Религиозный аспект византизма и русская национальная духовность

С другой стороны, многие внешнеполитические интересы Руси и Византии совпадали. Особенно, когда вопрос касался защиты государства от внешних и внутренних врагов. Так, крещение князя Владимира, а потом и всей Руси было пунктом договора с Византией, по которому русские направляли военную помощь в Царьград во время войны с Вардой Фокой. По этому же договору князь Владимир женился на византийской царевне Анне. Вот так иногда браки свершаются не «на небесах», а за столом переговоров. Впрочем, этот династический брак, породнивший Рюриковичей с византийскими императорами, был очень выгоден для Руси. Да и само ее крещение надо рассматривать не как уступку Византии или случайность, а как назревшую, необходимую реформу в духовной жизни народа.

Х век для Руси - век формирования единого государства, укрепления складывающихся в экономике феодальных отношений и поиска способной их освятить феодальной идеологии. Изначально Киевская Русь представляла собой объединение нескольких десятков племен, в каждом из которых были свои боги. «В древнем славянстве мы имеем дело не с пантеоном, а с пантеонами племенных богов, - пишет Г.Прошин, - не с едиными языческими «представлениями славян о природе», а со сходными анимистическими, тотемистическими и т.д. представлениями, едиными по существу, но разнящимися в местных культах отдельных племен»(109.97).

Естественно, существование этих пантеонов было серьезным препятствием на пути создания единого феодального государства. Это хорошо понимал князь Владимир, который в первый период своего правления реформировал древне-языческие культы, учредив государственный пантеон во главе со славянским Зевсом - Перуном. «И стал Владимир княжить в Киеве один и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, затем Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Макошь. И приносил им жертвы, называя их богами, и приводили к ним своих сыновей и дочерей»(106.16).

Но этой реформы оказалось недостаточно. Язычество не рассматривает социальных вопросов, оно лишь отображает отношение человека к природе. И поэтому, когда появилась потребность регулировать отношения между людьми, потребовалась и другая религия. Этой религией стало восточное христианство. Даже если не учитывать сюжет «Выбора веры», где сталкиваются между собой несколько религиозных систем, можно утверждать, что реальную конкуренцию Византии в конце Хв. не могли составить ни ещё сравнительно слабый христианский Запад, ни переживающий кризис мусульманский мир, ни тем более не имеющее особого влияния в эту эпоху иудейство. В этом смысле выбор князя Владимира действительно был предопределён. Но христианство, как мы уже выяснили, пришло на Русь не на пустое место и ещё должно было доказать свою дееспособность.

В настоящее время существует два взгляда на язычество, с которым столкнулось христианство в восточнославянских землях. Один из них представляет протоиерей Иоанн Белевцев. Он отмечает: «Языческая религия славян в это время находилась на переходной ступени от непосредственного обоготворения различных явлений и сил природы к их олицетворению, отличалась слаборазвитым культом, не имела ни сословия жрецов, ни храмов, почему и не могла оказать сильного и организованного сопротивления насаждаемому христианству»(13.139).

Вряд ли можно согласиться с тем, что язычество к моменту принятия христианства Русью было слабо. Конечно, часть знати и княжеской дружины были уже христианами, но большинство по-прежнему поклонялись языческим богам, приносили жертвы идолам на капищах, собирались на языческие праздники и сжигали умерших на костре по языческому обряду.

И здесь интересна вторая точка зрения, которую представляет Б.А.Рыбаков. Он находит поразительное сходство славянских языческих богов с греческими, ближневосточными и египетскими божествами, что позволяет ему не соглашаться с Г.Флоровским, утверждавшим, что «история русской культуры начинается с крещения Руси»(146.2). Рыбаков пишет: «Являясь эклектичным и стихийным объединением ряда древних земледельческих культов, христианство по своей сущности очень близко подходило к языческим верованиям славян, германцев, кельтов, финнов и других народов. Недаром так тесно слились местные народные верования с пришлым учением христиан.»(116.137). Обе изложенные нами оценки язычества, исходя из противоположных посылок, приходят к одному выводу: христианство легко и естественно прижилось на Руси. «При трансплантации византизма в русскую и в целом в славянскую среду, - пишет Экономцев, - проявила себя какая-то удивительная совместимость. Не было никаких болезненных явлений, не было угрозы отторжения византийской культуры как некоего чужеродного элемента. Все происходило естественно, закономерно»(164.19). Так ли это?

В Новгороде, втором по значению городе Киевской Руси, крещение успеха не имело, и еще долго новгородцы сохраняли свои языческие верования. Славянское население Севера было обращено в новую религию в ХП в., а жители берегов Оки и Волги и того позже. «И хотя, для искоренения язычества, его значимые памятники были уничтожены, многие обычаи и ритуалы язычества Киевской Руси были, бесспорно, очень стойкими и прочными. Влияние некоторых из них ощущается и теперь», - пишет Г.Кублетский(71.10).

Православию пришлось проявить терпимость и способность, не сдавая главных позиций, уступать в частном. Процесс приживания новой веры был в то же время процессом ее обрусения. Многие древнеславянские языческие боги приняли облик христианских святых (например, Иван Купала - Иоанн Креститель), а языческие праздники получили православную интерпретацию. При этом в некоторых случаях была сохранена их обрядовая сторона, составившая важных элемент национального колорита русского православия. Никакая другая церковь, по нашему мнению, не смогла бы так, как православная, бережно и терпимо отнестись к национальному богатству, сконцентрированному в прежних верованиях.

Еще один фактор, повлиявший на выбор православия князем Владимиром, - язык. Константинопольские миссионеры использовали в проповеди и богослужении славянский язык. И русские не просто получили христианство от наиболее просвещенной страны той эпохи, но узнали его на своем языке.

Особенно ярко слияние этнического и конфессионального признаков проявилось и закрепилось при монголо-татарском нашествии. «Монголо-татарское иго Русь встретила с ощущением своей «чистоты» и крещенности - «крестьянственности», оскверняемой «идолищем поганым», - пишет А.В.Карташов(60.32). Под этим больным ударом впервые начало формироваться «общерусское национальное сознание, именно как Руси христианской».

Таким образом, выбор и принятие христианства Русью был обусловлен рядом причин как политического, географического, так и этнопсихологического характера. Православие в Киевской Руси подверглось влиянию древнерусской языческой культуры и, в свою очередь, повлияло на развитие русской духовности, проявилось в русском характере и в судьбе России. Последствия византийского влияния на Россию были огромны. Их не стерло ни порабощение Руси монголо-татарами, ни падение Константинополя под ударами турок. Они не ограничиваются сферой религиозного опыта, но и по сей день затрагивают глубинные основы русской духовности и государственности. Поэтому выяснение основных черт византизма поможет нам далее увидеть, как они трансформировались в самобытной русской духовности и способны ли они проявиться в будущем.

Итак, оставаясь в течение длительного времени наиболее развитой страной Европы и Ближнего Востока, Византия приковывала к себе внимание соседних народов. Даже наиболее воинственные из них, оказавшись в Средиземноморье в результате очередной волны переселения народов, быстро понимали духовное превосходство противника, унаследовавшего культурные, экономические и политические достижения народов Римской империи. Но в какой степени сами варвары были способны оценить и принять плоды развития византизма? Интересный ответ на этот вопрос дает Я.Н.Щапов. Он пишет: «На варварский строй стран Восточной Европы в процессе складывания у них феодального общества могли оказывать влияние не непосредственно собственность на землю в рабовладельческих обществах, формы зависимости и эксплуатации, социальная структура античного общества, а только возникшие на основе социально-экономических отношений право, культура, религия, идеология, церковные организации»(163.181). Мы принимаем эту точку зрения и, анализируя византийские влияния на формирование русской национальной духовности, остановим свое внимание на развитии этих надстроечных сфер жизни русского общества, начиная с Крещения Руси.

Приняв крещение от Византии, Древняя Русь многое приобрела, во многом преобразилась. С этого момента она особенно тесно соприкасается с многогранной византийской культурой, постигает, в меру своих возможностей, православные принципы благодетельной жизни, систему православных идеалов и ценностей. Мы уже писали о том, что все это соответствовало духовным потребностям формирующегося русского народа. Поэтому не удивительно, что он оказался благодарным и чутким учеником, и уже в ближайшее время после крещения в Киевской Руси наблюдается небывалый культурный расцвет, равных которому было немного. Хотя, справедливости ради, следует отметить, что прежде всего это касается официальной культуры и высших слоёв русского общества, христианизация которых изначально была наиболее эффективной. Народная культура также испытывала воздействие византизма, но его влияние распространяется гораздо медленнее.

Для быстрого и успешного распространения христианства в России особое значение имело строительство храмов, которые могли бы быть не только богослужебными центрами, но также местами пропаганды новой веры и религиозного просвещения среди мирян. Создателями первых русских храмов были греки, щедро делившиеся своим опытом с местными мастерами. Но если бы Древняя Русь не была готова принять этот опыт, если бы новые диковинные постройки были чужды ее вкусам и художественному сознанию, вряд ли ее новокрещенный народ пошел бы туда, чтобы не просто «поглазеть», а действительно общаться с Богом. Кроме летописного свидетельства о восторженных оценках киевскими послами богослужения в Константинопольской Св. Софии (и, естественно, самого собора) есть еще, по крайней мере, два факта, указывающих на приемлемость для восточных славян пространственного облика православного храма. Во-первых, языческое капище Х в., обнаруженное в Киеве, близко по планировке православным храмам, что очень важно, т.к. в культовых постройках, как известно, проявляются представления народа о форме мироздания. «Строители киевского капища, - пишет Т.К.Вагнер, - устраивая его центральную часть в виде большого круга, обводя его прямоугольной кладкой, направляя на углы этого прямоугольника особые выступы центрального круга, наконец, пристраивая к восточной части капища вторую круглую кладку, топографически предвосхищали основные части будущих христианских храмов Киева, и этого нельзя недооценивать»(26.30). Во-вторых, еще являясь язычниками, киевляне могли привыкнуть к наличию в городе православных храмов, ибо они появились здесь до крещения княгини Ольги, часть подданных которой, в основном варяги, уже были христианами.

Монументальностью и строгостью форм первые русские храмы обязаны византийским эталонам. Но, т.к. греческим зодчим в новокрещенной стране пришлось учитывать некоторые специфические условия, их строения все же не могли копировать византийские образцы. И это касается не только строительства деревянных храмов. Для большого количества оглашенных требовались вместительные экзонартексы, в Киевской Десятинной церкви, построенной в 989 г., их было два. Свои предложения по ходу строительства часто высказывали князья и их советники, сознательно стремившиеся создавать уникальные сооружения. Но, в первую очередь, русские храмы приобрели национальный колорит, смогли стать неотъемлемой частью русского пейзажа благодаря таланту и творческой активности русских зодчих, соединивших греческий опыт и местные градостроительные традиции. Появление многонефных и многоглавных храмов с угловыми башнями, многоступенчатостью очертаний и изысканными закамарами, а позднее храмов башнеобразной формы (техника создания которых перенесена из деревянного зодчества в каменное), с шатровыми куполами позволяет исследователям делать вывод об успешном становлении в первые века христианизации «русской школы» архитектуры, которая окончательно оформилась после значительного ослабления византийских влияний во времена Московской Руси. Это явный показатель того, что православие становится на Руси «своим». Православные соборы постоянно напоминают русскому человеку о святости и вечности, о Боге и необходимости следовать требованиям веры. Таким образом, храм в России - своего рода воспитатель народа в духе православия.

Внутреннее убранство храма также способствовало созданию у его посетителей ощущения причастности к божественному. Многие из прихожан не только в Х-ХП вв., но и в Х1Х в. были неграмотны, плохо разбирались в догматических тонкостях и не знали Библии, поэтому своеобразными «учебниками богословия» для них становились иконы, изображавшие библейские сюжеты и лики святых.

Первые иконы на Руси, как и храмы, создавались византийскими мастерами. Здесь они нашли не только восторженных ценителей, практически сразу признавших греческие эталоны красоты и благочестия, но и последователей. Если учесть, что до христианизации, как утверждает Вагнер, «восточные славяне вовсе не знали живописи», то их интерес к иконографии представляется качественным скачком в развитии творческого сознания народа. Уже в ХП в. среди русских по происхождению иконописцев славился Алимпий, которому приписывается икона «Богоматерь Великая Панагия».

Византийские влияния на изобразительное искусство России были более сильными и длительными, чем в области архитектуры. Сюда постоянно и в большом количестве завозятся иконы греческого письма, приглашаются для украшения церквей греческие иконописцы, из которых самым выдающимся, несомненно, является Феофан Грек. Они не только выполняют живописные и мозаичные работы, но также передают русским иконописцам некоторые секреты своего мастерства. Эти секреты собирались в сборники рецептов по технике письма, подготовке материалов и красок - так называемые «мастеровики», и передавались русскими иконописцами из поколения в поколение вместе со многими устными рекомендациями. Кроме того, из Византии на Русь были перенесены иконописные подлинники - подробные и обязательные для художника описания того, как следует изображать тот или иной библейский сюжет или лик святого, также необходимо было учитывать общепринятую в православном мире символику, чтобы не нарушить адекватность изображения соответствующему учению церкви.

Значит ли все вышеизложенное, что у русских иконописцев не было возможности сказать свое слово в религиозном искусстве, проявить свою индивидуальность? Конечно, нет. Несмотря на то, что творческий порыв мастера был ограничен иконописными подлинниками, в его власти «все-таки остается взгляд святого, выражение его глаз, то есть то самое, что составляет высшее средоточие духовной жизни человеческого лица. И именно здесь сказывается во всей своей поразительной силе то высшее творчество религиозного искусства, которое низводит огонь с неба и освещает им изнутри весь человеческим облик»(139.203).

Чаще всего, имена иконописцев, как правило, монахов, оставались неизвестными. Но были и исключения. Один только ХУ в. - «золотой век» русской иконописи - подарил миру мастеров, ставших гордостью русской культуры. Это Прохор с Городца, Дионисий Глушитский, Даниил Черный, Андрей Рублев, Дионисий Московский. К этому времени формируются псковская, московская и новгородская иконописные школы, отличающиеся друг от друга по ряду признаков. Однако, в отличии от византийских аналогов, в русских иконах, к какой бы школе они не относились, ликам святых придаются славянские черты, аскетизм бесплотных форм сочетается с теплыми, радостными тонами, необычайно живыми красками, создающими атмосферу праздника, где вместе и скорбь, и радость.

Таким образом, русское религиозное искусство даже в первые века после христианизации не представляло из себя слепого копирования византийских образцов, а явилось их творческим переосмыслением с позиций собственного духовного опыта и передавало не только христианский сюжет, но и колорит национального мировосприятия. Не случайно православные соборы смогли стать, с одной стороны, неотъемлемой частью русского пейзажа, а с другой - неоспоримым подтверждением самобытного характера русского православия.

Для всех поколений русских людей храмы и иконы в них были не только памятниками религиозной культуры, но и мудрыми учителями, проповедующими идеалы добра, гармонии и духовной красоты. Поэтому ни послепетровская эпоха, воспитавшая ученический интерес ко всему западному, ни рационализм и успешное развитие светского искусства, ни даже воинствующий атеизм ХХ в. не смогли поколебать значения религиозного искуства для самосознания русского народа.

Особое внимание с первых лет христианизации на Руси уделялось распространению образования и подготовке русского духовенства. Это объясняется желанием русских князей, с одной стороны, максимально увеличить число храмов на своей земле, угождая тем самым Богу (к концу правления Владимира в одном только Киеве было несколько сот церквей), с другой стороны, приблизить новую религию обывателям, которые своему соплеменнику доверяют больше, чем чужеземцу-греку, часто руководствующемуся интересами Византии, не всегда совпадающими с интересами Руси. Для реализации этих целей, как сообщает Повесть временных лет, вскоре после крещения киевлян в водах Днепра, князь Владимир «послал взять у лучших граждан детей и отдать их в книжное учение»(133.46), справедливо полагая, что родители, недавно и по княжескому настоянию принявшие новую веру, не смогут дать своим детям - будущим светским и религиозным деятелям своей страны - глубокого и осмысленного христианского воспитания. Эта акция быстро дала благотворные плоды, и не только в распространении грамотности среди широких слоев населения Руси (даже купцов и ремесленников).

Уже в Х1 в. в числе киевских митрополитов появляется первый русский по происхождению Это был Иларион (1051-1054), автор знаменитого «Слова о законе и благодати». К началу монголо-татарского нашествия на Руси насчитывалось уже 6 выборных епископских кафедр. Параллельно распространению мирского духовенства начинает развиваться монастырская жизнь. Во многих городах и их пригородах сооружаются первые монастыри, наиболее известным из которых является Киево-Печерская Лавра, основанная во второй половине Х1 в. старцем Антонием по анахоретическому принципу и позже Феодосием преобразованная в киновию по примеру и уставу Студийского Константинопольского монастыря.

Эта обитель быстро заняла ведущее место среди других русских монастырей и прославилась строгостью монашеской жизни и многими подвижниками, проповедовавшими христианское учение. Иноки ее часто ставились епископами по всей России. «Во всех концах Вселенной почитается имя ее, - свидетельствует Печерский Патерик. - Народы дивятся отцам, бывшим в ней, которые воссияли, как звезды, на тверди церковной: исполнителями заповедей божиих явились они, чудотворцами стали, и даром пророчества бог сподобил их, дар прозрения от святого духа восприняли и слова божественного были учителями. Приходили в нее цари и поклонялись князья, покорялись вельможи и трепетали сильные мира сего, ужасались иноязычники, видя людей небесных, по земле шествующих»(104.463). Монастыри на многие годы стали главными очагами религиозной культуры. Сюда собирались неординарные, духовно богатые люди, яркие личности, являвшиеся примером служения Богу и Отечеству для мирян. Авторитет монастырей в первые века распространения православия в России был очень высок. В средневековом мире они были не только религиозными, но образовательными и научными центрами.

Для русских же монастырей главной задачей была пропаганда христианских идеалов и мировоззренческих принципов среди мирян, большинство из которых, крестившись и называя себя христианами, не забывали и языческих верований своих предков, веселились на языческих игрищах и, отстояв в храме рождественскую службу, спешили домой, чтобы с помощью языческих гаданий и заговоров выяснить, что ждёт их в будущем году. Да, христианство в России смогло потеснить язычество. Но, как мы уже отмечали, эта победа была достигнута путём ряда уступок и компромиссов, после которых о русском православии можно говорить как о православно- языческом синкрете, который далеко не во всех чертах повторял свой византийский прототип. Рассуждая о специфике русской религиозности, Е.П.Пьяных утверждал, что для большинства русских характерна только формальная религиозность, «внешнее благочестие», обрядоверие. Духовная религиозность, глубокая и осмысленная, в России всегда была исключением(110.82).

Однако, сменив национальный колорит и приспособившись к новым условиям, христианство в России смогло остаться православным, так как сохранило догматическую основу, православные принципы богопознания, дало христианское обоснование многим языческим основам мировосприятия, например, таким как гармония и любовь. Глубокое же знание русскими монахами работ византийских отцов церкви давало не только индикатор чистоты веры, но и образцы её проповеди, без чего было бы невозможно усвоение в качестве национальных духовных ценностей православных аскетических и соборных идеалов русским народом, внедрение религиозных основ в повседневную жизнь и мировоззрение русского человека, религиозность которого никогда не была особенно осмысленной, сохранялась, скорее, как традиция, нежели как убеждение.

О значении монастырей для России пишет И.К.Смолич: «За стенами древних русских монастырей мы находим все начала русской культуры. Вне их мы не можем ее ни понять, ни объяснить. Наша культура возросла под защитой православной Церкви, и, покинув монастырь, вступив в мирскую жизнь, она никогда не забывала своего происхождения. Русский монастырь был созданием всего народа. Он возник из религиозной потребности, а не из политических соображений. Монашество никогда не было организовано в какие-либо конгрегации, преследующие определенную цель. Тем не менее влияние монахов, даже не занимавших в монастыре никакой должности, было очень заметным»(125.375).

В истории России обнаруживается, по нашему мнению, интересная особенность: во времена расцвета ее культуры, становления или возрождения национального самосознания русского народа, сопровождающегося, как правило, наиболее активными религиозными исканиями, здесь обязательно появляется новый монашеский центр. Авторитетный и широко известный во всей стране, он не только отвечает духу эпохи, но и через свою духовную и просветительскую деятельность, адресованную каждому россиянину, существенно влияет на характер этого культурного расцвета. Как мы уже выяснили, в Киевской Руси эта роль принадлежала Киево-Печерской Лавре. В Х1У-ХУ вв., когда перед русским народом стояла задача национального объединения и свержения монголо-татарского ига, прославляется другая обитель - Троице-Сергиева Лавра, расположенная вблизи Москвы, нового центра российского государства. Ее основатель, Сергий Радонежский, великий подвижник и чудотворец, может быть назван главным идеологом и деятелем русского возрождения этой эпохи, о которой И.К.Смолич пишет, что «эпоху эту можно назвать веком аскетизма Древней Руси»(125.44). Действительно, миросозерцанию народа, выдержавшего за два с половиной столетия, по данным В.В.Мавродина, более 160 войн с внешними врагами, были близки иноческие идеалы. Троицкий монастырь привлекал внимание ищущих спасения строгостью монашеской жизни. Принципы подвижничества, которым следовали Преподобный Сергий и его ученики непосредственно связаны с византийской аскетической традицией. Среди списков книг Троице-Сергиевой Лавры, сохранившихся от раннего периода ее существования (Х1У-ХУ вв.), «Лествица» Иоанна Лествичника, «Душеполезные чтения» Преподобного Аввы Дорофея, а также работы Григория Богослова и Исаака Сирина. По благословению Сергия Радонежского в Константинополь отправился его ученик Афанасий, будущий настоятель Высоковской обители. Отучившись в Византии в течение 20 лет, он привез на родину прекрасные иконы - «Высоцкий чин», некоторые рукописи, в том числе и обработанный им самим Церковный Устав, которым тогда руководствовались на Востоке в повседневной жизни иерархи, монахи и миряне. Этот устав, в модифицированном с учетом местных особенностей виде был принят в Троицком монастыре, а позднее стал общеупотребительным в Русской Православной Церкви.

Уделяя огромное внимание усилению могущества Руси, Сергий Радонежский использовал все доступные средства для примирения враждующих русских князей и сплочения их вокруг Москвы. К нему, как к высшему духовному авторитету Руси, обращается за благословением перед Куликовской битвой Дмитрий Донской. Сергий отправил с войском двух своих иноков и предрек великую победу. Эта поддержка святого, которую чувствовали все русские воины, идя в бой, несомненно способствовала их успеху.

В годы польской интервенции, когда русский народ отстаивал не только свою государственную независимость, но и свою православную веру, монахи вновь берут в руки оружие. Монастырь Преподобного Сергия, выдерживавший шестнадцатимесячную осаду, для всей России был примером стойкости и героизма, подтверждением святости освободительного движения. «Защитники находили в себе силы не только обороняться, но и организовывать вылазки, - пишет К.К. Случевский. - Каждый из них, защищая монастырь, видел в нем частицу Родины, сражался за честь Земли Русской, оберегая ее от поругания. Недаром сами поляки отмечали, что Троицкая крепость была вооружена людьми, железом и мужеством. Троицкий монастырь стал символом чести родины в глазах народа, превратился в общерусский центр отпора захватчикам»(124.100).

Итак, как мы видим, ушедший в молодые годы в глухие радонежские леса отшельник удивительной энергией, искренней устремленностью к Абсолюту и чистотой помыслов притягивал к себе лучших современников, вдохновлял потомков. «Вглядываясь в русскую историю, - писал о Сергии Радонежском П.А.Флоренский, - в самую ткань русской культуры, мы не найдем ни одной нити, которая не приводила бы к этому первоузлу: нравственная идея, государственность, живопись, зодчество, литература, русская школа, русская наука - все эти линии русской культуры сходятся к Преподобному. В лице его русский народ осознал себя, свое культурно-историческое место и тогда только, осознав себя, получил историческое право на самостоятельность»(73.192).

Значение Троице-Сергиевой Лавры продолжало усиливаться и после смерти ее основателя в 1392 г. Великие московские князья, а затем и цари, посещали монастырь, предоставляли ему различные льготы, наделяли землями и богатыми вкладами. Доходы монастыря позволяли приглашать для строительства и украшения храмов лучших зодчих и художников Руси. Величие и красота Лавры вызывали восхищение всех, видевших ее. Известный сирийский путешественник Павел Алеппский, побывавший здесь в середине ХУП века, писал, что Троице-Сергиев монастырь «не имеет себе подобного не только в стране Московской, но и во всем мире». Подтверждением непреходящей роли Сергиевой Обители является то, что с 1775 г. ее настоятелями и священноархимандритами становятся Московские иерархи, и в 1814 г. именно здесь создается Московская Духовная Академия. Однако, положение крупнейшего монастыря России, которое занимала Лавра, доставляло определенные неудобства ее братии, ибо иноческое служение предполагает покой, отрешение от земных забот и полное посвящение себя Богу. Достичь этого в обители, к которой постоянно приковано внимание не только паломников, иерархов Русской Православной Церкви, но и правительства, достаточно сложно. Поэтому, когда в конце ХУШ - начале Х1Хвв. вновь, после жестких петровских реформ и последовавшего за ними упадка, начинается параллельно бурному развитию светской культуры росту национального самосознания возрождение монашества, оно начинается из провинции.

В это время некоторые русские подвижники, среди которых Паисий Величковский и Серафим Саровский, осознают необходимость серьезного изменения, обновления духа русского монашества, недостаточность для спасения одних только внешних аскетических подвигов, которые в русских монастырях всегда культивировались, часто даже в ущерб внутреннему совершенствованию монаха. Взоры этих религиозных деятелей обращаются к опыту афонских монахов, сумевших сохранить исихастскую практику непрестанного творения умной Иисусовой молитвы, а также традицию старческого служения. И опять византийский живительный источник преображает русское религиозное сознание. Ученики и последователи Паисия Величковского, долгое время подвизавшегося на Афоне и общавшегося со многими старцами, возрождают старчество в России. Оно распространяется среди ревнителей строгой иноческой жизни и во второй четверти Х1Х в. приобретает новые черты. Если раньше старцы окормляли только насельников своей обители, и главной их заботой было духовное воспитание иночества, то теперь к ним открыт доступ и мирянам, которые, как простолюдины, так и знать, стекаются за благословением и утешением со всей России в те места, где появлялись старцы. «Для смиренной души русского простолюдина, - рассуждает Ф.М.Достоевский в «Братьях Карамазовых» от имени своего героя Алеши, - измученной трудом и горем, а главное, всегдашним грехом, как своим, так и мировым, и всегдашнею несправедливостью нет сильнее потребности и утешения, как обрести святыню или святого, пасть перед ним и поклониться ему: «Если у нас грех, неправда и искушение, то все равно есть на земле там-то, где-то святой и высший; у того зато правда, тот зато знает правду; значит не умирает она на земле как обещано». Знал Алеша, что так именно и чувствует и даже рассуждает народ, он понимал это, но то, что старец именно и есть этот самый святой, этот хранитель божьей правды в глазах народа, - в этом он не сомневался нисколько и сам, вместе с этими плачущими мужиками и больными их бабами, протягивающими старцу детей своих» (39.27).

Своим пастырским служением в миру старцы способствовали усилению религиозной активности народа, пробуждению стремления к осмыслению догматов и заповедей православия, знание которых не всегда сопровождалось пониманием и тем более исполнением. В эпоху господства западных эталонов во всех сферах общественной жизни эти праведники напоминают русскому человеку, к какому бы сословию он не относился, о его духовных корнях и обязанностях. Поэтому для Х1Х в. старчество может быть названо «врачевателем больной русской души».

Наибольшей известностью и авторитетом пользовались старцы Оптиной пустыни - монастыря близ города Козельска Калужской губернии. Здесь старческое служение просуществовало до 1923 г. Несколько поколений старцев, сменяя друг друга, привлекали к себе особое внимание русской интеллигенции. «Оптина явилась как чашей, куда сливалось все драгоценное духовное вино», - утверждает И.Концевич(66.52). В эту обитель за советом и духовной поддержкой ехали И.Киреевский, В.Соловьев, Н.Гоголь, Ф.Достоевский, В.Быков, С.Нилус, К.Леонтьев и другие видные русские мыслители, к ней проявляли интерес даже явные противники официальной Церкви, такие как Л.Толстой и Н.Бердяев. Не ограничиваясь личным общением с многочисленными посетителями монастыря, старцы вели активную переписку со своими почитателями, где бы те не находились. Гоголь писал в Оптину: «Ради Самого Христа, молитесь: мне нудно ежеминутно быть мыслями выше житейского дрязгу и на месте своего странствия быть духом в Оптиной Пустыне»(66.178). Удаленная от главных культурных центров страны, Оптина пустынь влияет на духовное состояние российского общества также через свою книгоиздательскую деятельность, в которой главное место отводится выпуску святоотеческой литературы как основы православной идеологии. Таким образом, оптинские подвижники, стремясь сохранить в русском народе преданность православным идеалам и традициям, делали свой вклад и в сохранение его национальной самобытности, которая неразрывно связана с православием.

Итак, монастыри, появившиеся в России после христианизации, в разные эпохи и в разных условиях были оплотом и проводником византийского аскетического наследия, воспитывали в русском народе преданность православному идеалу, терпимость, покорность и человеколюбие, готовность нести страдания и жертвы ради своей веры - черты, часто признающиеся характерно русскими.

Отмечая значение монастырей как проводников и хранителей византийского наследия в России, мы не склонны ни идеализировать их роль в решении этой задачи, ни отождествлять плоды византизма со всем тем, что культивировалось в русских православных монастырях. Дело в том, что сложные догматические и мировоззренческие установки, принципы организации жизнедеятельности, выработанные византийскими монахами и выросшие из древних аскетических традиций Египта и Ближнего Востока чаще всего воспринимались и воплощались в жизни русских православных монастырей в упрощенном и даже существенно искаженном виде, когда за внешними проявлениями обряда терялась их глубинная духовная основа, аскетические подвиги становились не средством духовного совершенствования, а самоцелью. Исихастская практика в русских монастырях была во все эпохи не правилом, а лишь редким исключением. Да и сами монахи далеко не всегда искренне и осознанно ступали на путь иночества и своим поведением соответствовали искомому идеалу. Даже в наиболее авторитетных монастырях известны случаи гонений на подвижников, интриг, связанных с продвижением по иерархической лестнице, принятия и пропаганды неканонических взглядов в угоду светской власти.

Однако, признание того, что византийское наследие в русских монастырях переосмысливалось и преломлялось в соответствии с реалиями общественного и культурного развития России не может нивилировать их роли как духовного авторитета и воспитателя для широких слоёв русского народа, подтверждением чему служат приведенные нами выше премеры.

Вместе с христианством Русь получает и бесценный дар от ранее крещенных Болгарии и Великой Моравии - богатейшую для своего времени литературу на славянском языке. Очень быстро распространяется не просто авторитет, но культ книги. Об этом красноречиво свидетельствуют следующие удивительные строки из «Повести временных лет»: «Велика ибо бывает польза от учения книжного; книгами ведь направляемы и поучаемы мы на путь покаяния, ибо мудрость обретаем и воздержание от слов книжных. Это - реки, напояющие вселенную, это - источники мудрости; книгам присуща неисчерпаемая глубина; ими ведь в печали утешаемся мы; они есть узда воздержанию... Тот, кто книги часто читает, тот беседует с Богом или со святыми мужами»(106.19). Осознавая важность книжного знания, Ярослав Мудрый создает в Киеве 1-й переводческий центр, где писцы работают непосредственно над византийскими манускриптами. В течение Х1-ХП в. в Киеве были переведены на славянский язык около 40 произведений греческих авторов.

До возникновения литературы на Руси словесно- художественное творчество существовало в устной форме эпических сказаний, мифологических легенд, сказок, заклинаний, пословиц и поговорок, обрядовой поэзии и т. п. В течение многих веков русская литература «подпитывалась» из этих живительных источников, но записываться фольклор стал лишь в ХVП веке. «Эстетику мирянина, - пишет А.Д.Седельников, - поскольку она не удовлетворялась церковью, питало устное, песенно-сказочное творчество. В этой области имелись свои специалисты, иногда соединявшие способности к эпическим композициям с культом смехотворной новеллы, близкой к «глумам», проклинаемым церковной проповедью. Но и для эпоса, и для новеллы отсутствовала живая потребность в передаче на письмо.»(136.140). Однако, со временем византийское влияние проникает и в эти жанры.

Под влиянием византийских образцов складываются грамматика, морфология и синтаксис русского языка. Отсюда не только витийство речи и колоритные многокорневые слова, но и отношение русского человека к слову как к особой сакральной сущности. «Надо сказать, - признается Аверинцев, - что переводить византийский текст на русский язык - благодарный и радостный труд, потому что современному переводчику энергично помогают его древние предшественники: историческая судьба русского языка раскрыла его навстречу специфическим для Византии возможностям сцеплять и сплетать слова. По-английски или по-французски этот текст можно только пересказать, безоглядно жертвуя словесной тканью, и даже немецкому переводу дано приблизиться к подлинному складу эллинского витийства лишь на почтенное расстояние. Воплощенная в языке традиция русской культуры связана с византийским наследием очень цепкой, очень реальной и конкретной связью. Не следует забывать об этом»(5.9).

Наши предки, получив доступ к лучшим произведениям византийской литературы, смогли по достоинству оценить их стилевое и жанровое разнообразие, образность и красоту их слога. Соединение опыта византийских авторов с традициями собственного устного творчества сделало возможным мощный толчок в развитии древнерусской литературы. Поэтому сильное наполнение Руси византийской литературой не мешало созданию оригинальных работ большой ценности, таких как «Слово о полку Игореве», «Поучение Владимира Мономаха», «Слово о князьях», «Сказание о Борисе и Глебе», «Слово о законе и благодати» Илариона Киевского и т.п. Древнерусские книжники, обращаясь к пришедшим из Византии жанрам, заставляли их служить прежде всего актуальным потребностям своего государства. Даже поверхностное ознакомление с работами русских авторов домонгольского периода позволяет утверждать, что уже тогда в России поэт был больше, чем поэт. Умение постигнуть и передать в «злате» слове эмоциональное и смысловое содержание события или состояния рассматривалось как дар Божий, равный пророческому. Такое понимание собственной роли в обществе объясняет то, что «русские писатели всегда осознавали себя независимыми, ответственными только перед народом, более высокими по своему призванию, чем князья и цари»(82.10). К несению страданий и жертв во имя истины и веры они были духовно подготовлены лучшими образцами византийской аскетической и агиографической литературы, очень популярной в России с первых лет крещения.

Благодаря христианизации у русского народа появляется исторический взгляд на собственную судьбу. Согласно таблице народов еврейского хронографа середины Х в. «Книги Иосиппон», широко известной в средневековом мире и воспринятой русскими летописцами, восточные славяне причислялись к потомкам Иафета, сына Ноя: «Ной родил Сима, Хама и Иафета. Сыновья Иафета: Гомер, Магог, Мадай, Яван, Тувал, Мешех и Тирас... Мешех - это Саксани. Тирас - это Руси. Саксани и Энглеси живут на Великом море, Руси живут на реке Кива [Днепр], впадающей в море Гуран [Каспийское море]»(103.36).

Благодаря этому включению в христианскую ойкумену, наши предки стали рассматривать события собственной истории как имеющие всехристианское значение. Это отношение к своей истории прослеживается уже в первых русских летописях, которые, начиная с 852 года, представляли собой непрерывную цепь погодичных статей, в отличии от византийских хроник, не знавших абсолютной хронологии и таким образом представлявших собой историю царств и царей. Кроме того, «русская летопись, в отличии от византийских хроник, явилась не отвлеченным образом всемирной истории, а подчеркнуто патриотическим описанием истории своего государства, - пишет О.В.Творогов. - Летописный текст подчинен провозглашению нескольких основных политических доктрин, в конечном счете служащих одной цели - борьбе за единую и сильную Русь.»(136.161). Это требование прежде всего относится к князьям, постоянное противостояние которых друг другу ослабляет страну и приносит страдания её народу. Именно к ним обращается автор «Слова о полку Игореве»: «Ярославовы все внуки и Всеславовы! Не вздымайте более стягов своих, вложите в ножны мечи свои затупившиеся, ибо потеряли уже дедовскую славу. В своих распрях начали вы призывать поганых на землю Русскую, на достояние Всеславово»(123.383). Автор Ипатьевской летописи, рассуждая о тех же злоключениях князя Игоря, утверждает, что посылая голод, засуху, наводнения и поражения в битвах, бог карает своих чад за грехи. «Вот так бог казнит нас за грехи наши, привел на нас поганых не для того, чтобы порадовать их, а нас наказывая и призывая к покаянию, чтоб мы отрешились от своих дурных деяний. И наказывает нас набегами поганых, чтобы мы смирившись, опомнились и сошли с пагубного своего пути»(53.361). Только забыв племенные распри и объединившись, русские люди смогут создавать славу и могущество своей земли, совместно оберегать её пределы от многочисленных врагов.

Византия всегда была заинтересована в сильной, а значит и единой Руси. Её протесты по поводу организации здесь дополнительных митрополий объясняются именно этим, а не стремлением к политическому подчинению Руси. Очевидно, что даже в период феодальной раздробленности Руси важным фактором национального единения оставалось наличие в Киеве центральной церковной власти. Митрополит-грек, приезжавший на Русь из Византии и подчинявшийся только Константинопольскому патриарху, не принадлежал ни к одной из противоборствующих группировок. Поэтому он спокойно мог выполнять свой долг миротворца, убеждая князей соблюдать свои клятвенные обещания, которые приобретали святость посредством целования креста. Это, впрочем, не делало их зависящими от политических интересов Византии.

Таким образом, византизм, пришедший на Русь в результате её крещения, оказывает существенное влияние н развитие её культуры именно через религию, в тесной связи с которой в средневековом мире находились практически все стороны общественной и личной жизни каждого человека. Причем, поскольку христианизация знатной и наиболее образованной части общества была более эффективной, чем христианизация простого народа, особенно крестьян, позиции византизма оказались более значительными в определении тенденций развития официальной русской культуры, а не стихийного народного творчества, где ещё долгое время были очень сильны языческие традиции, некоторые из которых, в измененном позже христианством виде, живы до сих пор. «Обрусение» православия позволило ему стать важным фактором национального единения и одной из духовных основ национальной самобытности русского народа. Высшие слои русского общества также относились к византийским эталонам культуры творчески и, приспосабливая их к условиям и традициям Руси, способствовали культурному подъёму страны на новый уровень.

Русская православная церковь, используя своё влияние на все стороны духовной жизни русского народа, в течение почти тысячи лет была проводником православных идеалов в его культуру. Длительность и тотальность этого процесса позволили сохраниться византийским рецепциям в русской культуре и после секуляризации. В конце ХХ века они воспринимаются как характерные черты русской духовности, отличающие её прежде всего от западных стереотипов, а их дальнейшее развитие - как необходимое условие для сохранения культурной самобытности русского народа.

2.3 Анализ византийских влияний на формирование права и государственной идеологии России

Если в области культуры христианство смогло подчинить себе и преобразовать древнерусские языческие традиции, занять соответствующую ему нишу в идеологии феодальной Руси, стать проводником византизма для русской культуры, то в отношениях с государственной властью ему пришлось выбрать иную позицию. С одной стороны, так как христианизация Руси проводилась «сверху», по великокняжескому решению, подкреплялась силой княжеского авторитета, благотворительными акциями княжеского двора, обеспечивалась юридической и финансовой поддержкой русского государства, Церковь здесь сразу же попадает в прямую и жесткую зависимость от государственной власти, что, впрочем, мало отличается от её положения в самой Византии. Не религия выбирала государство, как известно, а, наоборот, государство выбирало религию, чтобы та соответствовала его насущным потребностям и могла стать его орудием в реализации многочисленных замыслов как во внутренне-, так и во внешнеполитической жизни страны. И христианство с первых же лет официального крещения Руси становится таким орудием русского государства.

С другой стороны, выполнение столь сложной функции не возможно без определенного авторитета самой Церкви в глазах народа и государства. Несомненно, что у Русской Православной Церкви такой авторитет был. Прежде всего он основывался на признании связи Церкви с богом, посреднической роли в отношениях с ним людей. Выступая от имени бога, проповедуя принципы добродетельной жизни, указывая верующим пути духовного совершенствования, Церковь являлась воспитателем, духовным учителем русского народа.

Церковь потребовала от Руси не только отречения от языческих богов, но и смены нравственных норм. Ложное понимание истиной веры, «полное и всеобщее равнодушие к историческому деланию добра», по мнению Вл.Соловьева, привело к падению Византии. Но уже первый христианский киевский князь Владимир, который, будучи язычником, неограниченно отдавался своим естественным склонностям, крестившись, понял, что истинная вера обязывает переменить правила жизни, своей и общей, согласно с духом новой веры. Поэтому в сфере семейной и общественной жизни происходят важные изменения. Церковь активно вмешивается в решение многих конфликтов. До принятия христианства на Руси господствовал материальный взгляд на преступление как на причинение обиды и вреда. Духовенство вносит новое воззрение - формальное: преступление становится нарушением предписаний церковного закона. В уставе святого Владимира многие деяния запрещаются только потому, что они не допускаются церковными законами.

В ведении Церкви находились дела о разводах, двоеженстве, нецерковных формах заключения брака (например, «умыкание» невесты), изнасиловании, о браке в близких степенях родства, имущественные споры супругов, дела о нецерковных религиозных культах, побоях внутри семьи и другие. «Церковь взяла женщину под свое покровительство, - пишет С.М.Соловьев, - и блюла особенно за ее нравственностью, возвысила ее значение, поставивши обязанности детей к матери наравне с обязанностями к отцу. Семья, до сих пор замкнутая и независимая, подчиняется надзору чужой власти; христианство отнимает у отцов семейств жреческий характер, который они имели во времена языческие; подле отцов плотских являются отцы духовные, что прежде подлежало суду семейному, теперь подлежит суду церковному»(132.184). Все это способствовало выделению малой семьи, укреплению моногамии, прочности брака, частной собственности, подчинению центральной власти.

Область права - ещё один пример того, что отношение к византийскому наследию в Русском государстве никогда не было слепым. В отношении Церкви к некоторым преступлениям на Руси и в Византии мы видим существенную разницу. Например, если похищена невеста, то в Византии Церковь борется прежде всего против того, чтобы церковным венчанием был закреплен брак не с тем человеком, с которым невеста была обручена и кому она обязана принадлежать. В Древней Руси Церковь защищает также и честь девушки, ставя на один уровень похищение для языческого брака и изнасилование.

Еще одна своеобразная черта русского православия - отрицательное отношение к смертной казни. В системе языческих представлений нет особого интереса к личности человека. Индивид как бы растворяется в природе и в своей общине. Действуют законы кровной мести, практикуется приношение людей в жертву богам. Свидетельство о таком жертвоприношении в Киеве всего за 5 лет до официальной даты Крещения Руси дает Повесть временных лет. «Бросим жребий на отроков и девиц, на кого падет он, того и зарежем в жертву богам», - решили на этот раз старцы и фанатичная толпа убила юного варяга и его отца, пытавшегося спасти сына(133.44). Но с приходом христианства представления о ценности чеовеческой жизни начинают изменяться. Т.к. человек создан по образу и подобию Божьему, и жизнь ему также дается от Бога, то убийство человека, независимо от обстоятельств, является для истинного христианина страшным грехом. Поэтому на доводы греческих епископов, уговаривавших крестившегося князя Владимира казнить преступников, он отвечал: «Боюся греха». Он понимал, что столь суровые наказания не соответствуют требованиям его новой веры, объявившей одной из главных добродетелей любовь к ближнему. Владимир все же вынужден был взять на себя роль карающего меча для разбойников, бесчинствовавших в лесах и на дорогах, но всегда тяготился этим.

Введение смертной казни было не только не гуманно, но и не выгодно, учитывая финансовые интересы государства. Кроме того, на Руси уже существовала система наказаний обычного права, в которой чаще всего применялись виры - денежные штрафы. Размер штрафа увеличивался в соответствии с тяжестью преступления и социальным положением потерпевшего. Исходя из этого, Владимир достаточно быстро заменяет смертную казнь на крупные денежные штрафы, и хотя факты применения смертной казни ближайшими его преемниками известны, официально она была на Руси признана только в конце ХП в. договором между черниговским князем Святославом Всеволодовичем и киевским Романом Ростиславовичем за политические действия, наносящие ущерб государству.

Влияние византийских систем права на древнерусские очевидно. На Номоканон как источник права ссылаются и Устав Владимира и Устав Ярослава. Я.Н.Щапов в статье «О системах права в Древней Руси» проводит следующие параллели: по каноническим правилам Василия Великого, блуд с сестрой наказывался той же епитиньей, что и убийство; и в Уставе Ярослава за этот проступок установлен штраф в 40 гривен, как за убийство(163.). Сходны права вдовы относительно имущества семьи, и по той, и по другой системам существует раздельная собственность супругов, преимущественным правом наследования пользуется тот из детей, кто кормил родителей до смерти. Многие священнослужители, прибывшие из Константинополя и хорошо знавшие византийские законы, активно их использовали на Руси. Но и они, не отказываясь от членовредительских наказаний, осуждали смертную казнь.