одни и те же люди, совершив путешествие из Петербурга в Москву или обратно, порой реализовывали в двух столицах две, казалось, совершенно разные модели поведения. Однако уже то, что у них появился связанных с разделением столиц выбор социальных ролей, и они их охотно или вынужденно, но меняли, оказывало на русское дворянство и служилый класс существенное влияние. Еще более важно, что это раздвоение способствовало изменениям в системе ценностей правящего сословия и нарождающейся русской интеллигенции.

В целом именно в XVIII в. определилось распределение ролей российских столиц в государственной системе ценностей, которая, с некоторыми изменениями, просуществует до конца имперского периода: Петербург будет олицетворять Россию модернизирующуюся, Россию как европейскую державу, а Москва - Россию традиционалистскую, православную, народную и самодержавную. С точки зрения идеологических интересов государства двуцентричная модель была весьма эффективной, так как помогала в течение двух веков объединять нацию обаянием имперских ценностей и силой национальных и государственных традиций. Распределение функций между «модернистской» и «традиционалистской» столицей на первых порах способствовало и более эффективному и быстрому усвоению русским обществом, и, в первую очередь, его привилегированными сословиями, новых эстетических ценностей, принесенных европеизацией России. Москва смягчала радикализм петербургских градостроительных и архитектурных решений, приспосабливала их к более привычному для нее и остальной страны усадебному быту. Так сложилось, что уже в XVIII в. Петербург и Москва были притягательны для разных типов русской молодежи. Кого-то влекла военная и придворная карьера, других привлекало развитие искусств. Несомненно, что уже в средине столетия главная притягательная сила столиц - в их формирующейся культурной и поведенческой специализации.

К концу XVIII в. в столицах сложилась социальная структура, анализ которой позволяет говорить как о начале формирования системы специфически городских ценностей в целом, так и о сильной зависимости ценностных установок от социального положения горожан. Отмечая различия в системах ценностей и норм поведения жителей Москвы и Петербурга нельзя, конечно, забывать о том, что большинство населения столиц, относящееся к податным сословиям, и на рубеже XVIII - XIX веков продолжало жить установками традиционного общества.

Во втором параграфе Москва и Петербург в период формирования московско-петербургского мифа контрастов (1812 - средина 1850-х гг.) проанализирован процесс формирования петербургского текста русской литературы как важнейшей формы проявления московско-петербургского взаимодействия и осознания значения этого взаимодействия для развития русской культуры.

Важнейшие события первой четверти XIX века - Отечественная война 1812 г. и восстание на Сенатской площади 14 декабря 1825 года - не только во многом определили пути дальнейшего развития страны, но и сильно повлияли на восприятие российских столиц обществом и властью, на отношения между Москвой и Петербургом. Война, испытавшая Россию на прочность, еще сильнее связала столицы. Она показала, насколько двоецентрие России осложнило задачу посягающим на нее врагам. В наступившую после войны «эпоху декабристов» начинается полноценный диалог социальных и культурных элит двух столиц, лидерство в котором принадлежало Петербургу. Поражение декабристов и приход к власти Николая I изменил ситуацию. В результате террористической политики самодержавия в 1826-1855 гг. происходило парадоксальное «оборачивание» традиционной антитезы «Петербург-Москва»: из символа Просвещения, европеизма, рационализма, обновления, прогресса Петербург превратился в символ реакции, деспотизма, казенщины, мракобесия, шовинизма. «Оборачивание» Петербурга в центр политической и идеологи-ческой реакции оттенило духовно-нравственную самостоятельность Москвы.

Петербургско-московская тема стала одной из основных в спорах западников и славянофилов. Русская «антипетербургская» философия того времени, т.е. славянофильство, своим происхождением была тесно связана с романтической традицией и в результате критика Петербурга велась как с реалистических, так и славянофильско-романтических позиций. Критическое отношение к городу нового типа было характерно тогда для европейской культуры в целом. Но в России этот процесс имел ряд особенностей: процесс модернизации начался в России позднее, чем в других странах и делал закономерными заимствования из европейского опыта, что вело к формированию комплексов национальной неполноценности и национального превосходства как способа преодоления первого; за счет резкого разрыва с национальной традицией, значительного европейского элемента и влияния в Петербурге, его сотворения как самого европейского из европейских городов, город нового типа появился в России еще до того, как проявления процесса модернизации стали ощутимы в Москве и других городах страны; естественной защитной реакцией русского национального сознания на насильственные преобразования стала идеализация старины, преломленная через идеи европейского просвещения, прежде всего руссоизм, с его противопоставлением природного, естественного, истинного (России, Москвы) и искусственного, выдуманного, ложного (Петербург); наконец, если в других странах кризис модернизации проявлялся через противопоставление столицы и провинции, то в России он обнаружил себя в первую очередь через противостояние Петербурга и Москвы, «большой деревни», выразителя интересов русской провинции, города традиционного типа, характерного для аграрного общества. Многое из того в Петербурге, что русская культура видела ложным, мнимым и наносным, было отражением сути модернизационного процесса, формирования капиталистического, индустриального города, с его полным отказом об общинных ценностей, которые заменяются на ценности индивидуализма и общественности, с его невиданным ранее отчуждением и одиночеством людей. И в этом смысле мнимостью была Москва, так как «уходящую натуру» традиционного, аграрного города, «большой деревни» с ее общинно-усадебным укладом ее апологеты принимали за качества «истинного» города.

Поставив вопрос об исторической миссии Москвы и Петербурга, славянофилы и западники нащупали больной нерв не только своей эпохи, но и всей истории послепетровской России. Разъять русское и европейское начала в разви-тии страны в середине XIX столетия было уже невозможно, и Петербург для тех же славянофилов, хотели они того или нет, с их европейским образованием и интересом к немецкой философии, был второй после Москвы духовной родиной. Решающий вклад в формирование московско-петербургского мифа контрастов внесли, тем не менее, русские писатели от Пушкина и Гоголя до Белого и Мережковского. При этом большинство из них было петербургскими жителями. Усвоение петербургскими литераторами московских идей придавало драматизм творимому ими образу Петербурга, а создаваемая писателями мифология города, в свою, очередь, оказывала серьезное влияние на взгляды московских участников спора западников и славянофилов. Влияние Москвы и Петербурга на развитие будущих писателей и поэтов, ученых и философов, художников и архитекторов, чиновников и военных состояло не только в том, что поселившийся в одной из столиц молодой человек имел возможность вращаться в интеллектуально насыщенной среде, но и в постоянно ощущаемом им влиянии другой части этой среды, хотя, и отдаленной от него географически на расстояние между Москвой и Петербургом.

Позитивное значение московско-петербургских контрастов особенно заметно на примере Белинского. «Отрицательно-полезная» петербургская атмосфера излечила его - не только от примирения с действительностью, которое он пережил накануне переезда в Петербург, но и от свойственной москвичам, как славянофилам, так и западникам, экзальтированной драматизации отношений между столицами. Что касается приоритета той или другой столицы, то для него эти споры «смешны», «нелепы», «детски неосновательны, как споры о превосходстве одного гениального произведения перед другим, тоже гениальным.,.»

Московское присутствие в петербургском тексте оказалось для русской литературы и культуры, для развития русского самосознания гораздо более важным и глубоким по воздействию, чем большинство текстов собственно о Москве «золотого века» русской литературы». При этом постоянное, чаще незримое присутствие Москвы в текстах о Петербурге стало одной из предпосылок для их превращения в явление, исключительно значимое для русской литературы. Но был и обратный, пусть и не в такой степени влияющий эффект. Мифологизированный, большей частью москвичами же, образ Петербурга служил одним из источников мифологизации самой Москвы или, что может быть точнее, ее идеализации. Один город мерился другим.

В третьем параграфе Москва и Петербург на пути превращения в центры мировой культуры и революционные столицы (средина 1850-х - 1918 г.) рассматривается наиболее интенсивный и значительный по историко-культурологическим последствиям период московско-петербургского взаимодействия, который одновременно был временем нарастанием революционного кризиса, центрами которого были Москва и Петербург.

Во второй половине XIX в. информационно-коммуникативная система московско-петербургского взаимодействия качественно изменилась: с 1851 г. начала действовать железная дорога между Москвой и Петербургом, с 1852 г. - линия телеграфной связи Петербург - Москва, с 1898 г. столицы соединила телефонная связь. В начале ХХ в. между Москвой и Петербургом началось автомобильное сообщение, состоялись первые авиационные перелеты между двумя крупнейшими городами страны. Быстрое распространение грамотности усиливало значение средств массовой информации, особенно выходящих в столицах крупнейших газет.

Начиная с эпохи реформ 60-х гг. XIX в. и вплоть до Первой мировой войны Москва и Петербург пережили эпоху бурного роста и резкого изменения жизни и быта. Согласно данным переписи 1897 г. в Петербурге и Москве проживало 24,9% всех горожан страны. В пореформенные годы Петер-бург обогнал Москву по численности населения и в 1917 г. в нем жило почти 2,5 миллиона человек, а в Москве -- свыше 1,5 мил-лионов. По этому показателю обе столицы намного опережали другие города России и входили в десятку крупнейших городов мира.

Начиная с пореформенного времени экономика становится одной из главных областей московско-петербургского взаимодействия, и его экономическое содержание во многом предопределило пути социального, политического и культурного развития страны во второй половине XIX -- начале XX в. и масштаб разразившейся в итоге национальной катастрофы. Во многом Москва и Петербург олицетворяли разные пути развития мучительно рождавшегося русского капитализма. Петербургский капитал имел тесные связи с государством и креп под его покровительством, московским предпринимателям, как правило, выходцам из купцов, в первую очередь приходилось рассчитывать на свои силы.

На рубеже XIX - XX вв. с новой силой стали обсуждаться московско-петербургские противоречия. Очередной всплеск дискуссии означал, что снова, как и во времена западников и славянофилов, общество предчувствует близость драматического поворота русской истории и осознает особую роль столиц в предстоящих событиях. Сохранение качественных различий между двумя городами стимулировало участников межстоличного диалога укреплять взаимопонимание и поддерживало их интерес друг к другу. Драматизм ситуации состоял в том, что сосредоточенное в столицах интеллигентское, интеллектуальное меньшинство все более явственно ощущало свое беззащитное одиночество перед лицом пробуждающейся «народной стихии». Это ощущение придавало особую остроту переживанию взаимной близости столичных элит, и московско-петербургский спор был вдохновенной и порой болезненной его формой. Сквозь лихорадку «русского чуда» рубежа XIX--XX вв. проступали черты новой эпохи, где Санкт-Петербург и Москва - столицы Российской империи противостояли Петербургу и Москве надвигающейся русской революции.

Если в первые пореформенные десятилетия Петербург был несомненным культурным главой России, то в начале XX столетия Москва с успехом оспаривает у Петербурга право называться главным центром русской культуры. Петербург и Москва, слывшие в XVIII - XIX вв. символами новизны и традиционализма, в начале XX в. в некотором смысле поменялись ролями.

Революция пятого года разрушила многие из иллюзий, во власти которых находились в девятнадцатом веке как власть имущие, так и «образованное общество». Вера сторонников самодержавия в то, что истинно русская Москва, в отличие от отравленного европейским революционным ядом Петербурга, имеет против него врожденный иммунитет, также была основательно подорвана. Революция продемонстрировала не придуманные властью, а созданные жизнью мнения и чувствования миллионов людей и показала степень взаимозависимости общественного поведения москвичей и петербуржцев. Начавшаяся в переименованном в Петроград Петербурге русская революция 1917 года в Петрограде же и завершилась. Столицей Советской России он пробыл только четыре месяца. Но главные черты режима определились уже здесь. Отсюда большевики смогли распространить свою власть сначала на Москву, а потом и на большую часть России.

Вторая половина XIX - начало XX в. была временем не только максимального развития и интенсификации культурно-исторического взаимодействия Петербурга и Москвы, но и временем нарастающего кризиса системы двух столиц в том виде, в котором она сложилась в императорской России. Она был разрешена революцией 1917 года. Сущность этого кризиса состояла в том, что в Петербурге и Москве сплелись в тугой узел политические, социальные, экономические, идеологические и эстетические противоречия, характерные для всей России, но столицами многократно усиливаемые. Страна переживала переход от традиционного, аграрного общества к обществу городскому и индустриальному, и в ней не оказалось социальных и политических сил, способных осуществить этот переход эволюционным путем. Отрыв столиц от остальной страны при одновременной маргинализации их населения и архаизации его сознания способствовал образованию той гремучей смеси, которая взорвала страну и разрушила сложившуюся за два века систему московско-петербургских отношений.

Глава третья - Взаимоотношения Москвы и Петербурга - Петрограда - Ленинграда как культурных центров страны в советскую эпоху (1918 - 1991 гг.). В главе представлены результаты изучения взаимодействия Москвы и Петрограда - Ленинграда как культурных центров страны в условиях, когда политика государства была направлена на усиление влияния Москвы и ограничения возможностей Ленинграда. Анализ взаимоотношений российских столиц в этот период показал, что, несмотря на эту политику, фактор двух столиц продолжал оказывать существенное влияние на развитие культуры и общества в нашей стране до конца коммунистической эпохи.

В первом параграфе Межстоличная общность Москвы и Петрограда - Ленинграда в условиях становления культуры советского общества (1918 - 1934 гг.) рассматриваются проблемы, связанные с формированием взаимоотношений Москвы и Петрограда - Ленинграда как центров развития культуры в условиях формирования коммунистического режима.

Возвращение столицы из Петрограда в Москву привело к кардинальным изменениям в информационно-коммуникативной системе отношений российских столиц. Радикальность перемен нарастала по мере становления советского государства, стремившегося к жесткой централизации. Выстроенная большевиками властная вертикаль не предполагала сохранения политической системы с двумя столицами, которая, постоянно видоизменялась, но, тем не менее, просуществовала весь имперский период российской истории. С каждым годом существования коммунистического режима информационные потоки из Москвы в Петроград (Ленинград) становились все полноводнее, а текущие в обратном направлении непрерывно иссякали. И это касалось не только информации, связанной с деятельностью вездесущего коммунистического государства, но и информации относительно общественной и культурной жизни в целом. Советская власть не только ни нуждалась в столице-дублере, но, напротив, последовательно искореняла «пережитки» столичного статуса Петрограда-Ленинграда.

После разрухи времен гражданской войны большевикам удалось уже в начале 20-х годов восстановить транспортное сообщение между столицами, в 30-е годы все большее значение стало приобретать автомобильное сообщение между ними. Советская власть всегда пыталась использовать в целях своей пропаганды самые передовые технологии. Первоначально окном в мир для большевистского режима было радио. В ноябре 1924 г. началось центральное радиовещание, которое быстро превратилось в очень значимый канал распространения идеологического влияния Москвы на всю страну. Практически одновременно радиовещание началось и в Ленинграде. К 30-м годам, как для москвичей, так и для ленинградцев радио, наряду с художественным и документальным кино, превратилось в важнейший источник информации и наиболее доступное средство для повседневных развлечений. Печатные средства массовой информации находились под полным контролем коммунистической партии и все центральные органы печати сосредоточены в Москве.

Большевикам, искавшим способы легитимизации своей власти, пришлось придать Ленинграду особый, пусть и неофициальный статус коммунистической «первопрестольной» столицы и поддерживать его как идеологически так и, в какой-то степени, материально. Вот почему феномен двустоличности, хотя и со сменой ролей Москвы и Петербурга-Ленинграда, перешел по наследству от Российской империи к Советскому Союзу. Для Петербурга-Петрограда, где любые перемены всегда проявлялись в законченной форме, смена эпох ознаменовалась и сменой имени. Он стал Ленинградом.

В начале 20-х годов поток литературы, посвященной изучению Москвы, Петербурга-Петрограда-Ленинграда и взаимоотношений столиц стал стремительно иссякать и к концу десятилетия пересох вовсе. Уход московско-ленинградского диалога «вглубь», исчезновение его традиционных форм, очень осложняет изучение отношений Москвы и Ленинграда, лишает исследователей привычных путей.

Императорский и чиновный Петербург сменила номенклатурная Москва совслужащих. Теперь бывшая первопрестольная столица вела страну в светлое будущее, а Петербург-Ленинград олицетворял кого пугающую, кого вдохновляющую силу исторической традиции. За те несколько лет весьма относительного «нэповского» либерализма, что пролетели от кронштадтского мятежа до сталинского «великого перелома», многие из историко-культурных и психологических стереотипов петербургско-московских отношений имперского периода успели восстановиться. Оказалось, что даже при минимуме условий для самостоятельного развития российского общества оно самоорганизуется в привычных для него формах и, в том числе, в форме двустоличия. По культурным возможностям Москва и Петроград - Ленинград 20-х оставались еще равными партнерами. Ленинград того времени еще сохранял способность оспаривать у Москвы ее первенство. Но в Москве куда быстрее шел процесс разрушения сложившейся в конце девятнадцатого - начале двадцатого веков культурной среды. Ее губило нарастающее давление власти и размывал невиданный ранее поток провинциалов. Политическая провинциальность Ленинграда в этом смысле служила ему добрую службу - культурная элита, да и сама городская среда, подвергавшаяся меньшим деформациям, все еще сохраняла сопротивляемость.

Московское преобладание усиливалось по мере кристаллизации официальной, «социалистической» культуры и в ходе формирования иерархических структур управления культурой. Симптоматично, что интегрируясь в эту систему и становясь генералами от искусства ленинградцы стремились тут же перебраться в Москву. Сила двустоличия страны в очередной раз проявлялась в том, что пока у наводившей «порядок» в Москве власти не доходили по-настоящему руки до Ленинграда, здесь все же успели развиться такие художественные явления как русский абсурдизм обэриутов или школа мастеров аналитического искусства Филонова. В это время удушенный в Москве авангардизм стал в Ленинграде еще одной формой сохранения культурной традиции.

Революция и последовавшие за ней годы нанесли непоправимый ущерб культурному значению Москвы и Петербурга-Ленинграда, но при этом произошло обогащение и усложнение историко-культурного смысла бытия российских столиц. Так, дальнейшее развитие получил петербургский текст русской литературы, который активно использовался литераторами 20-х г. для художественного освоения новой московской реальности.

В период НЭПа оживилась не только художественная, но и научная жизнь московской и петроградско - ленинградской интеллигенции. Продолжали развиваться московские и петербургские (петроградские, ленинградские) научные школы. Успехи российской науки 20-х гг. состояли не только в конкретных научных результатах, а они были значительны, но и в том, что именно в эти годы получили образование или начали научную деятельность, сформировались как ученые те люди, которым советская наука обязана большинством достижений 30-х - 60-х годов. Наряду с тем, что ученые, научные учреждения и высшие учебные заведения смогли эффективно реализовать научный потенциал, накопленный дореволюционной наукой, сыграло свою роль и разделение между Москвой и Петроградом-Ленинградом функций политической и научной столиц. До 1934 года Российская Академия наук, переименованная в 1925 году в Академию наук СССР, оставалась в Ленинграде.

Именно в 20-е годы окончательно определилось место Москвы и Ленинграда в советской «космогонии» и мифологии. Противоречивость отношения советской власти к двустоличию России, жившей отныне под псевдонимами СССР и РСФСР, проявлялось, с одной стороны, в поддержании особого статуса Ленинграда из-за его роли в коммунистической идеологии и истории и, с другой стороны, в тщательно скрываемом страхе перед возможностью претензий «Красного Питера» на особое политическое значение.

Быстрое стирание различий петербургской и московской жизни, столь заметных в XVIII - XIX веках, началось еще в конце девятнадцатого столетия, со вступлением России в индустриальную эру. Но революция, уничтожив старую социальную структуру и традиционное государство, чрезвычайно ускорила этот процесс.

Во втором параграфе Москва и Ленинград в культуре эпохи сталинизма: (средина 1930-х - средина 1950-х годов ХХ века) рассмотрен период отношений Москвы и Петербурга - Ленинграда, в ходе закрепилось московское преобладание в межстоличном сообществе, но одновременно, в результате репрессий и блокады Ленинграда, произошло коренное изменение образа «северной столицы».

Убийство Кирова и перевод Академии наук в столицу стали знаковыми событиями, которые обозначили завершение переходной эпохи во взаимоотношениях Москвы и Ленинграда (Петрограда), когда постепенно крепнущий большевистский режим был вынужден мириться с некоторыми «пережитками» доставшейся ему в наследство традиции двустоличия. В политическом смысле эти пережитки состояли в определенной самостоятельности (Зиновьев) или харизматичности и популярности (Киров) ленинградских партийных лидеров. С административной точки зрения претензии Ленинграда на особый статус основывались на том, что он оставался столицей российской - советской науки, центром деятельности Академии наук. Киров был убит и заменен бесцветным верным сталинцем Ждановым. Академию наук перевели в Москву.

За полтора десятилетия - со средины 30-х до начала 50-х годов - в московско-ленинградских отношениях произошел качественный сдвиг. За эти годы значение Ленинграда во всех областях взаимодействия двух главных городов страны резко упало. В жесточайше централизованном государстве, каким стал СССР к 30-м годам, какой либо полицентризм был невозможен. Общество во всех его проявлениях приобрело строго иерархический характер. Москва и Ленинград становятся городами «№1» и «№2».

Репрессируя различными способами Ленинград Сталин не только удовлетворял личную неприязнь к этому городу, где, по его мнению, все еще существовала потенциально опасная для режима концентрация духовной и социальной энергии, но и посылал угрожающие сигналы другим очагам подобной опасности - истинной и мнимой. Но парадокс в том, что с постепенным сосредоточением в столице политической и культурной жизни и Москва стала вызывать у него все большие опасения и удары по ленинградским «кадрам», ленинградской интеллигенции, просто по ленинградцам всегда были предвестниками новых ударов по москвичам. Судьбы столиц и в этом смысле оказались тесно переплетены. Несмотря на все усилия власти по запугиванию и разделению москвичей и ленинградцев, фундаментальным основанием московско-ленинградского диалога во все времена оставалось обыденное, повседневное общение ленинградцев и москвичей - семейное, дружеское, деловое, туристическое.

На фоне быстрого упадка культуры Ленинграда его более медленный темп в Москве казался почти расцветом из-за возможности собирать все жизнеспособное из того же Ленинграда и провинции. В эпоху строгой сталинской самоизоляции сравнение столиц, пусть хотя бы на уровне осторожных частных разговоров, вообще было единственным критерием для определения состояния культуры в ее наиболее значимых проявлениях. При полном запрете на обсуждение московско-ленинградской (петербургской) темы вне революционного мифа о пролетарском брате Питере и его пролетарской сестре Москве взаимозависимость подвергавшихся необратимой деформации московской и ленинградской частей общей культурной среды только усилилась.

Уход московско-петербургского диалога вглубь очень заметно отразился на официальном искусстве. Так, в советском романе, который стал наиболее адекватной формой выражения принципов социалистического реализма, также невозможно обнаружить сколь либо примечательных образов Москвы и Ленинграда. У советских поэтов Москва и Ленинград вызывают прилив бодрости и оптимизма. Они сливаются в единый ликующий, светлый, радостный город, город советской мечты. Соцреализм лепил из Ленинграда и Москвы идеальный образ «города Солнца», для которого индивидуальные черты только досадное уклонение от предначертанного. Эту характеристику можно распространить и на другие виды искусства.

Чтобы преодолеть державный комплекс неполноценности Сталину была нужна столица, способная затмить город царя Петра. Петровская неприязнь к Москве через два с лишним века обернулась сталинским ленинградоборчеством. В наиболее явной форме влияние имперской, петербургской традиции на архитектуру Москвы 30-х гг. воплотилось в попытках архитекторов вернуться к неоклассическим формам. Значение Петербурга-Ленинграда для Москвы в период ее беспощадной реконструкции не ограничивались попытками, и чаще неудачными, подражать петербургским градостроительным принципам и архитектуре северной столицы. Москва должна была превзойти, затмить Петербург.

Великая Отечественная война вновь показала силу двоецентрия России. В решающие недели осени 1941 г. немецкое наступление захлебнулось у стен Ленинграда и Москвы. В результате войныЛенинград, как когда-то Москва, превратился в гонимую и обиженную старую столицу и по мере собственной провинциализации он становился все ближе «периферии». В этом смысле Великая Отечественная война была для Ленинграда столь же важной вехой, как для Москвы Отечественная война 1812 г.

В результате Второй мировой войны геополитическое значение Москвы значительно усилилось, а геополитическое положение Ленинграда объективно ухудшилось. Вскоре по окончании войны стало ясно, что и внутриполитическая атмосфера стране не стала благоприятнее для Ленинграда. Но одновременно после войны ленинградцы остро чувствовали свое особое положение. Особость ленинградцев ощущала и вся страна - москвичи в том числе. В этом обстоятельстве и следует искать истоки расправы над Ахматовой и Зощенко, «ленинградского дела». Но дело было не только и не столько в Ленинграде. На его примере устрашали всю страну, всю интеллигенцию и, в первую очередь, интеллигенцию московскую, благо именно она определяла теперь развитие духовной жизни нации.

С 1918 г., с того момента, когда столица была перенесена в Москву, политика московской бюрократии, Москвы-Центра всегда была направлена на ослабление значения Петербурга-Петрограда-Ленинграда и его интересы, как правило, приносились в жертву интересам Москвы - в ее, бюрократии, их понимании. И если в имперский период роль Петербурга как политического, историко-культурного и экономического явления по отношению к Москве была весьма противоречивой, но, тем не менее, на практике во всех областях жизни и в действиях государства проявлялось стремление укрепить двоецентрие страны, то влияние Москвы на судьбы Ленинграда в советский период оказывалось, в основном, отрицательным. Коммунистическая номенклатура все сделала для того, чтобы разрушить российскую двустоличность и ее постепенный распад, нарастающая тенденция к моноцентричности была одновременно предпосылкой и важным проявлением цивилизационного кризиса России.

В третьем параграфе Развитие московско-ленинградской культуры в период урбанистического перехода: средина 50-х - начало 90-х годов ХХ века отражены результаты изучения московского-петербургского взаимодействия в период постепенного нарастания кризиса коммунистической системы, когда при дальнейшем упрочении лидерства Москвы в дуэте столиц их сообщество продолжало демонстрировать значительный потенциал, который особенно сильно проявлялся в развитии культуры, и, в частности, неофициальной культуры.

Во второй половине ХХ в. значительно расширились коммуникационные возможностей москвичей и ленинградцев: электрификация железной дороги Москва - Ленинград, развитие пассажирской реактивной авиации создали новые условия для их взаимодействия. В послевоенные годы в Советском Союзе, как и во всем мире, особое внимание уделялось развитию электронных средств массовой информации. Уже в начале 60-х главным средством правительственной пропаганды, источником информации и средством развлечения для населения и в Москве и в Ленинграде становится телевидение. Телевизионная эпоха принципиальным образом сблизила москвичей и ленинградцев. Учитывая столичный статус Москвы, телевидение особенно настойчиво формировало ее образ - столицы социалистического мира, образцового коммунистического города.

Вопреки постоянно повторяемым партийным решениям и в Москве, и в Ленинграде продолжалось строительство все новых промышленных предприятий. При преклонении коммунистов перед плановостью развития народного хозяйства города страны, в том числе Москва и Ленинград, фактически развивались стихийно.

Москва и Ленинград, во многом отличавшиеся от остальных городов страны, имели в своей социальной структуре все слои нового, городского российского общества: от потомственной интеллигенции до недавних крестьян - «лимитчиков». В этом смысле они представляли собой социальный срез страны. Подобным образом характеризуется и городская культура столиц: она была сплавом элитарной культуры с культурой городских окраин, социальных низов и разлагающейся, в первую очередь по вине власти, русской деревни. Но одновременно, как наиболее развитые городские центры страны, Москва и Ленинград представляли России ее будущее, формировали образцы поведения и ценности городской жизни, которые транслировались затем на провинцию средствами искусства, через СМИ и, самое главное, через общение между жителями столиц и остальной страной. И московско-ленинградское взаимодействие играло в формировании российской городской культуры очень важную роль, предлагая стране две несколько отличающиеся друг от друга ее модели.

Оставаясь и в 60-80-е гг. «важнейшим из искусств» кинематограф сыграл выдающуюся роль в развитии художественных образов Москвы и Ленинграда в эту эпоху, по сути дела взяв на себя ту функцию, которую в предыдущие два с лишним века выполняла литература. Важным знаком нового времени стал фильм Г.Данелия «Я шагаю по Москве», заново переосмысливший привычный по фильмам предыдущей эпохи зрительный ряд. Летняя Москва начала 60-х превращается у Данелия из фона в главного героя картины. В свою очередь одним из наиболее убедительных свидетельств нарастающего неблагополучия общества был фильм того же Данелия «Осенний марафон», ставший беспощадным изображением самочувствия советской интеллигенции в 70-е - первой половине 80-х годов, где важнейшую роль играет приходящий в упадок Ленинград времен брежневского правления. В литературе в новых исторических условиях развивалась как петербургская, так и московская мифология. Обращение к образам Москвы и Ленинграда для искусства позднего советского времени было связано и с нарастающим желанием восстановить утраченную связь времен.

В период оттепели стало проявляться, что черты московской и ленинградской особости в культуре, мышлении и чувствовании сохранились, и ощущение возбуждающей мысль и чувства противоречивости московско-ленинградской общности снова сделало отношения ленинградцев и москвичей, Москвы и Ленинграда актуальным культурным и житейским явлением. Понимание московской и ленинградской отдельности помогало каждой из городских культур осознать внутреннее единство и своеобразие, достоинства и недостатки.

Падение из десятилетия в десятилетие значения Ленинграда для жизни страны вело к постепенной утрате смысла московско-ленинградской дихотомии. Тем более, что нивелировка условий существования горожан и внешнего облика новых районов продолжалась. Но именно в 50-80 годы значение Ленинграда для общественного сознания окончательно обрело формы близкие к положению Москвы в девятнадцатом веке. Как когда-то Москва, теперь именно он, при всей его близости к столице и сохраняющимися общими с ней интересами стал союзником провинции, хранителем истинной исторической традиции. Одновременно с этим образ Москвы приобрел очевидные черты сходства с образом Петербурга времен империи.

Рождение и развитие «второй», «параллельной» культуры придало новый и плодотворный импульс взаимодействию столиц. Московско-ленинградская «андеграудная» среда была едина как в своем неприятии «официальной» культуры, так и в чисто житейском смысле. Ее свободное перетекание, вопреки прописке, из одного города в другой, сплачивающее ощущение принадлежности к некоей общности, превратились в важнейшие условия ее существования. Ленинградские и московские писатели, приговоренные советской властью к существованию в «параллельной» культуре, искали в московско-ленинградских контактах как новые возможности для творческого развития через межстоличное общение, так и способ популиризовывать, пусть и в сравнительно узких рамках «самиздата», свои произведения. Московско-ленинградский феномен неофициальной культуры, является наиболее ярким доказательством того, что вопреки усилиям советской власти двоецентрие и в период заката эры Советского Союза в истории России оставалось реальным фактором развития российской культуры. В тех ее областях, которые оставались вне полного контроля стремящегося к жесткому централизму государства, Ленинград продолжал сохранять сильное поле духовной энергии и в этих областях взаимодействие Москвы и Ленинграда оставалось не только вполне равноправным, но и более того - некоторые современные петербургские историки культуры считают возможным настаивать на ведущей роли Ленинграда в этом процессе.