Жизнь и деятельность Николая Константиновича Рериха

Экспедиция Рериха установила, что полный тибетский вариант Гэсэриады состоит из 16 томов, причем отдельные главы каждого тома достигают объема в несколько сот страниц. Членами экспедиции были также изучены и сопоставлены многочисленные монгольские, бурятские, китайские версии. Найденный Николаем Константиновичем в Восточном Тибете экземпляр Гэсэриады был в 1941 году использован в работах известного французского востоковеда Р. Стейна. Наш советский исследователь этого замечательного эпоса - монголовед Ц. Дамдинсурэн в своем капитальном труде «Исторические корни Гэсэриады», вышедшем в издательстве Академии наук СССР в 1957 году, также неоднократно ссылается на Николая Константиновича и Юрия Николаевича и приводит собранные ими сведения.

19 августа экспедиция покинула места, где в 1014 году Гэсэр-хан выступил против сильного воинственного племени западных карлуков, и направилась по Тибетскому нагорью прямым путем на Нагчу. Это был новый маршрут, пролегавший параллельно караванной дороге, по которой в 1880 году продвигался Пржевальский. Как известно, Пржевальский, не доходя до Нагчу, повернул обратно. Рерих собирался теперь завершить дело славных русских исследователей Центральной Азии - Пржевальского и Козлова - и пересечь Тибетское нагорье через Лхасу. Размещено на Allbest.ru

Маршрут, избранный Николаем Константиновичем, был кратчайшим, но очень опасным. На пути лежали Цайдамские солончаки, где останавливаться было рискованно. Поэтому целые сутки нужно было идти без отдыха. Все же труднейший этап прошли без потерь.

На следующем этапе, около перевала Элисте-дабан, на экспедицию совершил нападение хорошо вооруженный отряд голоков. Похоже, что нравы этого племени не изменились со времен путешествия здесь П. К. Козлова, испытавшего на себе коварство воинственных сынов Центральной Азии. Голоки устроили засаду при выходе из ущелья. Но дозорные экспедиции вовремя ее заметили, и Юрий Николаевич с вооруженными людьми, которых он обучил еще в Улан-Баторе, сумел обойти засаду и занять холм, откуда простреливались тылы нападающих. Противнику пришлось освободить путь, и караван вступил через горный перевал на Тибетское северное нагорье.

Здесь, на высоте около 14 000 футов, путешественников встретила необычайная для этого времени гроза с сильным снегопадом. 20 сентября экспедиция натолкнулась на первый тибетский пост, где Николай Константинович предъявил паспорт, выданный представителем Лхасы в Улан-Баторе.

Командир поста не очень-то разбирался в паспортных тонкостях да и вообще в письменности. Паспорт он попросту отобрал, сказав, что пошлет его «по начальству» и что экспедиция спокойно может идти дальше. Но уже 6 октября в урочище Чунаркэи караван Рериха был остановлен крупными силами тибетцев и местных кочевников хор-па, которые находились в подчинении начальника области Западных Хор, то есть входили в регулярные войсковые части Лхасы.

Через несколько дней пограничный начальник - генерал предложил передвинуть экспедицию ближе к его ставке и с подобающей истинному дипломату любезностью добавил, что по инструкции караван должен быть осмотрен и что осмотр произведет он лично, так как не может допустить, чтобы «руки малых людей касались вещей великих людей». При этом было сказано, что на это уйдет не более трех дней, что сам он не покинет ставки, пока не оформит разрешения на дальнейшее продвижение каравана.

Выпросив подобающие его чину подарки, генерал через неделю исчез, оставив вместо себя майора. И потянулись бесконечные дни.

Пять месяцев вечно пьяный майор был единственным посредником в переговорах Рериха с губернатором Нагчу - доверенным лицом самого далай-ламы. Через майора посылались письма и телеграммы американскому консулу в Калькутту, британскому резиденту в столицу Сиккима, лично далай-ламе в Лхасу. Все это возвращалось обратно.

Между тем наступила суровая зима, которую даже местные жители, обитавшие в утепленных юртах, переносили с трудом, в распоряжении же экспедиции имелись лишь легкие летние палатки. Кончились продовольствие и корм для животных. Верблюды по ночам приходили к палаткам, как бы ища у людей спасения, а утром их находили мертвыми и оттаскивали за лагерь, где стаи диких собак и стервятников уже ждали добычу. Болели люди. Врач негодовал, обвинял лхасские власти в преднамеренном убийстве членов экспедиции. Медикаменты подходили к концу. А морозы стояли такие, что в походной аптечке замерзал коньяк.

Но Николай Константинович и Елена Ивановна не теряли присутствия духа, и, следуя их примеру, мужественно держался весь состав экспедиции. Даже научные работы не прерывались ни на один день. Исследовались ближайшие окрестности, делались зарисовки, снимались планы, пополнялись минералогические и ботанические коллекции. За время зимовки собрали редчайший материал о кочевниках хор-па, говоривших на весьма архаическом наречии тибетского языка. В ближайших монастырях были найдены манускрипты тибетского добуддийского шаманизма. Экспедиция открыла много памятников кочевого прошлого Тибета, в том числе погребения, совершенно неизвестные современным местным кочевникам. Обнаруженные захоронения типа «каменных могил» до тех пор встречались археологам только в Северной Монголии, Бурятии и на Алтае. В области Хор удалось также установить в орнаментах, украшавших одежду и оружие кочевников, так называемый «звериный» стиль, близкий к скифо-сибирским мотивам. Размещено на Allbest.ru

Преодолевая все трудности и смертельную опасность, экспедиция выстояла и проработала до теплых весенних дней, но, конечно, не обошлось и без трагических потерь. За зиму умерло от простудных заболеваний пять человек. Погибли почти все верблюды - из ста двух осталось лишь десять и те еле держались на ногах, и только двух можно было использовать для дальнейшего пути. Из-за резких перепадов температуры испортилась кинопленка. Но все же большинство собранных коллекций, сделанных записей, написанных этюдов и картин, а их было около 500, удалось сохранить.

Только 4 марта 1928 года экспедиции было наконец разрешено покинуть стоянку, которая находилась всего в двух днях пути до крепости Нагчу, где в изобилии имелось все необходимое для материального обеспечения нескольких таких караванов, как караван Рериха. В Нагчу в это время пребывали два тибетских губернатора и высшие офицеры тибетской армии. Они объявили Николаю Константиновичу, что лхасское правительство отказалось признать выданный в Улан-Баторе тибетский паспорт и не разрешает экспедиции идти на Лхасу, до которой оставалось менее 200 километров. Рериху указали обходный маршрут, пролегавший много западнее Лхасы. В личном разговоре с губернатором Нагчу мало что выяснилось. Николаю Константиновичу лишь намекнули, что он заподозрен в симпатиях к «красным», а на этот счет губернатор твердо придерживался данных ему инструкций и не пропустил караван вглубь тибетской территории.

Оказалось, что среди буддистов, сопровождавших караван от самой Монголии, велась усиленная пропаганда. Им обещали всяческие блага и давали разрешения на паломничество в Лхасу, но с условием, что они отступятся от этого «красного русского».

А тем временем кто-то распространял слухи о «торжественных приемах у далай-ламы в честь Рериха», о «саморекламе» художника по этому поводу. Абсурдные выдумки просачивались в прессу. Николай Константинович отмечал в «Листах дневника»:

«В Лондоне рассказывали, что мы взяли в плен Далай-ламу со всеми его сокровищами. Самого-то Далай-ламу мы в конце концов отпустили, но все несметные сокровища его оставили при себе. Взрослые люди не гнушаются и такими россказнями... Барон Милюков в Лондоне спрашивал доверительно: «Ведь от одного взгляда Рериха волосы седеют?» Вот вам и товарищ председателя Думы, поистине мы живем в каком-то мрачном средневековье... Вот, например, в Харбине некая «интеллигентная особа» видела меня ходящим по воде на реке Сунгари - в чем она и клялась. Что же, и такое рекламирование я сам устраиваю?»

6 марта 1928 года караван Рериха тронулся дальше предписанным путем. Он отдалял возвращение в Индию на два месяца, но оказался интересным в смысле научных находок и художественной работы. Николай Константинович воспользовался возможностью обследовать северные отроги Трансгималаев, куда русские путешественники не доходили, да и западноевропейские почти не заглядывали. В местности Доринг Рерих обнаружил необычный для Тибета женский головной убор, очень похожий на славянский кокошник, красного цвета, украшенный бирюзою, серебряными монетами и унизанный бусами. Юрию Николаевичу удалось познакомиться со многими тибетскими наречиями, столь отличными от основного, лхасского, что лхасцы не понимают своих соотечественников, говорящих на них.

Исследуя эту малоизвестную область, Рерих смог правильно оценить и современную ему жизнь Тибета. Он уже тогда предсказывал неминуемый крах «победоносной во всех направлениях» власти далай-ламы. «Если вы думаете, что приказ Далай-ламы за стенами Лхасы много стоит, - писал Рерих в 1928 году в статье «Буддизм в Тибете», - то вы ошибаетесь». В этой же статье приводятся примеры поражающего невежества и стяжательства тибетского буддийского духовенства.

После двух с половиной месяцев пути по Восточному Тибету экспедиция перешла Гималаи через перевал Се-пола, спустилась к столице Сиккима Гантоку и 28 мая 1928 года наконец прибыла в Дарджилинг, откуда в марте 1925 года Рерих начал свое путешествие. Сам он писал об экспедиции:

«Конечно, мое главное устремление как художника было к художественной работе. Трудно представить, когда удастся мне воплотить все художественные заметки и впечатления, - так щедры эти дары Азии... Кроме художественных задач, в нашей экспедиции мы имели в виду ознакомиться с положением памятников древности Центральной Азии, наблюдать современное состояние религии, обычаев и отметить следы великого переселения народов.

Эта последняя задача издавна была близка мне. Мы видим в последних находках Козлова, в трудах профессора Ростовцева, Бровки, Макаренко, Толя и многих других огромный интерес к скифским, монгольским и готским памятникам. Сибирские древности, следы великого переселения в Минусинске, Алтае, Урале дают необычайно богатый художественно-исторический материал для всего общеевропейского романеска и ранней готики». Размещено на Allbest.ru

Все эти цели были достигнуты Рерихом. Мало того, вторую половину его экспедиции из Улан-Батора через Гоби, Нань-Шань, Цайдам и Восточный Тибет в Индию можно назвать настоящим триумфом русских исследователей Центральной Азии. Впервые были отмечены на картах и уточнены десятки горных вершин и перевалов, зарегистрированы неизвестные науке археологические памятники, вывезены редчайшие манускрипты, записаны народные обычаи и собраны богатейшие лингвистические материалы.

Подробности экспедиции отражены в книгах Николая Константиновича «Сердце Азии», «Алтай - Гималаи», «Шамбала Сияющая» (две последние изданы только на английском языке), в трудах Юрия Николаевича «Звериный стиль у кочевников северного Тибета» и «По тропам Центральной Азии», а также в многочисленных научных статьях.

Обширные научные материалы, собранные экспедицией, требовали систематизации и обработки. Археологические, геологические, ботанические и прочие находки насчитывались тысячами. Сотни эскизов и зарисовок, сделанных в пути, тянули художника к мольберту. Нужно было найти эффективные формы информации, чтобы продолжить столь успешно начатую работу. И у Николая Константиновича возникла мысль о создании специального научно-исследовательского центра. Заручившись поддержкой ученых Индии, Америки и Европы, Рерих 29 июля 1928 года, находясь в Сиккиме, положил начало работе Гималайского института научных исследований, названного «Урусвати», что в переводе значит «Свет утренней звезды».

Однако вскоре Николай Константинович задумал уехать из Сиккима. Еще в 1925 году, будучи в Кашмире, он хотел посетить долину Кулу, но тогда маршрут экспедиции пролег мимо нее. Этой долине отведено почетное место в индийской и тибетской литературах. Вдоль реки Беас проходит древнейший путь из Индии в Тибет, на Кайлас, Ладак, Хотан, а оттуда через Гоби до самого Алтая.

На берегах Беаса трудился риши Вьяса, собиратель Махабхараты и многих пуран. Сюда доходил со своими воинами Александр Македонский. По преданиям, бывали здесь Будда и Падма-Самбгава, здесь жили Арджуна и другие Пандавы.

Кулу - колыбель древнейших памятников культуры более чем двухтысячелетней давности. В бесчисленных ущельях, проточенных горными ручьями, ютятся старинные храмы, некоторые из них давно уже покинуты и заросли густым лесом. Здесь можно найти замечательные бронзовые изделия IV-V столетий и изумительные гималайские миниатюры XIV-XV веков. Долина отличается благоприятным для европейцев климатом, чего нельзя сказать о Сиккиме. В археологическом, историческом, филологическом, а также ботаническом и геологическом отношениях весь северный Пенджаб с западной частью Гималайского хребта был неистощимым кладезем материалов для института «Урусвати», и Николай Константинович решил переехать именно сюда.

В последние дни декабря 1928 года Рерихи были уже в долине Кулу и приближались к древнему поселению Нагар (в переводе - город). Еще не переправившись через Беас, из Катрайна увидели уединенный дом на крутых горных склонах. Оттуда должен был открываться прекрасный вид на долину, окруженную белоснежными пиками гор. Попросили узнать местных жителей, нельзя ли этот дом арендовать. В ответ последовало категорическое: « Что вы! Это поместье раджи Манди. Дом никогда не сдавался в аренду посторонним».

Тем не менее удалось поселиться именно в этом доме, а потом и приобрести его вместе с традиционными правами и обязательствами, среди которых было трехстороннее соглашение между богом Джамлу, британским правительством и владельцами дома о пользовании водой. Так, поместье в окрестностях Нагара, расположенное на высоте 2000 метров, стало постоянным местожительством Рериха в Индии.

К дому вела узкая, вьющаяся по горному склону дорога, его окружал сад, разбитый на укрепленных каменной кладкой террасах. Зимой дорогу заметало снежными сугробами и на какое-то время прерывалась связь с внешним миром. Но уже ранней весной расцветали фруктовые деревья, а земля покрывалась сочной изумрудной травой и яркими цветами. Почти к самому дому подходил густой лес - величавые голубые сосны, липы, серебристые ели, дубы, клены, достигавшие в поперечнике двух метров. Под этими великанами осенью появлялись знакомые с детства рыжики и волнушки. Однако эту идиллию нередко нарушали свирепые гималайские медведи, пантеры, леопарды. Они рыскали ночами под самыми стенами строений, и собак нельзя было выпускать без специальных железных ошейников с острыми шипами.

На севере высился снежный перевал Ротанг, через который лежал путь в Тибет и Среднюю Азию. Кроме проложенной тропы, с которой изредка доносился звон караванных колокольчиков, к перевалу вели какие-то старинные ступени, сложенные из крупных камней. Легенда связывала эту «богатырскую лестницу» с именем Гэсэр-хана.

К западу на самой вершине горы виднелись развалины. Древние письменные источники говорят о четырнадцати буддийских монастырях, существовавших когда-то в долине Кулу. Теперь от них сохранились лишь загадочные живописные руины. На юг от поместья дорога вела на Симлу, к озеру Равалсар и в жгучие долины Индии.

В саду под кедром стояло каменное изваяние покровителя этих мест Гуги-Чохана, старого раджпутского раджи. Оно изображено на многих полотнах Рериха. Всего в долине Кулу насчитывалось около трехсот шестидесяти богов. В ярмарочные дни они «навещали» друг друга. Гремели барабаны, и толпы празднично разодетых людей несли на плечах алтари с богами. Одну из таких красочных процессий запечатлел на картине «Боги пришли» Святослав Николаевич. Советский зритель знаком с этим полотном по выставкам Святослава Рериха в Москве и Ленинграде в 1960 году.

Из Катрайна на берегу Беаса, откуда начинался подъем, до дома Рерихов лучше всего было добираться верхом. На преодоление четырех километров уходило часа полтора. Это затрудняло возведение зданий для института. Строительные материалы, которые нельзя было заготовить на месте, доставляли носильщики.

В незавидном положении оказывались и приезжавшие без предупреждения посетители. Так, однажды гость из Европы, попав в Катрайн уже вечером, решил, что четыре километра подъема не ахти какое препятствие, и отправился пешком. В горах, как известно, темнеет быстро, и путника внезапно окутала непроглядная ночь. Будучи наслышан о гималайских медведях и прочих лесных обитателях, он подумал, что благоразумнее всего переждать до рассвета на верхушке какого-либо дерева, и залез на ближайшее. Измученный бессонной ночью, гость вздремнул только под утро и внезапно был разбужен подозрительным шорохом. Наклонившись, он увидел чьи-то изумленно вперившиеся в него глаза. Оказалось, что это садовник Рериха Кесанг, а дерево, послужившее ночным убежищем, росло в саду неподалеку от жилого дома. Чтобы избежать подобных случаев, Николай Константинович посылал кого-либо встречать своих гостей в Катрайне у самого начала подъема.

Все эти житейские неудобства искупались изумительным видом на окрестности, прозрачно-чистым горным воздухом, ярчайшими восходами и закатами, которые расцвечивали землю и небо невиданными красками.

Через несколько месяцев после переселения в Кулу Николай Константинович и Юрий Николаевич уехали по делам в Европу и Америку. Для развития деятельности нового института полезно было наладить более тесные связи с некоторыми научными учреждениями западных стран.

За время пятилетнего отсутствия Рериха американские культурно-просветительные организации, возникшие при его участии, значительно расширились и укрепились. Уже ранее в Нью-Йорке решили, что для их размещения целесообразно построить специальное здание. Когда в 1925 году об этом сообщили Рериху, он согласился и даже послал из Индии эскизы и план 24-этажного дома, в котором обосновались бы музей, Институт объединенных искусств, художественная галерея, театр на 350 зрителей, рабочие помещения для секций. Верхние этажи по желанию Рериха должны были быть отведены под студии и квартиры для сдачи их за минимальную плату художникам, музыкантам, писателям, ученым, педагогам.

Все наметки Рериха были переданы архитектору X. Корбету. Он доработал их и, после того как удалось договориться с банком о займе, приступил к строительству. Когда в июне 1929 года Николай Константинович и Юрий Николаевич приехали в Нью-Йорк, небоскреб был уже почти готов.

Художественный и научный мир Америки встретил Николая Константиновича с большим интересом. Его выступления в институтах и на научных конференциях собирали большие аудитории. Николай Константинович знакомил с результатами своих научных исследований, демонстрировал археологические находки и предметы современного прикладного искусства народов Азии. В этот приезд Рерих много говорил и о жизненной ценности искусства. Приехав в США, художник застал страну далеко не в благополучном состоянии. Стремительно падал курс акций, сокращалось производство, росла безработица, катастрофически снижался жизненный уровень. Неизбежное зло капитализма - очередной экономический кризис, разразившийся в 1929-1933 годах, вступал в свои права.

Обращаясь к студентам Нью-Йорка, Рерих говорил: «Все видели стремительное низвержение бумажных ценностей. Пусть каждый получает доказательство по мозгам своим. Даже окаменелые друзья вспомнят, как на их же глазах предмет, считавшийся ничтожным, вдруг получал громадную ценность, и наоборот: непоколебимые с точки зрения обыденности ценности оказались грудою бумажного сора. За время революций мы не однажды видели, как банкиры и финансовые деятели оказывались сметенными, тогда как выживали именно художники и собиратели искусства. Сама жизнь показывает, что все связанное с творчеством выживает. Живут научные открытия, и неистребимо живет мысль».

7 октября 1929 года состоялось торжественное открытие музея в помещениях нового здания. Рерих пополнил по этому случаю коллекцию музея сотнями картин, написанных за время путешествия по странам Азии.

8 небоскреб, кроме музея, переселились и другие культурно-просветительные учреждения. В числе почетных членов организаций, связанных с деятельностью Рериха, были Милликен, Дж. Босе, Эйнштейн, Кумар Халдар, Стоковский, Рабиндранат Тагор, Игнасио Сулоага и многие другие.

Николай Константинович в 1929 году вторично поднимает вопрос об охране культурных ценностей в военное время. В 1914 году, как мы знаем, предложение Рериха о заключении подобного международного соглашения не нашло отклика. Руины Реймса, пепел библиотеки Лувена, развалины сотен музеев, лабораторий и школ были печальным напоминанием о том, что самые худшие предположения художника сбылись. И в конце двадцатых годов они были весьма реальны. В непрочности заключенных мирных договоров уже мало кто сомневался, а темпы вооружения и разрушительная мощь средств ведения войны с каждым днем нарастали.

Конференции по мирному урегулированию спорных вопросов и сокращению армий терпели провал за провалом, хотя в них и принимали участие виднейшие политики западных стран. Поэтому намерения Рериха учредить пакт, связывающий свободу действий отъявленных милитаристов, многие считали совсем безнадежным делом.

Но Николай Константинович думал иначе. Он указывал на положительный пример Красного Креста, идею которого также в свое время встретили с недоверием, и потребовалось много времени и усилий, чтобы провести ее в жизнь. Общепризнанная полезная деятельность Красного Креста натолкнула художника на мысль воспользоваться некоторыми основными принципами этой организации для выработки специального международного статуса по охране памятников искусства и научных учреждений при военных столкновениях.

Посетив Европу, Рерих изложил свой план доктору международного права и политических наук в Парижском университете Г. Шкляверу и профессору Жоффр де ла Праделю и попросил их разработать проект пакта, согласовав его с международным правом. В 1929 году полный текст проекта пакта с сопроводительным обращением Рериха к правительствам и народам всех стран был опубликован. Первый и второй параграфы пакта гласили:

«Образовательные, художественные и научные учреждения, научные миссии, персонал, имущество и коллекции таких учреждений и миссий будут считаться нейтральными и как таковые будут подлежать покровительству и уважаемы воюющими. Покровительство и уважение в отношении названных учреждений и миссий во всех местах будет подчинено верховной власти договаривающихся стран без различия от государственной принадлежности какого-либо отдельного учреждения или миссии. Учреждения, коллекции и миссии, зарегистрированные на основании Пакта Рериха, выставляют отличительный флаг, который даст им право на особое покровительство и уважение со стороны воюющих государств и народов всех договорных стран».

Вместе с пактом Николай Константинович предложил и отличительный флаг, назвав его «Знаменем Мира». Он должен был водружаться на объекты, подлежащие охране. Флаг представлял собою белое полотнище с красной окружностью и вписанными в нее тремя красными кружками. Этот знак, по мысли художника, символизировал вечность (замкнутая окружность), реально выражающуюся в преемственности прошлого, настоящего и будущего (три заключенных в окружности кружка). Впрочем, иногда этот символ истолковывали и по-другому, против чего художник не возражал. Он указывал, что всякая интерпретация, если она исходит из понятия синтеза жизни, близка внутреннему смыслу этого знака.

Размещено на Allbest.ru