История натюрморта как жанра

Коровинское жизнерадостно - чувственное восприятие мира очень убедительно в написанной несколько позже работе "Рыбы, вино и фрукты " (1916, ГТГ). Маслянистый блеск чешуи в связке вяленой рыбы, насыщенный, глубокий тон красного вина в бутылке, бросающего кругом золотые и кровавые рефлексы, - во всем ощущается как бы аромат приморской лавчонки с ее простой, но смачной снедью. Все многообразие формы, цвета и фактуры предметов дано чисто живописными приемами. Вяленая рыба написана по теплому коричнево-охристому подмалевку свободными ритмичными мазками красок холодной гаммы: розовыми, голубыми, бирюзовыми, сиреневыми. Это и создает впечатление переливов серебристой чешуи. Тень от бутылки вина, определяющая пространственное соотношение предметов переднего плана, - как бы и не тень вовсе: она цветная и состоит из золотых отсветов, которые рождает солнечный луч, проходя сквозь вино. Эти золотые тона замечательно гармонируют с желтыми и красными яблоками, рассыпанными на переднем плане. Ликующее ощущение радости жизни, исходящее от этого полотна (как и от других работ художника), есть и в самой манере Коровина, свободной и легкой. Она артистически передает то чувство радостного восхищения, которое охватывает зрителя в первый момент при виде всех этих цветов, залитых солнцем и пронизанных воздухом моря, или многоцветного мерцания рыбьей чешуи в лучах солнца, проникшим сквозь закрытые ставни. Однако при кажущейся небрежности мазок художника необычайно точен в передаче цвета, оттенка, тона.

Иные эмоции вызывают натюрморты, написанные в Париже: "розы и фиалки" (1912, ГТГ) или "Гвоздики и фиалки в белой вазе" (1912, ГТГ). Изысканность сервировки, блеск серебра, возбуждающие красно - лиловые тона цветов прекрасно сочетаются с мерцающими огнями ночного города. "Узел" цветового решения первого натюрморта - густой вишневый тон роз, холодная лиловизна фиалок в темно-бирюзовых листьях и золотое, яркое пятно апельсина, источающее теплое сияние. Все окрашено теплым, неярким светом, льющимся из глубины комнаты, от переднего края картины. И здесь Коровин отнюдь не ограничивается передачей внешнего вида группы предметов. Он стремиться раскрыть то настроение, которое вызывает в нас созерцание этих предметов, те ассоциации, которые они пробуждают. Он пишет здесь огни за окном не просто как источники света, но стремиться передать их мерцающую, манящую трепетность, говорящую о романтике большого, немного таинственного города, о романтике ночного Парижа. Пряное сочетание лилового, вишнево-красного и холодно зеленого вторит этому ощущению. Неровные блики света на столовом серебре перекликаются с мерцающими уличными огнями за окном. Какая - то особенная пламенеющая насыщенность желтого пятна апельсина усиливает общее ощущение затаенного беспокойства, передающего атмосферу вечера в далеком, "чужом" городе. Пусть в самой идее картины нет большой глубины, эмоциональная убедительность раскрытия этой идеи несомненна.

Однако следует оговориться. Отнюдь не все работы Коровина, особенно 1910-х годов, столь интересны. В некоторых из них проскальзывают нотки салонности, чего-то поверхностного. Свобода его манеры порой звучит как нечто самодовлеющее. Живописный метод Коровина, который несколько условно можно было бы назвать импрессионистическим, доведен в натюрмортах этих годов до виртуозности. Однако в последующие годы развитие натюрморта как жанра пошло иными путями. Да и в работах Коровина такой метод иногда давал срывы, обнаруживая свои слабые стороны. Форма порой слишком раздроблялась, цвет погасал. Иногда, желая преодолеть этот кризис, художник впадал в пестроту.

То понимание натюрморта, которое мы находим у Грабаря и Коровина, отнюдь не было единственным для конца XIX - первых лет XX века. Расцвет натюрморта, который наступил в 1910-х годах, подготовлялся порой исподволь в исканиях художников, часто не занимающихся этим жанром специально. Одни художники, открывая истину в процессе анализа, неуклонно идут к реализму, отказываясь оттого, что в их опытах было случайного и ложного. У других искания превращаются в экспериментаторство, как самоцель, иногда перерастая в сознательную спекуляцию на вкусах легковерной, малоподготовленной буржуазной публике, осаждавшей модные выставки.

Искания нового в натюрморте были чрезвычайно разнообразны.

Русские живописцы первой половины XIX века по-своему решали стоящие перед ними задачи натюрморта. Живая достоверность, изображения, влюбленное внимание ко всему, что выражает потаенную жизнь природы, отмечает лучшие произведения той поры.

Вглядываясь в натюрморты русских художников, мы замечаем, как различно подходили они к своей задаче, и это ощутимо даже в характере изображения отдельных предметов.

натюрморт реалистический импрессионизм мане

Кризис натюрморта начала XX столетия

Западноевропейское искусство второй половины XIX века неизбежно шло по пути специализации, обособления и выделения из всей совокупности художественных задач лишь некоторых, наиболее острых живописных проблем. Такие мастера, как Сезанн или Матисс, рассказывая о вещах, показывали не всю полноту присущих природе особенностей, но избирали один из возможных аспектов, подчиняя свое произведение сознательно ограниченной образной системе.

Импрессионисты, в своем творческом методе следуя мгновенности зрительного восприятия и придавая самодовлеющее значение световоздушной среде, изменчивости красочных сочетаний и зыбкой пространственности, отказывались от плоти вещей, от качеств постоянных и неизменных - веса, формы, объема. Постимпрессионисты, которые появились в конце XIX века, пытались восстановить утраченное живописью импрессионистов качество, вернуть материи ее предметность. Это можно увидеть в натюрмортах Поля Сезанна и Анри Матисса.

Однако, говоря об искусстве конца XIX - начала XX века, признавая достоинства некоторых выдающихся произведений, созданных в это время, нельзя не видеть, что жанр натюрморта разделил общую судьбу искусства и культуры эпохи. Так полнокровно и гармонически развившийся в XVII и XVIII веках, получивший ряд интересных и новых направлений в середине XIX века, на рубеже нашего столетия натюрморт приобрел специфику тех тенденций, которыми отмечена вся живопись этой поры. Отказавшись от полноты изображения, художники этого времени подчас искали и в натюрморте не целостного постижения жизни предметного мира - они передавали лишь отдельные его стороны, обособляя и превращая их в самодовлеющую ценность.

Но, если в некоторых произведениях, несмотря на ограниченность самого подхода к изображению природы, еще не нарушалось единство художественного образа, не искажалась действительность, то дальнейшее развитие этой тенденции неизбежно приводило к отходу от реализма, к утрате жизненности. Живопись переставала быть живым отражением мира. Надуманная, условная конструкция заменяла некогда полнокровное и трепетное искусство натюрморта. В середине XX века процесс разложения художественного образа в творчестве ряда художников привел в некоторых случаях к прямому отказу от изобразительности, к формализму и абстракционизму.

В конце XIX века в натюрморте наступает кризис западноевропейских реалистических традиций. В произведениях Гогена он обнаруживает себя с наибольшей силой. Творчество Сезанна и Ван-Гога развивается еще целиком в русле западноевропейского искусства, хотя Ван-Гог и использует иногда опыт японского эстампа в своих натюрмортах с "опрокинутой перспективой".

XIX век оставил противоречивое художественное наследие, но судьбы искусства XX столетия зависели не только от наследия, но и от наследников. В искусстве импрессионистов, Сезанна, Ван-Гога и даже Гогена, наряду с формалистическими исканиями, имелся значительный положительный опыт выражения темы натюрморта. Однако наследник - одряхлевшее, разлагающееся буржуазное общество кануна первой империалистической войны с его разнузданным культом индивидуализма, гедонистической эстетикой и культивированием болезненных форм сознания взяло от художников конца XIX века только их формалистические искания. Оно исказило и обескровило их искусство: сделало из Сезанна предшественника кубистов, из Ван-Гога - духовного отца экспрессионистов, а из Гогена - предтечу фовистов и символистов. В рамках этих течений и развивался натюрморт начала XX века.

В своих главных чертах натюрморт XX века развивался в направлении последовательного отрицания импрессионистов. И в самом деле, лишь очень немногие мастера этого времени пытались отстаивать достижения импрессионизма. В числе немногих, прежде всего, следует назвать П. Боннара, творчество которого времени 1900-х годов можно рассматривать как заключительную фазу импрессионистического видения предметного мира. На очень близких к нему позициях стоял и французский живописец Ж. д'Эспанья. К представителям позднего импрессионизма обычно относятся также бельгиец А.Саверейс и итальянец Фю де Пизис. Как импрессионист начинал свой путь в натюрморте и другой итальянский художник П. Маруссиг.

Однако эта линия развития западноевропейского натюрморта не обладала даже подобием того единства, какое имел импрессионизм. П. Боннар эволюционирует в своем позднем творчестве в сторону фовизма, правда, так и не сближаясь с ним непосредственно. Ж. д'Эспенья увлекается поиском чисто декоративных эффектов, в искусстве А. Саверейса дает себя знать, хотя зачастую и внешне, влияние экспрессионизма, а П. Маруссиг стремится обрести в натюрморте утраченные импрессионистами качества - вещественность и четкую обозримость. Любопытный и единственный в своем роде эксперимент был предпринят Ф. де Пизисом, который в своих изображениях цветов внешне удачно сочетал уроки французского импрессионизма с национальными венецианскими традициями цветочного жанра XVIII века. Но подлинно прогрессивные национальные традиции появляются в западноевропейском натюрморте лишь у художников следующего поколения, которые нашли в себе силы возвратиться на путь реалистического мастерства.

Размещено на Allbest.ru