Православная церковь в Польше

Польское правительство поначалу отнеслось к подобной развязке «дела» Дионисия позитивно, усмотрев в ней признание митрополитом совершившейся реорганизации управления ППЦ. Казалось бы, в истории Дионисия поставлена последняя точка. Однако, получив постановление, он, как указывалось в материалах Совета по делам РПЦ, «поднял голову» и заявил, что полностью восстановлен в правах на управление церковью. 6 декабря 1948 г. освобожденный к тому времени из-под домашнего ареста Дионисий был принят по его просьбе первым секретарем посольства СССР в Варшаве Е.И. Длужинским. В подготовленной на основе записи беседы справке Совета по делам РПЦ указывалось на «оскорбительную форму» приведенных Дионисием доказательств собственной правоты и ошибочности постановления Московского патриарха и Священного Синода. Сообщалось, что незаконным митрополит считал и декрет президента Берута. Дионисий заявил, что патриарх Алексий «обокрал его», лишив титула «Блаженнейший», что он был введен в заблуждение «кучкой аморальных людей» -- епископом Тимофеем, архипресвитером из Гданьска Е. Наумовым и др. и настаивал на встрече с патриархом «для личных объяснений». Проводимые Дионисием богослужения в своей домашней церкви с привлечением туда верующих были расценены авторами документа, как попытка расколоть Польскую православную церковь [17, л. 65--65 об.].

Поскольку напряженность в епископате ППЦ продолжала сохраняться, польские власти сообщили советским представителям в стране о своем намерении удалить Дионисия из Варшавы, поселив в монастырь «обеспечить нужную изоляцию его от внешнего мира». Но в связи с тем, что ноябрьское постановление патриарха и Синода препятствовало этому, с польской стороны зазвучала критика «либерального отношения» РПЦ к «немецкому пособнику» Дионисию [17, л. 63, 65 об.]. 13 декабря 1948 г. патриарх Алексий обратился к епископу Тимофею со специальным разъяснением. Подтвердив постановление от 9 ноября, он подчеркнул, что после дарования ППЦ автокефалии Русская церковь «не вмешивается в дела братской автокефальной церкви Польской и предоставляет ей самостоятельное устройство..., равно как и свободное избрание Главы своей церкви» [17, л. 67--69]. Эта каноническая позиция руководства РПЦ объективно развязывала руки польским властям.

Вопрос об автокефалии ППЦ, получив, казалось, свое разрешение, продолжал будоражить православное население страны, поскольку выборы нового предстоятеля проведены не были и дарованная автокефалия не нашла своего окончательного канонического оформления. Не собирался складывать оружия и Дионисий: в Москве имелась информация, что он намеревался апеллировать к Вселенскому патриарху Афинагору, отношения которого с Московской патриархией были весьма натянутыми. Заинтересованность в судьбе Дионисия проявляли и англичане. В этих условиях ведомство Карпова, учитывая мнение посла Лебедева, предложило в марте 1949 г. организовать приезд Дионисия в Москву, опубликовать в церковной печати его заявления и другие материалы, призванные блокировать возможные контакты митрополита с Константинополем. При этом был сформулирован и запасной вариант действий вплоть до ареста Дионисия, что автоматически устранило бы угрозу его нежелательных связей с патриархом Афинагором [20, л. 17--18].

План Совета не нашел поддержки в советском внешнеполитическом ведомстве. 16 июля 1949 г. заместитель министра иностранных дел А. А. Громыко сообщил об этом Карпову, указав, что вмешательство Константинопольского патриарха в дела независимой Польской церкви вряд ли сможет иметь успех, в то время как «рассчитывать на получение благожелательного нам интервью от враждебно настроенного к Советскому Союзу человека, сотрудничавшего с немцами в годы Второй мировой войны, у нас нет никаких оснований». В МИД СССР справедливо опасались, что пребывание в советской столице могло быть расценено в церковных кругах как реабилитация Дионисия, способная усилить его позиции в православном мире. С учетом всего этого в МИД СССР не видели оснований для приглашения Дионисия в Москву, тем более, что патриарх Алексий не выказывал никакой заинтересованности в подобной встрече [20, л. 37].

Итак, поездка Дионисия в Москву и на сей раз не состоялась. Польский митрополит обратился к патриарху Афинагору, который, стремясь вернуть Дионисия к управлению Польской церковью, опротестовал акт дарования автокефалии Московской патриархией. В письме патриарху Алексию от 23 февраля 1950 г. Афинагор ходатайствовал об оставлении Дионисия в служении Польской церкви, но, как и прогнозировали в МИД СССР, заметного влияния на православный мир это не оказало.

Подлинные причины, по которым Константинопольский патриарх взял на себя посредничество в урегулировании столь сложного вопроса, до сих пор не установлены6. В Совете по делам РПЦ полагали, что активность Афинагора подпитывалась нерешенностью вопроса о главе ППЦ [21, л. 213]. Выборы предстоятеля Польской церкви между тем затягивались. Из материалов Совета по делам РПЦ следует, что лишь весной 1950 г. польские официальные круги приступили к подготовке обращения к патриарху Алексию с просьбой определить своего кандидата. В свою очередь, Совет, предвидя необходимость обращения впоследствии в «инстанцию», запросил в МИД СССР подробную информацию о правовом положении ППЦ и порядке проведения выборов [22, л. 117].

26 июля 1950 г. ответ был получен. В нем подробно разъяснялись статьи упоминавшегося выше декрета президента «Об отношении государства к Польской автокефальной православной церкви» от 18 ноября 1938 г. Для Совета принципиальное значение имела ст. 48, по которой руководитель ППЦ должен был обладать польским гражданством. Однако допускались и исключения, для чего требовались предложение Синода и разрешение профильного министра. Эта оговорка, по мнению дипломатов, допускала возможность избрания на пост главы ППЦ представителя Русской церкви [23, л. 38--39].

В Польской православной церкви, состоявшей к тому времени из трех епархий -- Варшавско-Бельской, Вроцлавско-Лодзинской и Белостокско-Гронской, имелись для этой цели свои иерархи соответственно епископы Тимофей, Георгий и Михаил. Однако и в Варшаве, и в Москве считали, что ни один из них не подходил на пост предстоятеля. Еще весной 1950 г. в Московской патриархии стали склоняться к кандидатуре архиепископа Львовского и Тернопольского Макария (Оксиюка), что нашло поддержку в Совете по делам РПЦ [23, л. 110--111]. 16 октября 1950 г. Совет Министров СССР принял специальное постановление о М.Ф. Оксиюке. В случае избрания главой ППЦ ему разрешалось принять польское гражданство.

В это время наблюдается усиление внимания советской стороны к возведенному в сан архиепископа Тимофею (Шрeттеру), что понятно. Именно с его стороны в первую очередь можно было ожидать каких-либо оппозиционных проявлений к московскому кандидату. Не исключалось и намерение Тимофея побороться за пост предстоятеля ППЦ. Во время встречи с митрополитом Николаем в Варшаве Тимофей уточнял, в частности, вопрос, может ли он пока считать себя местоблюстителем главы Польской церкви. Владыка Николай дал утвердительный ответ [24, л. 177]. Примечательно, что в отчете о поездке он воздержался от каких-либо оценок Варшавского архиепископа, но отметил хорошее знание им церковной обстановки в Польше и намерение «не отставать от других церквей» в борьбе за мир. В подтверждение этого Тимофей, в частности, выразил желание заключить с РПЦ пакт о защите мира по примеру Румынской православной церкви.

Во время пребывания в Варшаве русский митрополит встретился с Дионисием по просьбе последнего. «Беседа была вся построена на воспоминаниях», -- рассказывал владыка Николай по возвращении в Совете по делам РПЦ. -- Дионисий «спрашивал, как выглядит патриарх. Говорил, что он счастлив, что видит меня, что на него пахнуло чем-то русским, что он так давно был в России» [25, л. 65--66].

Вопрос об избрании главы ППЦ вступил в решающую фазу весной 1951 г. 19 апреля Собор православных епископов принял решение обратиться к Московскому патриарху за содействием в подборе кандидата в митрополиты. В определении Собора содержалась просьба к руководству РПЦ дать каноническое разрешение на переход в юрисдикцию Польской автокефальной православной церкви «лицу, состоящему в духовном сане, достойному занятия митрополичьей кафедры и поста Первого епископа и Главы церкви…, в меру возможности хорошо знакомому с своеобразным укладом церковной жизни в Польше (с традициями, обычаями), к которому народ нашего края привык в течение веков» [цит. по: 2, с. 279]. Был определен и состав делегации во главе с архиепископом Тимофеем для передачи этого решения лично патриарху Алексию [26, л. 35].

13 июня 1951 г. польская делегация прибыла в Москву, а 18 июня на совещании в Московской патриархии делегации была официально рекомендована кандидатура архиепископа Макария, получившего каноническое разрешение в случае его избрания перейти в юрисдикцию ППЦ. Была определена дата выборов и интронизации -- 8 июля 1951 г. Дальнейшие события развивались в соответствии с согласованным обеими сторонами планом. После выборов (в материалах Совета по делам РПЦ о них не говорилось ни слова, что подчеркивает их чисто формальный характер) 8 июля при большом стечении православных верующих и духовенства в Варшавском кафедральном соборе состоялась интронизация нового главы Польской церкви митрополита Макария. Помимо делегации Московской патриархии на торжествах присутствовали представители Болгарской и Румынской православных церквей. 16 июля Карпов сообщил в МИД СССР А.Я. Вышинскому и МГБ СССР С. И. Огольцову, что, по впечатлениям русской делегации, «Макарий значительным большинством духовенства и верующих принят положительно, и если он будет иметь оппозицию, то незначительной части духовенства» [21, л. 215].

Приход Макария к руководству ППЦ в православном мире был воспринят индифферентно. На разосланные после интронизации известительные грамоты ответ с поздравлением был получен только от патриарха Сербского Викентия. Зато 1 октября 1951 г. специальным письмом из Константинопольской патриархии Макарию было отказано в признании митрополитом Варшавским и всея Польши.

Новый предстоятель взвалил на свои плечи нелегкую ношу. К началу его «правления» в ППЦ насчитывалось 142 православных прихода, и верующие высказывались за организацию новых. Остро стоял вопрос о кадрах: не во всех приходах имелись священники. Управленческий аппарат был укомплектован полностью; помимо трех иерархов, безвыездно пребывавших в Варшаве, действовали канцелярия и консистория, сосредоточивавшие у себя всю полноту власти и все финансы митрополии. Именно церковные «аппаратчики» составили оппозицию предстоятелю. Как сообщал митрополит в Москву, они игнорировали его, не скрывали недовольства и предпочитали иметь дело с архиепископом Тимофеем. Пребывая на посту заместителя митрополита Макария, он стремился сохранить свое влияние и оставался в Варшаве. После месячного выжидания владыка Макарий приступил к реорганизации церковного управления. Ревизия деятельности канцелярии и консистории, планомерный объезд митрополии, регулярный прием представителей духовенства помогли уяснить положение в церкви и несколько укрепить его. На Соборе епископов весной 1951 г. митрополия была разделена на четыре епархии -- Варшавско-Бельскую, Белостокско-Гданьскую, Познанско-Лодзинскую и Вроцлавско-Щецинскую, были определены их границы, закреплены епископы, упразднена консистория, урегулирован твердый порядок финансирования епархий из единого центра -- канцелярии в Варшаве.

Следующим важным направлением в деятельности главы ППЦ явилось возвращение православных храмов, в том числе и построенных в свое время «на русские деньги». Соответствующие обращения митрополита в официальные органы встречали в Управлении по делам вероисповеданий понимание и, как писал Макарий, «благосклонное внимание», однако практическая реализация обещанного постоянно стопорилась. У митрополита было свое объяснение этому. «Здесь очень считаются с “реальной силой” римо-католицизма, с ватиканской прессой, в частности», -- сообщал он в Совет по делам РПЦ. Жизнь православной церкви «проходила самотеком, никто ею не руководил и даже не интересовался». Особенно это касалось русского населения. Обстановка характеризовалась наличием мощных негативных напластований в отношениях к русским. «Православные и русские и до настоящего времени местами боятся признаваться, что они православные и русские. Здесь православный и русский -- синонимы, как это было и в старые годы» [27, л. 20].

Видимо, отталкиваясь от своей практики перевода униатов в православие, Макарий сообщал в письме митрополиту Николаю 15 января 1952 г., что польские власти недооценивают важности решения униатской проблемы в западных воеводствах. По сведениям предстоятеля, здесь имелось значительное количество переселенцев -- греко-католиков (в одном только Вроцлавском воеводстве до 60 тыс.). Перевод их в православие Макарий считал легкой задачей.

Гораздо больше тревожило его сосредоточение на западе страны местных и прибывших из Западной Украины грекокатолических священников (до 100 человек). Макарий оперировал, по его признанию, непроверенной, а на самом деле вполне объективной, информацией о том, что по распоряжению польского костела они прикреплялись к римо-католическим приходам в качестве викарных священников. Эти священники, писал митрополит, «сохраняются в качестве кадров для восстановления унии в западных областях УССР и других местах. Если сказанное отвечает действительности, то и это здесь недооценивается». Митрополит по своей собственной инициативе приступил к организации православных приходов в местах расселения грекокатоликов, планируя создание шести приходов во Вроцлавском и одного-двух в Ольштынском воеводствах. Кроме того, он настойчиво и последовательно пытался получить в ведение ППЦ бывшие евангелические храмы и организовал «разъездные» бригады священников для духовного окормления новых приходов [27, л. 22; 25, л. 63].

В письме митрополиту Николаю Макарий откровенно признавался: «Вообще мне здесь трудно... Я с усердием буду и в грядущие дни моей жизни трудиться во славу Православной церкви и моего Отечества...» [27, л. 23]. Проведя же два года у руля управления ППЦ, 27 июля 1953 г. Макарий писал патриарху Алексию: «За это время милость Божия не оставляла меня. Господь через немощный сосуд, Им избранный, как мне нередко приходилось слышать, “поднял Православие в Польше”» [28, л. 10].

Таким образом, православная церковь в Польше, объединяя национальные меньшинства, обеспечивала для них возможность существования в католическом окружении, принимая предлагавшиеся властью условия «сожительства». Эта традиция не была нарушена и в послевоенные годы: церковь действовала в контакте с государственными структурами и под их контролем. Московская патриархия, в чью юрисдикцию в 1948 г. перешла ППЦ, проявляла умеренную заинтересованность в ее делах. Для польской стороны православная церковь не была болевой точкой не только потому, что ее «политическая ориентация» характеризовалась как лояльная. В справке Управления по делам вероисповеданий при правительстве Польши в ноябре 1951 г., констатировалось, что «Православная церковь не обладает возможностями для своего развития» в стране [29, л. 113].

1. С канонической точки зрения автокефалия может быть осуществлена при наличии четырех условий: воля народа, создающего автокефальную церковь; согласие Матери-церкви, из которой выделяется новая церковь; признание новой церкви другими автокефальными церквами; согласие прав

2. Официальный документ -- Томос -- о даровании автокефалии, подписанный патриархом Григорием VII, был вручен в сентябре 1925 г. уже при новом патриархе Василии III. В связи с этим в литературе можно встретить разночтения относительно даты предоставления Польской церкви автокефалии.

3. Ко второй половине 1930-х гг. национальное движение белорусов было почти полностью свернуто (подробнее см.: Mironowicz E. Biaіorusini w Polsce. 1944--1949. Warszawa, 1993).

4. Экзархат Московской патриархии в Чехословакии был образован после того, как в марте 1946 г. Чешская православная церковь перешла из юрисдикции Сербской православной церкви в ведение РПЦ. Экзархом был назначен епископ Ростовский и Таганрогский Елевферий (Воронцов), возведенный вскоре в сан митрополита. Основной причиной создания экзархата была необходимость ликвидации грекокатолической (униатской) церкви, особенно в Словакии, путем ее присоединения к православной.

5. Несмотря на каноническое разрешение вопроса о даровании автокефалии православной церкви в Польше Русской церковью, он и сегодня является объектом политизированного подхода. Так, в интервью журналу «К единству!», органа Международного фонда единства православных народов, польский парламентарий, член Европейской Межпарламентской ассамблеи православия С. Плева датировал автокефалию Польской православной церкви 1925 г. (К единству! 2001. № 3 (август -- июнь), с. 8).

6. В ответном письме к Афинагору от 3 июля 1950 г. патриарх Алексий предположил, что «…недавние события в Польской православной церкви Вам полностью не известны» (Журнал Московской Патриархии. 1950. № 8 (август), с. 9).