Православная терпимость - как и русская терпимость - происходит, может быть, просто-напросто вследствие великого оптимизма: правда все равно свое возьмет - и зачем торопить ее неправдой? Будущее все равно принадлежит дружбе и любви - зачем торопить их злобой и ненавистью? Мы все равно сильнее других - зачем культивировать чувство зависти? Ведь наша сила - это сила отца, творящая и хранящая, а не сила разбойника, грабящего и насилующего. Весь смысл бытия русского народа, весь «Свете Тихий» православия погибли бы, если бы мы хотя бы один раз, единственный раз в нашей истории, стали бы на путь Германии и сказали бы себе и миру: мы есть высшая раса - несите к ногам нашим всю колбасу и все пиво мира…

…И я все-таки буду утверждать, что наше православие есть результат переработки византийского христианства русским народом. Византия «Правды Божией» не искала вовсе, - как не ищет ее и современная, тоже православная, Греция. Это, все-таки, идет из каких-то - нам совершенно неизвестных - глубин русского народного сознания. Я бы очень советовал русскому читателю самолично проделать такого рода литературно-исторический эксперимент.

Кое-кто из нас еще помнит русский былинный эпос. Очень немногие кое-как знакомы и с германским - с «Песней о Нибелунгах». Прочтите и сравните. Наши богатыри «честно и грозно» стоят на страже земли русской, живут в несокрушимой дружбе - и если Илья Муромец посмеивается над Алешей Поповичем, то это делается в порядке дружеского зубоскальства. Если Васька Буслаев и хулиганит, то беззлобно, просто от избытка сил, да и то потом кается. Здесь все светло, ясно, дружественно. В «Песне о Нибелунгах» - зависть и предательство, убийство из-за угла, яд, взаимоистребление, - все это громоздится каким-то кошмарным клубком. И в конце этой героической эпопеи герои пьют кровь убитых товарищей и гибнут все - гибнут не в борьбе с внешним врагом, а истребляя друг друга до последнего - чтобы «золото Рейна» не попало никому. Здесь все окрашено в цвета крови и грязи. Здесь все пропитано завистью и ненавистью. Здесь всякий друг другу наличный враг и потенциальный убийца. И убивают друг друга все. Гибнут не в честном бою за родину, защищая свои поля и села, детей и жен, а в каких-то идиотских феодальных войнах из-за выеденного яйца. Найдите в какой-нибудь литературной хрестоматии краткое изложение событий этой всегерманской эпопеи и прочтите сами.

В романе М. Алданова «Девятое Термидора» (пролог) молодой русский, Андрей Кучков, попадает в Париж XII века. Смотрит на сожжение еретиков: «страшно, но интересно: в Киеве никогда никого не жгли и даже вешали редко». Смотрит с интересом на Собор Парижской Богоматери - и «боится немного, как бы этот собор не оказался лучше церкви Святой Софии, которую великий князь Ярослав воздвиг в Киеве на удивление миру. Оказалось, однако, что оба храма совершенно друг на друга непохожи. Оба были на редкость хороши, только киевский светел и приветлив, а парижский угрюм и страшен: день и ночь».

Православие светло и приветливо - нет в нем ничего угрюмого и страшного. Оно полно уверенности и оптимизма: любовь и правда - все равно возьмут свое. Русский язык, кажется, единственный язык в мире, который в слово «правда» вложил два по существу противоположных смысла: «правда» - это то, что есть, действительность, факт. И «правда» - то, чего нет, чего еще нет, но что должно быть. Правда свидетельского показания о настоящем и правда Божьего обещания о будущем - сливаются в одно слово и почти в одно понятие. И русский православный народ веками и веками работает для этого слияния: для превращения Божьей правды в правду реальной действительности.

После великой катастрофы мы стоим перед великим возвращением в свой дом, к своему идеалу. Сейчас он загажен и замазан, заклеен лозунгами и заглушен враньем. Но он существует. Нужно очистить его от лозунгов и плакатов, от иностранных переводов и доморощенного вранья, нужно показать его во всей его ясной и светлой простоте. Но не в вымысле «творимой легенды», а в реальности исторических фактов. Наше будущее мы должны строить исходя из нашего прошлого, - а не из не наших шпаргалок и программ утопий и демагогии. Всю политическую работу нашего будущего мы должны начинать совсем с другого конца, чем это делали наши деды и наши отцы, - иначе наши дети и внуки придут к тому же, к чему пришли мы: к братским могилам голода и террора, гражданских и мировых войн, к новому периоду первоначального накопления грязи и крови, злобы и ненависти. Нам, прежде всего, нужно знать нашу историю, - а мы ее не знали.

4. Книжная культура Московской Руси

Особенность развития московской книжности второй половины XV-XVI вв. заключалась в том, что сохраняя преемственность в древнерусской традиции, она вбирала в себя опыт местных школ и, в свою очередь, оказывала на них свое влияние.

В конце XV века московский читатель получил полный сборник книг священного писания: Библию. Подобной книги ни в Москве, ни в других городах Руси на русском языке еще не знали. До этого времени читали книги Нового Завета - Евангелие и Апостол. Из книг Старого Завета была известна лишь Псалтырь. Остальные библейские книги содержались только в отрывках и предназначались для церковно-служебного пользования. Появлению Библии московский читатель был обязан новгородскому архиепископу Геннадию. Для ее составления, как стало известно, гонитель еретиков использовал латинские и немецкие книги. Их переводили и редактировали в Новгороде. Одним из переводчиков таких книг был впоследствии известный московский дьяк Дмитрий Герасимов.

С Новгородом было связанно происхождение еще одного книжного собрания, получившее название Четьи-Минеи. Составителем его был новгородский архиепископ Макарий, который, став митрополитом в 1542 г., перенес всю работу в Москву. Здесь Макарий воспользовался опытом уже и московских книжных мастеров. Четьи-Минеи (иногда Минеи-Четьи) предсталяли собой двенадцати томное (по числу месяцев) собрание, в которое были объединены все читаемые книги на Руси. Каждый том нужно было читать в определенный месяц. Главное место в томах принадлежало Житиям Святых, которые, войдя в собрание, из местных переходили в общерусские. Все сочинения-книги были подвергнуты единой редакционной и стилистической обработке. Это был своеобразный круг чтения, санкционированный церковью и властью, за рамки которого заходить уже не рекомендовалось. По характеру Четьи-Минеи походили на душеспасительное и нравственное назидание и утвержденный пантеон святых. Каждый том состоял из 500 листов с одинаковыми переплетами и каллиграфическим полууставным почерком.

Домакарьевские Четьи-Минеи представляли собой небольшие сборники, наполненные Житиями святых. При Макарии туда вошли уже Патерики (описание жизни отцов церкви), Евангелие, сочинения Иоанна Златоуста, Василия Великого, пришедшие из Византии, «Космография» (описание мира) византийского писателя Козьмы Индикоплова, воинские повести, Жития первых русских святых Бориса и Глеба, княгини Ольги, Владимира Святого. Вместе с этим в них отсутствовали такие «светские» жанры как Хождения, летописи, хронографы. Для составления таких книг митрополит Макарий привлек лучшие литературные силы страны: Ермолая Еразма, Василия Тучкова, Дмитрия Герасимова, серба Льва Филолога и других.

Со второй половины XV в. в книжном оформлении наблюдается одно важное новшество: на полях книг появляется иллюстрация. В отличие от миниатюры иллюстрация не являлась украшением, а непосредственно олицетворяла текст и комментировалась текстом. Одним из первых удачных опытов иллюстрирования книжного текста в Московской Руси является Угличская Псалтырь 1485 г. Образцом для нее, как и для многих других лицевых книг XVI века (и для XVII) послужила Киевская Псалтырь 1397 года.

Благодаря царским поправкам и исправлениям теперь можно представить как работали над сводом книжные мастера. Сперва, на чистом листе бумаги карандашом наносился контур будущей миниатюры, потом он обводился чернилами и лишь только потом раскрашивался. Далее лист передавался писцам, которые с черновиков переписывали текст под миниатюрой. Работа на Лицевым сводом не была полностью завершена. И во все объеме он не дошел до читателей. Миниатюры Царственной книги так и остались не раскрашенными. Какая-та часть листов и тетрадей бытовала в царской семье, где по «лицам» обучали царевичей грамоте в XVII в. Лишь только в XVIII столетии они достались ученым. Незавершенность работы над Лицевым сводом была не единственной причиной, по которой он не вошел в широко доступный круг чтения. Рукописная книга с иллюстрациями и миниатюрами, вообще, не могла иметь большого тиража.

Правда, попытка тиражирования рукописной книги была предпринята в самом конце XVI века. В 1594 г. по заказу боярина Дмитрия Ивановича Годунова была написана и оформлена иллюстрациями на полях Псалтырь, которая и получила название Годуновской. Под конец жизни опричник Ивана Грозного и дядя правителя Бориса Годунова делал значительные вклады в монастыри. Для этой цели и были сделаны десять однотипных экземпляров такой книги, переплеты которых украшали драгоценные оклады. Однако все экземпляры Псалтыри походили друг на друга лишь приблизительно. Не все иллюстрации были на месте, некоторые отсутствовали совсем. Поэтому такую попытку нельзя было назвать полностью удавшейся. Вопрос тиража решила печатная книга.

Традиционно начало книгопечатания в Москве относится к 1564 году, когда Иван Федоров выпустил первую датированную книгу Апостол. Однако первая типография в столице была учреждена задолго до этой даты. Первые печатные книги для церковно-служебного пользования появились в Москве в середине 50-х годов. Эти книги не имели ни дат, ни места издания, ни имени издателя, поэтому первая типография получила название Анонимной. Считается, что основателем ее был Сильвестр, человек по тем временам просвещенный и начитанный, владелец большой библиотеки. С организацией типографии был связан и митрополит Макарий. Заинтересован в книгопечатании был и сам Иван Грозный [2, 106].

Учредителями типографии были люди большей частью духовные. Сам Иван Федоров, который начал работать еще в Анонимной типографии, был дьяконом церкви Николы Гостунского. Заинтересованность церковных иерархов в печатной книги была вполне понятна. Русское государство расширяло свои пределы. К этому времени в его состав вошли Казанское и Астраханское ханства, земли Прибалтики. Для новоприсоединенных необходимы были книги именно религиозного содержания. Была и еще одна причина, которая особо волновала и царя. Переписывание книг, как правило, всегда сопровождается описками, которые при случае могут привести и к прямому искажению текста. При печатании это, как полагал Иван Грозный, исключалось. Это может подтверждаться тем огромным тиражом, какой был у книги Апостол. Полагают, что он доходил до 1000 экземпляров. Второе издание этой книги в конце XVI века составляло уже 1050 единиц. Несмотря на это ни в XVI, ни в XVII столетии печатная книга так и не вытеснила рукописную. Они мирно сосуществовали еще несколько столетий. Более того все внешнее оформление печатная книга заимствовала у рукописной: миниатюры, заставки (красочное оформление верхней части страницы), инициалы, полууставной шрифт. Правда, теперь это выполнялось не от руки, а на печатном станке с использованием металлических букв-литер и рисунков (гравюр), вырезанных на металле и на дереве.

В XVI и XVII вв. печатная книга занимала в библиотеках еще довольно скромное место. Книголюбы отдавали предпочтение рукописным книгам. Они казались им более естественными. В XVI веке между типографией и рукописной мастерской даже наметилось своеобразное разделение труда. Типографские станы печатали в основном книги церковного содержания. Светская же литература распространялась исключительно по средствам переписывания.

В конце 60-х годов книгопечатание в Москве практически затухает. После отъезда Ивана Федорова Иван Грозный приказал перевести московскую типографию в Александровскую слободу, где уже работали ученики и последователи первопечатника: Андроник Тимофеев Невежа, Никифор Тарасиев и другие. Лишь только в конце XVI века она вернулась в Москву.

С рубежа XV-XVI веков в читательской среде распространяется жанр бытовой повести. Как и другие памятники литературы того времени, бытовые повести кроме нравственных и эстетических идей несли в общество и официально-пропагандистские воззрения.

Одним из самых насущных вопросов, особо волновавших людей, был вопрос об образе монарха. При становлении и развитии самодержавия это было особенно актуально в то время. Две диаметрально противоположенные оценки правителя встречаются в двух произведениях рубежа XV-XVI веков: «Сказание о Дракуле воеводе» (автор Федор Курицын, дьяк Посольского приказа, обвиненный в ереси, погиб на костре) и «Александрие». В первом, воевода Дракула - талантливый воитель, но в то же время и жестокий правитель своей области и угнетатель своих подданных. Именно он впоследствии послужил прототипом известного всему миру одноименному вампиру. И совсем иным выступает из «Александрии» образ идеального царя Александра Македонского, талантливого полководца, доброго и справедливого монарх, снисходительного даже к своим врагам.

«Сказание о Вавилонском царстве» было посвящено более глобальной проблеме: о причинах возвышения и падения царства. И то и другое, как особо отмечается в произведении, во многом зависит от качеств правителя. «Сказание» являлось произведением полемическим. В немалой степени в нем был заострен вопрос о законности прав царствующей особы. Для русского монарха она заключалась в наследовании царских регалий от византийского императора, которые последний, в свою очередь, получил их от угасшей Вавилонской династии.

Идеей сильного монарха пронизана и «Повесть о царице Динаре». Какие качества особо отмечались и ценились в то время? Прежде всего, сила власти, ответственность за подданных, авторитетность среди вельмож (на Руси - это бояре). Оценка таких качеств встречались и в произведениях И. Пересветова, Е. Еразма, А. Курбского. Близок к этим идеям был в одно время и сам Иван Грозный. Однако, позднее он выразился уже по-другому. «А наши великие государи от Рюрика до нынешнего государя все государи самодержцы и нихто же не может указу учинити и вольны добрых жаловати а лихих казнити». Как раз эта неограниченная «вольность» и проявилась в последующий период его царствования. Прообразом для литературной Динары послужила реальная царица Грузии - Тамара, правившая в XIII веке. Сюжеты, связанные с царицей Динарой использовались и при росписи Золотой палаты Кремля (1547 г.) и написании иконы для Донского монастыря в 90-е гг. XVI века. С именем самой царице связывалось и утверждение христианства в западной Грузии [1, 113].

Заключение

Удачным соединением миниатюры-украшения и текстовой иллюстрации был созданный в 60-70-е гг. XVI в. Лицевой летописный свод. Работа над сводом началась в Москве, затем, как предполагают, она была перенесена в Александрову слободу, куда затребовал ее царь. Много позднее отдельные тетради и листы рукописи были переплетены в тома. Сейчас известны 10 томов Лицевого летописного свода, которые содержат 10 тысяч листов и 16 тысяч иллюстраций-миниатюр. Свод охватывает события истории от библейских времен до середины царствования Ивана Грозного. Каждому событию посвящалась одна или несколько миниатюр, под которой располагался комментирующий текст, написанный красивым полууставом. Работа над сводом началась еще в книжной мастерской Макария, но после его смерти перешла под контроль царя. Царский контроль выражался в редакторских исправлениях текста, в результате которых вымарывались целые страницы. Последнюю часть пришлось переделывать заново. Так возникла еще одна лицевая рукопись с теми же событиями, но уже в царской редакции. Но и она, в свою очередь, была помарана царем. Тем не менее именно царской щепетильности наука обязана появлению на свет двух наиболее интересных томов свода - Синодальному (хранился в библиотеки Синода) и Царственной книги (так назвал том историк М.М. Щербатов). В общей сложности оба тома охватывали события с 1535 по 1567 год, но в каждом из них они излагались по-разному.

Список литературы

1. Гуревич П.С. Культурология. М.: «Наука», 1996.

2. Ионин Л.Г. Социология культуры. М.: Логос, 1998.

3. Кравченко А.И. Культурология: Учебное пособие для вузов. - 3-е изд. - М.: Академический проект, 2001.

4. Культурология / Под ред. Г.В. Драча. М.: ИНФРА-М, 2005.

5. Лурье С.В. Историческая этнология. - М.:Аспект-Пресс, 1998.

6. Марков Б.В. Культура и цивилизация. М.: Издательство НОРМА, 2005.

7. Полищук В.И. Культурология: Учебное пособие. - М.: Гардарика, 1998.

8. Радугин А.А. Культурология. М.: ИНФРА-М, 2003.

9. Семенов Ю.И. На заре человеческой истории. М.: Просвещение, 1989.

10. Соколов Э.В. Культурология. - М.: Интерпракс, 1994.

Размещено на Allbest.ru