Феномен куклы от магии до современности

Также обсуждается диалог ребёнка с куклой как с одним из важнейших игровых предметов, помогающих ребёнку преодолевать первоначальную закрытость «психической самости», разворачивать вовне коммуникативные свойства собственного «Я», придавать им характер активного диалога с миром. Склонность детей к такого рода играм вполне согласуется с наивным «анимизмом», присущим детскому мышлению, склонностью одушевлять неживые предметы. То есть можно говорить о некоем «встроенном», врождённом механизме, позволяющем выстраивать диалогические отношения и формировать «Я» ребёнка, даже если по тем или иным причинам его общение с другими людьми затруднено.

Важным этапом в выстраивании диалогических отношений с окружающим миром является осознание оппозиции «Я» -- «Другое» и разграничение «Своего» и «Чужого», где «Другое» и «Чужое» на определённом этапе выступает как непознанное и опасное и подвергается мифологизации и демонизации. Также рассматриваются современные детские «страшные истории» и страшилки, для которых характерна интерпретация куклы как опасной вещи, соответствующей другим «ужасным» персонажам современной детской мифологии, воплощениям детских фобий -- «красным (черным, белым) рукам и пятнам», «черным (жёлтым, белым) шторам и коврам», «пиковой даме» и т.д. Такие интерпретации куклы восходят как к традиционным представлениям о ней как своеобразной инкарнации нечистой силы, так и к её интерпретациям в современной массовой культуре, прежде всего в кинематографе.

Также высказывается предположение, что синдром раннего детского аутизма встречается у мальчиков в три-четыре раза чаще, чем у девочек, именно потому, что наиболее характерным игровым предметом для последних является кукла. Хотя представление о том, что мальчики в куклы не играют, не совсем верно. Участие мальчиков в такого рода играх фиксировали многие исследователи. Не стоит забывать и о существовании специфических «мальчиковых» игровых зоо- и антропоморфных предметов: мишек, лошадок, солдатиков и современных терминаторов, андроидов, черепашек ниндзя и проч. Далее приводятся примеры такого рода «отклоняющихся» с точки зрения стандартных гендерных норм игровых практик и их интерпретация.

2. Кукла как фетиш

Психологические мотивы, вызывающие потребность в визуализации и материализации «Другого», в создании своеобразного alter ego в обличии вещи, объединяют куклу с рядом других вещей. В частности, с мелкой пластикой древности и антропоморфными наскальными изображениями. У этих вещей есть ещё одно общее свойство: они часто подвергаются фетишизации (Тайлор, 1989; Токарев, 1964). По представлениям их обладателей, эти вещи наделены сверхъестественной магической силой благодаря обитающим в них или действующим через их посредство демонам или духам (Новик, 1998).

Антропоморфные фетиши в различных культурах могут быть инкарнацией предка или божества, как ритуальный столб Джед -- «фетиш Осириса». Фетишами являлись магические зоо- и антропоморфные фигурки-онгоны народов Сибири и Дальнего Востока, которые изготавливались в честь рождения ребёнка (как оберег) и при лечении болезней. В качестве фетиша воспринимался и один из типов мелкой пластики йорубов -- деревянные статуэтки ибеджи, которые вырезали в случае смерти одного из близнецов.

Также рассмотрены случаи, когда антропоморфная фигурка (статуэтка или кукла) выступает в качестве медиатора между миром живых и миром мёртвых, выполняя вотивные или апоторопейные цели. Широко засвидетельствовано употребление куколок как вещей-медиаторов и вещей-заместителей и в народной медицине, и в обрядах жизненного цикла.

Также рассматриваются случаи, когда антропо- или зооморфные куколки употребляются в качестве заместительной жертвы, в функции оберегов, при насылании порчи и с другими магическими целями. Например, у кетов обитающий в доме покровитель и охранитель дома, семьи, очага, помощник человека в борьбе с бедами, болезнями, злыми духами, алэл, имел предметное воплощение в виде деревянной фигурки человека, одетого в звериные шкурки или в тряпки. Изображение алэла тщательно хранилось и переходило из одного поколения в другое, так как считалось, что если преемственность поколений будет нарушена, дух покинет своё изображение. Магические функции куклы проявляются и в продуцирующей магии. Так, у туркменов, если в семье ждали рождения девочки, то пожилая родственница матери будущего ребёнка изготавливала куколку, ничем не отличавшуюся от обычных игровых. После появления девочки на свет куклу отдавали детям.

3. Мифологические контексты

3.1 Сотворение мира и человека

Особый интерес в данном случае представляет процесс творения человека, его изготовления богом-демиургом из различных природных материалов, а также наделение получившегося антропоморфного артефакта душой. Этот акт творения хорошо известен по позднейшему фольклору (сказки, предания, легенды, былины), получил отражение в литературной традиции (античное предание о Галатее, легенды о големе, гомункулусе и Франкенштейне, сказка Коллоди о деревянном человечке Пиноккио и т.п.) и оказал огромное влияние на современные трактовки куклы.

Мифы о создании первого человека, в которых он «лепится» («вырезается», «кроится») божеством из различных природных и культурных материалов занимают особое место. При этом способ изготовления может быть культурно маркированным. Как замечает О.А. Большаков, в Древнем Египте именно лепка, в отличие от вырезания, являлась актом творения, так как высечение, вырезание -- это лишь высвобождение из необработанного материала уже имеющегося образа, а лепка представляла собой процесс придания формы бесформенному, создание принципиально нового, т.е. не извлечение, а именно творение Двойника. В восточно-славянских версиях мифа творения, опирающихся на библейскую легенду о сотворении из глины первочеловека, Адама, важную роль при оживлении этой «куклы», наделении её душой и иными качествами играет Сатана, противостоящий Творцу и соревнующийся с ним в усовершенствовании человека. Эти славянские мифы и легенды очень близки к соответствующим антропогоническим мифам тюркских народов Сибири, в которых верховный бог-демиург Ульгень противостоит своему брату-антагонисту Эрлику, владыке царства мёртвых. Мифологические мотивы о сотворении первого человека из природных материалов получают своё продолжение в ряде сказочных сюжетов, имеющих кросс-культурный характер. Среди них восточнославянские сказки с сюжетом типа АТ 327 (Тельпушок, Терешечка, Телесик, Лутонюшка, Липунюшка, Глинышек). Общераспространённым является и сюжет о том, что деревянное подобие человека может быть делом рук дьявола. Так, общим местом восточнославянского фольклора можно считать мотив подмены поленом младенца, проклятого или не «заменённого» родителями.

Ещё рассматриваются примеры ритуального использования антропоморфных предметов с опорой на описанные в предыдущем параграфе мифологические сюжеты. Среди них церемония «раскрытия уст и глаз» статуи усопшего в древнеегипетском царском погребальном обряде и ритуалы «оживления», «открывания глаз» и «вдыхания жизни» во вновь изготовленную скульптуру Будды находящимся в состоянии экстаза жрецом в буддизме.

3.2 Герой и бог

В главе рассмотрены случаи символических инкарнаций мифологических героев в виде куклы или её алломорфов как в самих мифах, так и в мотивированной ими обрядности. Также анализируется возможная эволюция подобных антропоморфных фигурок от изображения конкретных мифических личностей (героев), к их устойчивой связи с духами предков и, наконец, к их осмыслению как предметной инкарнации локальных божеств. Эта эволюция во многом отражает общее направление развития человеческого мышления на протяжении последних тысячелетий. Её логическим завершением являются как религиозная, так и светская скульптура современности.

Ещё одним важным поворотом темы является рассмотренная в следующем параграфе символика парциальности в переходах «божество -- культурный герой». С точки зрения эволюции и типологии антропоморфных фигурок немаловажно, что они нередко изображают отдельные части тела мифологического персонажа, которые в процессе исторического развития могли осмысляться как самостоятельные мифологические существа, так же как и в других культурах, индивиды могли быть частью тела племенного или кланового животного-тотема. Были проанализированы с точки зрения «кукольной» проблематики легенды, мифы и сказки, в которых главный герой создаётся из той или иной части тела божества или главного героя. В этом ряду многие мифы о героях-трикстерах и сказки о «мальчике из пальчика».

3.3 Обрядовые контексты

В третьем разделе рассматриваются различные обрядовые употребления куклы.

У русских обрядовые куколки и чучела встречаются во всех обрядах «переходного» типа: на Рождество и святки, на масленицу, на Средокрестье, Пасху, Троицу, Ивана Купала, на праздники, связанные с началом и окончанием выпаса скота, сева или жатвы, на крестинах, свадьбе, похоронах. При этом на первый план могут выступать разные качества куклы. В большинстве случаев она выполняет следующие функции:

1. Замещения обрядового лица или мифологического персонажа, олицетворяющего праздник.

2. Отпугивания, оберега.

3. Управления, манипуляции.

4. Общения (медиативные и коммуникативные функции).

5. Сообщения (знаково-символические).

Наиболее распространённой является практика замещения, когда куклы заменяют человека в обрядовых ситуациях, завершающихся умерщвлением обрядового персонажа, его ритуальной казнью или изгнанием, а также при необходимости дублирования тех или иных функций центрального персонажа, когда кукла выступает в роли его двойника. Дублирование может мотивироваться очень разными причинами: от апотропейных практик (кукла-двойник применяется в целях защиты от сглаза, колдовства и проч.) до оповещения о событиях с участием главного персонажа (как, например, куколка, вывешиваемая на доме невесты перед свадьбой).

Как и в остальных случаях, кукла используется также в ситуациях, когда возникает необходимость публичного диалога, к примеру, в различного рода театрализованных обрядовых представлениях. При этом также преследуются очень разные цели: от установления контакта с аудиторией или с потусторонними, высшими силами до стремления обеспечить управление ими. Диалог может осуществляться как при помощи жестово-символических средств, так и в речевой форме. Например, человек, манипулирующий куклой, обращается к ней с различными шуточно-риторическими вопросами и речами, на которые сам же и отвечает.

Также рассматриваются функции куклы в семейно-окказиональной (Свадьба, Похороны и поминки, Проводы в дальний путь, Лечебные практики) и календарной обрядности (Святки, Проводы зимы и масленицы, Весенне-летняя обрядность). Традиционные куколки или их ритуальные аналоги употреблялись практически во всех семейных обрядах, а также во время календарных праздников, отмечавшихся в узком семейном кругу. В этих случаях на первый план выходит «персональные» качества куклы, характеризующие её как обрядового дублёра, двойника человека.

Вполне закономерно, например, их появление в обряде родин (ср. «состряпать куколку» -- `сделать ребёнка'), во время которого повитуха выступает в роли демиурга, творца нового человека: она исправляет «неправильные» органы новорожденного (гнёт ножки, спину, «употребляет все силы сделать продолговато-острую головку новорожденного кругленькой»), фактически «доделывает» его до человека. От повитухи зависит, сделать ли ребёнка «круглоликим или длиннолицым, или даже каким-нибудь уродом». Ребёнок здесь зримо уподобляется «первородной глине», из которой сотворил человека Господь Бог.

Употребление кукол в таком важнейшем переходном обряде как свадьба связано как с глубинной семантикой обряда, так и со знаково-символическими и коммуникативными функциями. С точки зрения предметного кода свадебного обряда кукла является универсальной вещью-«персонификатором», наглядно демонстрирующей взаимодействия главных действующих лиц свадьбы и связанные с ними обрядовые смыслы. С помощью этого предмета «выводятся наружу» культурные смыслы, определяющие внутреннее и внешнее перевоплощение основных персонажей свадьбы. В первую очередь это касается невесты как ключевого женского персонажа данного обряда, которому при помощи куклы транслируется важная информация по материнской (женской) линии: сохранение и поддержание плодородия, знаний и умений, связанных с «женской магией».

В этом смысле показательны зафиксированные в сказочном фольклоре куклы-помощницы, передававшиеся девушке-невесте матерью и помогавшие ей преодолеть опасности лиминарного периода. В поздних версиях обряда сохраняется обычай передачи свадебных куколок девочкам-родственницам невесты, что, по-видимому, также должно было магически способствовать успешному замужеству и обеспечить высокую степень фертильности всех женщин «рода» (отсюда азартное соревнование за обладание свадебными куколками между представителями молодожёнов). Высокая ценность этого предмета продолжала осознаваться носительницами традиции вплоть до последнего времени, а пародийно-комические его употребления в рамках свадебного ряжения, символизировавшего присутствие на свадьбе «всего рода», в том числе духов-покровителей и «предков», лишь подчёркивали его высокую значимость и важный статус.

Обращают на себя внимание случаи дублирования или взаимозамены антропо- и зооморфных кукол, а также ветвей деревьев и иных фитоморфных символов. Подобный изоморфизм уже отмечался в отношении обрядовых символических презентаций различных божеств и героев. В стадиально поздних версиях свадьбы антропо-морфный код не только символически отражает взаимоотношения между участниками обряда, но и вбирает в себя более древние значения плодородия и жизненной силы, ранее передававшиеся при помощи фито- и зооморфной символики.

Ритуалы прощания с мертвецом по форме часто очень близки к календарным обрядам выпроваживания. Поэтому типы кукол (чучел), замещающих мертвеца в этих группах обрядов, очень близки, при том, что поминальные обряды часто имеют календарную приуроченность. Видимо, этим объясняется слабая представленность кукол в традиционной похоронно-поминальной обрядности у русских: основные презентации «кукольных похорон» характерны для календарных обрядов, приуроченных к святкам, масленице и праздникам весенне-летнего цикла, а также для детских и подростковых игр «в свадьбу и похороны». Аналогом куклы в современной похоронно-поминальной обрядности русских можно считать фотографии усопшего.

Подобная закономерность прослеживается и у большинства европейских народов. Хотя существовавшая некогда у многих народов, в том числе у славян, традиция «игр при покойнике», предполагает существование кукол-заместителей мертвеца в посвящённых ему обрядах семейного цикла. Гораздо чаще традиция изготовления кукол в рамках похоронно-поминальной обрядности встречается у народов Крайнего Севера и Сибири, для которых характерны развитые представления о посмертных инкарнациях человеческой души и её земном и потустороннем существовании. Например, у хантов вплоть до последнего времени существовала традиция изготовления так называемых «кукол покойника», «вместилищ души покойного» -- иттарма, сонгет, акань, мохар. Эта небольшая по размерам кукла (до 25 см), хотя в прошлом изготавливались и большие ростовые куклы, на которые надевали одежду умершего. Она изготавливалась женщинами, в течение 2-2,5 лет хранилась «на любимом месте покойного» и участвовала во всех домашних трапезах (перед ней каждый раз ставили пищу и напитки). Считалось, что в ней обитает душа мертвеца. По истечении установленного традицией срока куклу уносили в лес или на могилу усопшего, где и оставляли. В некоторых случаях её хранили на чердаке дома или на полочке в передней части дома в специальном ящичке или сундучке вместе с остальными домашними святынями.

Широко представлены различные типы кукол в специальных ритуалах, совершавшимися при проводах членов семьи в дальний путь (например, при отъезде на промыслы или в армию). По сути, они очень близки к календарным обрядам выпроваживания и проводов, однако по форме, особенно в современных вариантах, нередко очень своеобразны и требуют особого рассмотрения. С этим тесно связан широко распространённый у русских современный обычай украшать куколками интерьер, который был известен ещё в первой половине прошлого века. Его описанию уделено специальное место в данной работе.

В календарных праздниках куклы или сходные с ними антропоморфные фигурки часто используются как обрядовый или праздничный символ. При этом происходит два внешне противоположных, но внутренне взаимосвязанных процесса, предполагающих разные сценарии развития семантики обрядовой куклы. С одной стороны, с течением времени эти обрядовые артефакты стремятся вобрать в себя глубинную семантику праздника или обряда и, в конечном счёте, стать его исключительным и самодостаточным знаком, постепенно оттесняющим на второй план остальные значения. Хорошим примером такого сценария является куколка в обряде «крещения и похорон кукушки». С другой стороны, связь артефакта с обрядом или праздником, первоначально, возможно, совершенно случайная, может привести к экстраполяции обрядовой или праздничной семантики на саму куклу и/или совершаемые с ней действия, что способствует закреплению последних в качестве символических манифестаций данного обряда или праздника.

3.4 Игровые контексты

Четвёртый раздел посвящён «наиболее очевидным» функциям куклы: её игровым употреблениям, которые существенно отличаются в разные эпохи и в разных социокультурных средах и во многом определяются характерными для данной культурной среды гендерными установками, определяющими игровые предпочтения. Поскольку гендерные установки и нормы исторически варьируются, игра в куклы или развлечения с применением кукол могут практиковаться в разных половозрастных группах.

В соответствии с этим, были рассмотрены две возрастные группы: дети и подростки (молодёжь), -- в игровых практиках которых часто употребляются куклы.

Кукла в детских ролевых играх

В главе рассмотрены детские игры с использованием символики дома и символики свадьбы и похорон .Отдельно рассмотрен процесс изготовления куклы, который очень важен и с точки зрения формирования психологических мотиваций ребёнка при последующей игре с ней, и с точки зрения налаживания социальных связей, и, кроме того, способствует выработке определённых трудовых умений и навыков (кройка и шитье одежды). Поэтому традиционные куклы обычно изготавливались с помощью взрослых (мама, бабушка, старшая сестра, тётя), а иногда и получали их имена.

Выделена также проблема налаживания эмоциональных связей с игровым предметом: присвоение ей имени, эмоциональная оценка и предпочтения при выборе кукол и т.п.

Кукла в развлечениях подростков и молодёжи

В главе проанализированы различные типы куколок, чучел и других антропоморфных предметов, которые были неотъемлемой частью подростковых и молодёжных развлечений и игр. Их появление, как правило, обусловлено общей семантикой и сюжетикой традиционных игр, как хороводных («драматических»), так и подвижных. Наиболее характерные для этих игр сюжетообразующие мотивы: охота и похищение, свадьба и похороны, купля-продажа (торг) и др. -- предполагают наличие персонажа или субъекта, на которых направлено действие. Как и других рассмотренных нами случаях, он может заменяться антропо-морфной фигуркой или её символическим аналогом.

Частым является употребление кукол или их алломорфов (чучел, пугал, объёмных масок) во взаимных подшучиваниях и розыгрышах молодёжи, а также межгрупповых и межличностных коммуникативных практиках, например, при заигрывании, знакомстве и т.п. (параграф «Куклы в коммуникативных практиках с символикой заигрывания»). Широко использовались антропоморфные фигурки и в иных целях, например, при запугивании детей и подростков и иных социальных манипуляциях.

3.5 Феномен куклы и проблемы культурной антропологии

В заключительном разделе обращается внимание на общетеоретические проблемы, позволяющие составить представление о функционировании куклы в современной индустриальной и постиндустриальной цивилизации, использовании символики куклы в массовой культуре и масс-медиа XIX -- XXI веков от литературы и кино до телевидения и рекламы. Анализ этого материала позволяет многое прояснить в глубинной семантике данной вещи, понять её роль в формировании различных моделей человеческого поведения в современном мире и в поддержании «идеологии антропоморфизма», которая во многом определяет наш взгляд на окружающий мир, делает его «антропоцентричным».

Анализ с использованием интернет-ресурсов «Национальный корпус русского языка» и ЭНИ «Российский Архив» более двух с половиной тысяч литературных контекстов, относящихся к кукле, показывает, что большинство упоминаний куклы в русской литературе и прессе XVIII -- XXI вв. связано с её употреблением в качестве детской игрушки (около 15 %). Вторым по употребительности является истолкование куклы как объекта и способа манипуляции (около 10 %), третьим -- понимание куклы как двойника (около 8 %).

Из других значений и мотивов, связанных с куклой, укажем следующие (по убывающей в зависимости от частоты упоминания): человек как «механическая кукла»; кукла как нечто безжизненное, недееспособное; смерть куклы и сломанная кукла; кукла как нечто неистинное, фальшивое; кукла как предмет интерьера; кукла как подарок, дорогая игрушка; кукла как ребёнок; игра в куклы как социовозрастной маркер; кукла и «ложная красивость»; кукла как нечто неуклюжее и смешное; кукла как нечто бездушное, бесчувственное; «рождение» куклы; ребёнок как кукла; кукла как нечто красивое и идеальное; игра в куклы как маркер девиации; кукла как нечто демоническое и как ругательство; кукла как нечто устрашающее; кукла как нечто маленькое, незначительное, ничтожное.

Особняком стоят упоминания куклы как обрядового или театрального объекта, а также использования слов «кукла» и «куколка» в качестве клички или имени животного, реже человека.

В свете указанной выше проблематики представлялось важным показать две вещи. Во-первых, на примере куклы можно увидеть, как происходит освоение культурой природных объектов. При создании куклы грань между «природным» и «культурным» зачастую является почти неощутимой и невидимой, особенно если учесть, что в разных культурах эта граница проводится по-разному. И это является существенной проблемой при взаимодействии и взаимопонимании представителей этих культур. Вместе с тем рассмотрение на примере куклы «минимального инвентаря знаков культуры», то есть культурных маркеров, позволяющих отличить её от обычного камня или ветви дерева, позволяет утверждать, что существуют некие универсальные приёмы, позволяющие переводить природные объекты в семиотически насыщенное поле культуры, делать их «культурно значимыми».

Во-вторых, кукла помогает продемонстрировать, как с помощью отдельно взятой вещи можно манипулировать сознанием, конструируя при помощи игровых практик с её участием частные поведенческие навыки и стереотипы, которые затем при помощи языковых образов и клише распространяются на более общие социальные практики (параграф «Кукла как инструмент социального конструирования»).

Кукла изначально «мертва», она зримое воплощение механицизма, чего-то бездушного и ходульно-нелепого. Собственно образ куклы всегда возникает там и тогда, где и когда необходимо выразить идею предопределённости и рока. Человеческая сущность в образе куклы подвергается любым (магическим, обрядовым, игровым) воздействиям и манипуляциям, и нет ничего, что могло бы этому противостоять. Здесь бессильны даже строжайшие табу, налагаемые на подобные манипуляции, ибо они все равно нарушаются в «тайной» магической и оккультной практике. И это понятно, ведь речь идёт о самых сокровенных и пристрастных интересах. Любовь и смерть, страх и жажда обладания не знают преград.

Вместе с тем кукла наделяется нами чертами одушевлённости и «плотскости». Бездушная болванка в глазах её обладателя имеет все признаки одухотворённости. Общаясь с куклой, мы реанимируем в себе пережиточные формы анимизма и фетишизма. По-видимому, этим мотивированы опасения, что играя «не в те куклы», дети «усваивают основы языческого мировоззрения» или «испытывают тлетворное влияние пошлой буржуазной и мещанской среды». А поскольку упразднение куклы как таковой невозможно (об этом свидетельствует история мировой культуры), каждый раз при кардинальных социокультурных и идеологических трансформациях возникает необходимость в модернизации этой вещи. Об этом свидетельствует эволюция куклы в культуре от палеолитических «венер» до ритуальных фигурок в современном культе вуду, от костюмных кукол XVIII в. до Барби. Поэтому можно утверждать, что история куклы в культуре -- это материальное отражение социальных и общественных изменений и процессов, их своеобразное предметно-символическое воплощение.

О том, что процесс трансформации куклы, как и иных детских игрушек, не является стихийным явлением, а представляет собой процесс сознательного социокультурного проектирования и конструирования, свидетельствуют факты истории культуры СССР. Среди первых шагов советской власти, направленных на поддержку практических мер по укреплению идеологического базиса создаваемой общественной системы, были меры, направленные на стимуляцию исследований по созданию «нового человека» или «человека будущего», который должен был кардинально отличаться от «человека прошлых веков». Первым и неотложным делом было заявлено «взращивание новых поколений», а это было невозможно без изучения познавательных и творческих особенностей ребёнка и его психики, способов формирования личности и механизмов её социализации. Одним из прикладных направлений стало изучение повседневной жизни детей, их творчества, игровой деятельности и игрушек. Огромное воздействие на современное массовое сознание и, соответственно, на новейшие игровые и обрядовые практики оказал образ куклы, сформированный новейшей художественной литературой, живописью, театром, кино. Кукла становится обычным героем произведений искусства, адресованных детской аудитории.

Выбор антропо- и зооморфных игрушек у современных детей более широк. И мальчики теперь гораздо чаще используют их в своих манипулятивных играх, не боясь упрёков в утрате собственной гендерной идентичности. Возможно, отчасти это связано с глобальными изменениями гендерного баланса в современном обществе. Существенное влияние на формирование игровых предпочтений современных детей оказывают масс медиа, а также реклама и продажа игрушек, изображающих героев популярных детских фильмов (Чебурашка, Могучий Рейнджер, Шрек, Гарри Поттер, персонажи «Корпорации монстров» и «Ледникового периода» и др.). При этом на первый план выходят не педагогические или психотерапевтические свойства игрушки, а коммерческие интересы крупных корпораций, производителей детских игрушек. В качестве иллюстрации можно сослаться на мультипликационный сериал «История игрушек» («Toy Story», «Toy Story 2», производство студии «Walt Disney Pictures»), который использует занимательный сюжет для рекламы новых игрушек.

В некоторых случаях коммерческая сторона вопроса является поводом для настоящих идеологических войн. Например, провозглашается, что кукла Барби с её партнёром Кеном способствуют внедрению «западных ценностей» и наносят вред «нравственному здоровью ребёнка», а потому предлагается заменить подобного рода игрушки культурно-специфическими. Например, для русских детей в качестве альтернативы предлагается дымковская игрушка, которая, заметим, изначально предназначалась для созерцания, а не для активных манипулятивных игр, а потому функционально совершенно не соотносима с Барби. В Иране несколько лет назад «с целью пропаганды традиционных ценностей» были созданы «мусульманские куклы» Дара и Сара, «одеяния которых выдержаны в умеренном стиле», а «их прошлое вполне отвечает семейным стандартам» (BBCRUSSIAN.com1). Для арабского мира недавно также разработан аналог Барби -- кукла Фулла, основными отличительными признаками которой являются национальная одежда (черная абайя и хиджаб), отсутствие явно выраженных половых признаков и прилагающийся к кукле коврик для молитв (среди многочисленных интернет-ресурсов, предлагающих комментарии к этому факту отметим сайты «Advertology.Ru», «News.Ru.com», «Ислам для всех!»). Средства массовой информации отмечают, что благодаря умело организованной агрессивной рекламе с отчётливо расставленными идеологическими акцентами дети и их родители в этих странах уже отдают явное предпочтение культурно-специфическим вариантам кукол. Видимо, пример показался вдохновляющим, и о сходных планах недавно объявили японские и китайские производители игрушек. Нетрудно понять, что «идеологическая» риторика во всех этих случаях является лишь ширмой для продвижения национальных или корпоративных коммерческих интересов, поскольку производство игрушек во все времена являлось весьма выгодным бизнесом.

Примером иного рода может послужить разразившийся несколько лет назад в американской прессе скандал с «выдворением с прилавков» накануне рождественских продаж «счастливого кукольного семейства» Миджи, «первой подруги Барби». Причиной послужило усовершенствование в конструкции Миджи, внесённое фирмой-производителем на основании рекомендаций психологов: она стала беременной (BBCRUSSIAN.com1). Понятно, что истинной причиной недовольства стала, скорее всего, боязнь ранней сексуальности и нежелательной беременности, которая могла быть спровоцирована соответствующим имиджем любимой куклы (для ребенка, несомненно, привлекательным и положительным). В данном случае положительные с точки зрения социальных конструкторов установки на создание многодетного «счастливого семейства», воплощённые в «беременной Миджи», пришли в явное противоречие с взглядами на планирование семьи «среднестатистического» американца.

Ещё один способ использования «игровых предпочтений» в целях социального конструирования содержится в предложении, выдвинутом министерством образования Израиля, согласно которому в детских учреждениях вместо Барби появятся куклы, более соответствующие средиземноморскому и своеобразному характеру страны. Например, темнокожие и даже черные куклы, как дань уважения иммигрантам из Эфиопии. Более того, по замыслу реформаторов, «для разрушения сексуальных стереотипов» у детей «будет поощряться, и воспитываться интерес к игрушкам, типичным для противоположного пола: к конструкторам -- у девочек и кастрюлям -- у мальчиков». Данный пример интересен тем, что израильские реформаторы намерены сформировать определённые игровые предпочтения для изменения гендерных различий «в рамках воспитательной программы равноправия полов». Тем самым предполагается, что при помощи социокультурных параметров можно трансформировать параметры социобиологические.

Однако при конструировании игровых предпочтений необходимо иметь в виду, что прагматика мальчишеских игр существенно отличается от программы игр девочек. Девочки моделируют при играх с «куклами» различные типы женской деятельности («магазин», «больница», «школа») и внутрисемейные ситуации, включая взаимоотношения родителей, уход за детьми, различные домашние работы и т.п. Мальчики в своих манипулятивных играх с антропоморфными предметами гораздо большее место уделяют приключенческо-авантюрным сюжетам с ситуациями конфликта и насилия, жёсткой соревновательности и конкуренции (различного типа «войны», в том числе «бандитские разборки», земные и космические путешествия с использованием различных «транспортных средств» и т.п.). В этом и проявляется различие гендерных установок в детских игровых сообществах.

Важную роль в формировании социокультурных стереотипов играют и отдельные кукольные персонажи, известные нам с детства. Среди тех, кто за последние почти полтора века оказал сильное влияние на детские умы, можно назвать героя сказки Карло Коллоди о деревянном человечке Пиноккио. История Карло Коллоди больше знакома нам в изложении А.Н. Толстого. Его Буратино, наверное, один из самых популярных в России персонажей детской литературы. Версией этого сюжета можно считать историю, известную нам по опере Римского-Корсакова «Снегурочка», восходящую к сказочным сюжетам типа «Глинышек», в которой бездетные родители вылепливают себе ребёнка из глины или снега. Если говорить о художественных произведениях, главными персонажами которых являются куклы, то в истории русской культуры есть ещё один бесспорный бестселлер, оказавший несомненное влияние на формирование мировоззрения носителей русской культуры: балет «Щелкунчик» П.И. Чайковского по мотивам сказочной повести Е.Т.-А. Гоффмана.

Кукла играет важную роль в формировании особых «сверхидей» или «социом», таких, например, как идея «социального манипулирования» и связанная с ней идея «кукловода», в роли которого может выступать как отдельная персона от божества до вождя, так и социальная группа или её символические замены, своеобразные «социальные симулякры». В кукле наиболее полно проявляется антропоцентризм, пронизывающий любое человеческое творение и жёстко детерминирующий границы нашего познания. Это проявляется, например, в нашем понимании «человеческого» (личность) и «божественного» (сверхличное, суперэго), а точнее -- в стремлении утвердить производность первого от второго и установить устойчивые гомологии между ними. Причины осознанной или неосознанной сакрализации и мифологизации куклы заключаются в том, что как материальная «копия личности» она неизбежно отождествляется с «образом и подобием» Бога или с сверхъестественной сущностью, которая осознается как неуправляемая человеком частица собственного «Я». Фактически -- это часть бессознательного, которой можно управлять и манипулировать, сделав её осязаемой и видимой человекоподобной вещью. При этом к этой вещи, по определению, применимы все принятые в данном социуме меры воздействия от почитания до физического наказания и уничтожения. Божества и их изображения наделяются свойствами человека, очень конкретными знаниями, умениями и чувствами, пусть и многократно усиленными в их божественной инкарнации. Отсюда известные в буддизме представления о том, что статуи Будды, прошедшие церемонию «открывания глаз», являются живыми. Они обладают способностью предсказаний и выражения различных эмоций и чувств. Надругательства над изображениями Будды приравнивалось к преступлениям против людей.

Вместе с тем можно сделать вывод, что по крайней мере в двух крупнейших монотеистических религиях (ислам и иудаизм в их ортодоксальной форме) заключены не-которые предпосылки преодоления «всепроникающего антропоморфизма». Ведь обе эти религии налагают запрет на любые реалистические изображения живых существ. По мнению З. Фрейда, традиция запретов на антропоморфные изображения восходит к древнеегипетской «ереси» Эхнатона, пытавшейся противопоставить народным культам Осириса, связанным с посмертными личностными перевоплощениями (душа Ка), религию безличного, вездесущего и всемогущего Атона.

В кукле проявляется одна из мощных силовых линий, составляющих каркас человеческой культуры. В некотором смысле она -- мера всего человеческого: от животно-брутальных эротических образов первобытной пластики к суховато-прагматичным безжизненным Барби -- вот овеществлённый результат развития homo sapiens и человеческой цивилизации. По-видимому, к кукле в полной мере применимо высказывание В.Н. Топорова: «У вещи есть своя доля, в которой она диктует свою волю человеку, и “антропоцентрическая” в отношении вещей позиция вовсе не исключает целесообразности “вещецентрического” взгляда на человека. Не только “человек -- мера всех вещей”, но в известном отношении и обратно: “вещь -- мера всех людей”».

Заключение. В заключении подводятся итоги исследования и описываются основные его результаты. Выделенные типы зоо- и антропоморфных артефактов в различных культурах позволили дать дефиницию понятия «кукла», описать разновидности кукол и определить их место в системе зоо- и антропоморфных предметов.

Важным итогом исследования является демонстрация роли «идеологии антропо-морфизма» в истории человеческой культуры, значения антропоморфных артефактов в возникновении и функционировании этой идеологии и при трансформации природных объектов в культурные. Идеология антропоморфизма, в зачаточных формах проявившаяся ещё в первобытной теории анимизма, окончательно оформляется в античности и получает новое наполнение и концептуальное оформление в эпоху Ренессанса с его повышенным вниманием к личностному началу и с его приматом индивидуализма. Именно эта идеология выдвигает на первый план не только персонифицированные фигуры божества и героя, в более позднюю эпоху инкарнировавшихся в культы святых, но и их антропоморфные предметно-вещные символы: статуи, мелкую пластику, персональные изображения, иконы, живописный портрет. Сходство этих артефактов с куклой не ограничивается внешним подобием. Обращение и различные манипуляции с ними (ср. практики бичевания статуй святых и икон) указывают на очевидные смысловые параллели с их предшественниками. В пережиточном виде идеология антропоморфизма проявляется в «наивном анимизме» детского мышления.

Однако наиболее важным является тот факт, что все антропоморфные изображения и фигуры подчиняются единому культурному коду «антропоморфизма», так называемой «силовой линией культуры», и являются его предметными реализациями. Данный культурный код проявляется в типологически разных культурах и в разные эпохи, и это позволяет утверждать, что он является универсальным. Его действенность коренится в психологической структуре человеческого мышления, построенном на «диалогизме» и дуализме. Необходимость антропоморфизма объясняется попыткой человека начать «диалог с окружающим миром», придав ему интуитивно понятные свойства «себя самого». Кукла лишь наиболее ёмкий и иконичный знак этого мира в образе «себя самого» (alter ego). Она позволяет человеку не только «увидеть» и «ощутить» недоступные прежде свойства собственной личности, но и, перенеся их действие на окружающий мир, попытаться получить власть не только над собственным «Я», но и над «Другим».

Ещё одним важным результатом является описание и анализ роли антропоморфных игрушек в становлении и развитии «пространства личности» ребёнка, осознании им своего «Я», противопоставленного «Другому», и преодолении им возрастного этапа «аутизма». С помощью антропоморфных игрушек решаются задачи формирования гендерной, социальной и этнокультурной принадлежности, социальной (групповой) сплочённости, желательных стандартов поведения. Представленные в работе материалы позволяют утверждать, что эти функции куклы вовсе не теряют значения с нарастанием рационализации общественного сознания в современности. Напротив, им придаётся все более концептуальный вид, и они становятся все более неотъемлемой составной частью практик «социального конструирования». Тем самым гипотеза о том, что кукла как предмет по определению антропоморфный играет существенную роль в формировании и поддержании идеологии антропоморфизма в истории человеческой культуры, в частности в истории мировых религий, может быть дополнена утверждением, что кукла в своих конкретных социокультурных формах и является проявлением и выражением этой идеологии.

Кукла отличается от других вещей, которые имеют чисто утилитарное применение, тем, что у неё всегда есть «второй семантический план». «Наивысший семиотический статус» кукла, как и многие другие вещи, приобретает в ритуале и обряде, причём это является результатом соединения «материально-вещной» и «религиозно-мифологической» семантики. Именно в ритуально-магических практиках наиболее явно проявляются характерные особенности куклы как особого феномена, стоящего на границе живого и неживого, человеческого и того, что в данной культуре таковым не считается, в конечном счёте -- на границе природы и культуры.

Список использованной литературы

1. Морозов И.А. Женитьба добра молодца. Происхождение и типология традиционных молодёжных развлечений с символикой «свадьбы» / «женитьбы». М.: Изд-во «Лабиринт», 1998.

2. Морозов И.А. «Игра» и «ритуал» в современном научном дискурсе // Традиционная культура. Научный альманах. М.: Изд. ГРЦРФ, 2001.

3. Зилинский О. Историческое развитие народных игр у западных и восточных славян / Пер. с чеш. яз. и комментарии И.А. Морозова // Традиционная культура. Научный альманах. М.: Изд. ГРЦРФ, 2001.

4. Мишина М.А. О знаковой природе и семиотическом статусе традиционной куклы // Общество. Среда. Развитие. - 2010.

Размещено на Allbest.ru