Несмотря на определенную предпочтительность общественной собственности во взглядах социал-демократических теоретиков, она "сама по себе не является целью демократического социализма - это для него только средство достижения свободы, справедливости и благосостояния" (197, 21).

Общественная собственность должна строиться на принципах самоуправления и децентрализации.

Итак, концентрация экономической власти ведет к концентрации власти политической. Отсюда вытекает задача установления эффективного демократического контроля над экономической властью с помощью конкуренции, законодательной и финансовой поддержки средних и мелких предприятий разных форм собственности. "Демократический" или "общественный" контроль становится одним из ключевых понятий социал-демократической теории и практики.

Отметим социал-демократическую иерархию выбора средств: решение проблем экономической власти выводит, по их мнению, на решение проблем политической власти: формирование экономической демократии составит материальное основание демократии, социальной, политической и т.д.

С теоретической позицией демократического социализма согласовывалась практическая линия социал-демократов. Можно выделить 3 аспекта, на которых акцентировалось внимание в экономической политике: 1) "накопление имущества работниками"; 2) "соучастие в управлении"; 3) "согласованные акции".

После принятия закона "О накоплении имущества" в 1974 г. правительственной коалицией СДПГ/СвДП за три года было распространено 23 млн. сертификатов с годовой стоимостью в 212 марок каждый. Создавались "коллективные инвестиционные фонды" на основе обязательных отчислений части прибылей крупных компаний. С одной стороны, обеспечивалось мирное преобразование отношений собственности, а с другой - привлекались средства частных компаний для финансирования социальной инфраструктуры.

Социал-демократы, участвуя в разработке закона об участии, в определенной степени удовлетворяли демократические требования трудящихся и поддерживали стремление рабочего класса к материальным и социальным улучшениям. По закону "Об участии лиц наемного труда в управлении фирмами" наблюдательный совет состоит из равного числа (от шести до десяти) представителей предпринимателей и трудящихся. Пост председателя наблюдательного совета обеспечивался представителями предпринимателей.

Брандт считал, что "расширение соучастия укрепит тенденцию к созданию более дееспособного предприятия, так как рабочие как минимум также заинтересованы в разумном управлении... как и собственники капиталов: соучастие социально и вместе с тем производительно" (195,196).

"Согласованные акции" (в немецкой литературе употребляется соответствующий термин "конвертированные акции") представляли собой механизм, функционирующий в виде периодических совещаний представителей предпринимателей, государственных органов и профсоюзов для обмена мнениями о правительственных программах экономического развития.

Конечно, такого рода общественный контроль над экономикой не ограничивается перечисленными моментами, здесь включается широкий спектр разнообразных экономических мер, принятие которых зависит от времени и места.

Так, в новом программном документе Социнтерна "Декларации принципов" (1989 г.) в числе таких мер предусматриваются: демократическая, общедоступная децентрализованная производственная политика; общественный контроль над инвестициями; защита социальных и общественных интересов; участие трудящихся и совместное принятие решений на уровне компаний и производственном уровне, а также участие профсоюзов в разработке национальной экономической политики; самоуправляемые коллективы рабочих и фермеров; государственные предприятия с демократическими формами контроля и управления в тех случаях, когда необходимо дать правительству возможность решать приоритетные социальные и экономические задачи; демократизация мировых финансовых институтов и экономической системы, позволяющая участвовать в их деятельности всем странам; международный контроль и наблюдение за деятельностью транснациональных корпораций, в том числе международные права профсоюзов в отношениях с такими корпорациями" (118,120).

Документ подчеркивает, что главный принцип заключается в реальном участии самих трудящихся и их объединений в управлении экономикой как на национальном, так и международном уровнях.

Социальный контроль экономической власти не только не исключает, по мнению социал-демократов, но и включает рыночные отношения. Если рынок не отторгает принципа социальной ответственности, он является эффективным рычагом экономического регулирования, несравнимым с "централизованной бюрократией".

Таким образом, экономическая демократия, являясь инструментом контроля над властью, сохраняет необходимость социального участия в экономических решениях. Социал-демократия на практическом опыте имела возможность проводить идеи общественного контроля, именно в пункте использования такого инструмента, как государство, для развития социальной и распределительной политики.

Прежде всего это 13-летний опыт пребывания у руля власти немецких социал-демократов (1969-1982 гг.). Они взялись за увеличение доли государственной собственности, за усиление вмешательства государства в экономический процесс через механизм управления ценами, зарплатой, занятостью, перераспределением потоков денежных средств; а также за широкий спектр программ, которые ослабляли жесткий механизм денежного саморегулирования, т.е. применялся полный набор кейнсианских мер. Это способствовало увеличению объема перераспределяемых средств, налогов, размеров взносов в систему социального обеспечения, расширению общественных фондов потребления и т.д. Другими словами, формировалось "государство благосостояния". Но, преследуя благородные цели, социал-демократы ослабляли экономический фундамент того же самого роста благосостояния. В чем это выразилось?

За 13 лет социал-демократического правления размер налогов и взносов вырос в 3,2 раза (по отношению к 1969 г.), составил в 1982 г. 40,5 % ВНП. Размер взносов на социальное обеспечение вырос в 4,4 раза: с 10,6 % до 16,8 %. Государственные поступления выросли в 3,4 раза, размер перераспределяемых средств достиг половины ВНП. При всем этом реальная заработная плата росла гораздо медленнее, чем в предыдущий период. Темпы экономического роста были заметно ниже этого же срока. Партийные прогнозы превысили реальные в 2 раза.

Для выполнения программы социальных реформ требовались финансовые средства, которые добывали через проведение активной инфляционной политики, т.е. наращивая денежную массу в обращении; повышение государственной задолженности и т.д. Размер государственного потребления вырос с 14% ВНП в 1967 г. до 20% в 1981 г. Доля инвестиций, наоборот, сократились с 24 до 21%. Таким образом, при увеличении государственного потребления рос государственный долг и падали государственные инвестиции (129, 66-68).

Тем самым разрушалась система стимулов к накоплению, промышленному инвестированию, наблюдалось бегство от налогов. Здесь социал-демократы почувствовали, что перешагнули порог оптимального соотношения между экономическими и политическими (государственными) институтами. И за это нарушение они в конечном счете поплатились голосами избирателей.

Чем бы закончился экономический эксперимент в случае реализации программы, предложенной Германской коммунистической партией? Коммунисты, например, ставили цель перевести все народное хозяйство в государственную собственность и обеспечить демократический контроль за использованием этой собственности; передать частные предприятия электро-, газо- и водоснабжения в государственную и муниципальную собственность; транспорт общего пользования, принадлежавший частным фирмам, включить в состав государственных транспортных предприятий; аннулировать все решения, которые уже были приняты в отношении передачи в частную собственность тех или иных предприятий и учреждений государственного сектора (57, 173, 174). Действительно, чем дальше удалена партия от власти, тем радикальнее ее лозунги.

Немалый опыт в решении вопроса о соотношении экономики и политики, рынка и государства тоже на правительственном уровне накопили французские социалисты, пришедшие к власти в 1981 г.

Большое место в деятельности Ф. Миттерана и правительства с первых же дней своего функционирования занимали социально-экономические вопросы. Были приняты меры по улучшению социального положения наименее обеспеченных слоев населения. На 10% была повышена минимальная заработная плата рабочих и служащих, что затронуло 1,5 млн. человек; на 25% повышены пособия семьям, имеющим двоих и более детей; на 20% - пенсии престарелым; на 50% - пособия на жилье; принята программа жилищного строительства, меры по борьбе с безработицей и т.д. Важную роль в достижении эффективной борьбы с безработицей придавали национализированному сектору экономики. В соответствии с законом о национализации была проведена национализация пяти крупнейших промышленных компаний, тридцати шести банков и двух финансово-промышленных групп.

Национализации подлежали следующие фирмы: "Пешине-Южин-Кюльман" - четвертое место в мире по производству алюминия; "Компани Женераль д Электрисите" - крупнейшее в Западной Европе предприятие выпускающее оборудование для атомных электростанций; "Сен-Гобен" - первое место в мире по выпуску изоляционных материалов (удовлетворяет в этой области половину всех потребностей Франции, ФРГ, Бельгии вместе взятых);

"Рон-Пуленк" - третье место в мире по выпуску химического текстиля, четвертое - по производству удобрений, девятое - химических товаров; "Томсон-Брандт" - первое место во Франции по производству бытовых электроизделий; крупнейшие металлургические комплексы "Юзинор" и "Сасилор" подпали под государственное начало.

Государство стало располагать более 50% акций таких промышленных групп, как "Дассо" (авиастроение) и "Матра" (вооружение и космос). В итоге Франция вышла в то время на первое место среди других индустриально развитых стран по уровню государственного контроля экономики (22%), не говоря уже о банковской системе. Аналогичный показатель - от 9% в ФРГ до 13% - в Австрии. Идеологи ФСП, считали, что с приходом к власти наступил "первый этап" процесса "перехода к социализму".

ФСП, и это отличало ее от большинства входящих в Социнтерн партий, провозгласила необходимость "разрыва с капитализмом". В программе "Социалистический проект" (1981 г.) приводится следующий тезис: "Чтобы выйти из кризиса, нужно выйти из капитализма, переживающего кризис". Сама партия, как указывается в резолюции съезда, "вдохновляется желанием проводить глубокие перемены, определенные ею самой как процесс разрыва с существующим порядком, а не как простое его улучшение" (53, 113).

Однако левый крен социалистов под влиянием продолжающихся депрессивных процессов в экономической жизни страны, массового бегства капиталов и т.п. стал смещаться в правую сторону. В 1983 г. был принят "план Делора", тогдашнего министра экономики и финансов, по которому намечались меры "жесткой экономии", что означало отказ социалистического правительства от совместно с коммунистами принятой программы.

В экономической политике был выдвинут лозунг "модернизации промышленности", означавший внедрение новейшей технологии, с одной стороны, и свертывание традиционных отраслей, переживающих застой - металлургической, горнодобывающей, судостроительной, - с другой. На этом этапе стали изменяться и представления о роли государства и национализированного сектора в борьбе с кризисными явлениями.

Л. Фабиус, ставший главой правительства в 1984 г., заявил о необходимости "по-новому подходить в практической деятельности к роли государства". Государство не должно навязывать себя или мешать, а делать только то, что необходимо. У государства "обозначились его границы, за которые оно не должно выходить" (114, 110). Тем самым руководство ФСП в понимании государства стало ориентироваться на ту модель, которую разрабатывали на правом фланге партии, а именно "уменьшение власти государства". Ставка на государственный сектор есть, по их мнению, "волюнтаристская", "неэффективная и опасная" политика как с точки зрения экономических перспектив, так и международного влияния Франции.

Идея приоритета рынка над государством приобретала все большую популярность. Парламентские выборы в 1986 г. показали, в чью пользу был сделан выбор, подведя черту под "левыми экспериментами". Переход от лево-социалистического варианта социально-экономической платформы к модернистско-технократическому варианту, близкому к неоконсерватизму, был не случаен.

Перед социал-демократией встала задача пересмотра своих концептуальных основ. Идея глобального "исторического перелома" была одной из ключевых на XVI конгрессе Социнтерна (1983 г.), с которой выступил В. Брандт.

Концепция "исторического перелома" сводилась к тому, что наступила новая фаза фундаментальных перемен, вызванных третьей промышленной революцией, новым социокультурными тенденциями, модификацией социальных отношений. В рядах социал-демократии до сих пор не утихает дискуссия по проблеме, которую обозначают как "кризис прогресса". Один из теоретиков Социнтерна директор Академии Густава Хайнеманна (ФРГ) Т. Майер перечисляет эти политические вопросы, важные и для социалистических партий, и для общественности в целом индустриально развитых стран: понятие экономического роста; экологическая угроза; социальное управление техникой; будущие мира труда; социально ответственное производство; новый индивидуализм; новые формы всеобщей безопасности; беспримерные масштабы интернационализации (96, 115).

Новые парадигмальные установки вызвали разговоры о "новом ревизионизме". Поскольку проблемы постепенного проведения реформ в повестке дня уступают место разработке модели научно-технической цивилизации, О. Лафонтен отмечает, что в дискуссиях последних лет, "центр тяжести которых сместился с производственных отношений и способа производства на технику и результаты ее использования (выделено мной. В.К.), постоянно подчеркивалось, что управление развитием техники является политической задачей" (84, 58-59).

Итак, производственные отношения заменены в иерархии проблем технологическими, а последние становятся политическими проблемами. Понятия свободы, демократии объявляются как средство и цель не только социализма (демократического), но и всего мирового сообщества; солидарность - как выражение общности человечества; культура - как требование доступа к глобальному культурному наследию.

Концепция Бернштейна, таким образом, проделав определенную эволюцию, пришла к своему политическому завершению. При чем, эта эволюция, как представляется, отражала логику исторического развития, не взрывая и не обращая ее в историческое назад, не идя по проторенным коммунизмом дорогам. В социал-демократии выкристаллизовалась оценка "реального" социализма, где, - как писал Лафонтен, - "деление между государством и обществом, правда, устранено, но в порядке, обратном тому, о каком думал Маркс: не гражданин "перекачал" в себя государство и подчинил его себе, а государство подчинило себе гражданина" (84, 164-165).

Без труда мы увидим, что такое развитие событий явилось результатом реализации основных теоретических формул.

Глава III. От теории - к практике: уроки ХХ столетия

Веселое дело, но и для марксистов, и для капиталистов одинаково - экономика первична

Ральф Дарендорф

Без включения фактологического материала невозможно показать результаты осуществления на практике основных теоретических формул рассматриваемых политических сил.

Выясняется, что доминирующая роль политических и других неэкономических, административно-командных факторов в мире социализма стало серьезным тормозом на пути глубоких качественных изменений общественного воспроизводства и откинуло общество на уровень докапиталистического развития. В то же время качественные перемены, затрагивающие формы капитала, собственности и управления, наблюдаемые в жизни индустриально развитых стран, собственно и означают, что начался процесс "экономического освобождения труда".

Опыт "экономической революции" на Западе будет весьма ценен для сегодняшней России, где руководством страны предпринимаются попытки "перевода" требований объективных законов на язык общественной практики, социальной технологии, а значит, и сознание предпосылок для возвращения нашего общества в русло современной цивилизации.

3.1 Политическая революция и ее последствия

Октябрьская революция привела к власти партию, взявшую на вооружение марксистскую программу социалистического преобразования общества. Экономическая программа после установления диктатуры пролетариата намечала следующие вехи: через республику советов, через национализацию банков и синдикатов, рабочий контроль, всеобщую трудовую повинность, национализацию земли, конфискацию помещичьего инвентаря и пр. (86, т. 34, 373).

Основная деятельность Советского государства в экономической сфере была закреплена в ст. 9 Конституции РСФСР 1918 г. - уничтожение эксплуатации человека человеком и водворение социализма. Реализация этой цели допускала различные методы, один из важнейших - метод декретирования.

Уже на второй день после революции II Всероссийский съезд Советов принял Декрет о земле, провозгласивший национализацию всей земли, конфискацию помещичьих земель и установление бесплатного крестьянского землепользования.

Крестьянский вопрос для России имел такое большое значение, в том числе и для судьбы политической революции, что необходим краткий анализ взаимоотношений между государством диктатуры пролетариата и крестьянством. Через четыре года после революции Ленин говорил, что социалистическая революция в стране, где громадное большинство населения принадлежит к мелким земледельцам-производителям, может иметь окончательный успех лишь при двух условиях: 1) при поддержке ее своевременной социалистической революцией в одной или нескольких передовых странах; 2) при соглашении "между осуществляющим свою диктатуру или держащим в своих руках государственную власть пролетариатом и большинством крестьянского населения" (86, т. 43, 57-58).

Поскольку первое условие выполнено не было, основное первостепенное значение приобрело выполнение второго условия.

Первый документ советской власти уничтожил частную собственность на землю "немедленно без всякого выкупа". В "Крестьянском наказе", вошедшем в Декрет о земле, было записано: "1) Право частной собственности на землю отменяется навсегда... Вся земля... обращается в всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней" (86, т. 35,25). Государственным достоянием объявлялись все недра земли и естественные ресурсы.

Наряду с ликвидацией помещичьего землевладения уничтожалась и всякая другая частная собственность на землю. Отмена частной собственности на землю изменила характер товарооборота между городом и деревней, организация его стала государственным делом. В декрете "О социализации земли" указывалось, что торговля хлебом как внешняя, так и внутренняя, должна быть государственной монополией.

Национализация земли означала, что уже государству принадлежит право распоряжения землей. "Национализация, - отмечал Ленин, - есть передача всей земли в собственность государства. Собственность означает право на ренту и определение государственной властью общих для всего государства правил владения и пользования землей" (86, т. 16, 316). В Декрете о земле указывалось, что право распоряжения землей переходит к местным органам Советской власти. Это право широко использовалось для преимущественного наделения конфискованной помещичьей землей организующихся совхозов и колхозов.

Еще летом 1917 г. большевики ратовали за образование из каждого помещичьего имения крупного образцового хозяйства, которое бы велось за "общественный счет Советами депутатов от сельскохозяйственных рабочих". Несмотря на принятие эсеровского "Декрета о земле" и соответственно их лозунгов, большевики вкладывали другое понимание в решение крестьянского вопроса.

Декрет "О социализации земли" определял в качестве основной задачи создание коллективного хозяйства в целях перехода к социалистическому земледелию, в то время как эсеры ориентировались на общинное землевладение.

Крупные советские хозяйства, коммуны и т.д. рассматривались наилучшими средствами для достижения этой цели. Единоличное землепользование объявлялось "преходящим" и "отживающим" явлением.

Отмена права собственности на землю воспринималась большевиками окончательным уничтожением всякой эксплуатации человека человеком.

В российском народном хозяйстве большой удельный вес имело мелкотоварное производство, носителями которого выступали миллионы землевладельцев. Сколько же их было? Обратимся к статистике образца 1897 г., взятой на вооружение Лениным. Ленин в крестьянской массе различал три основные группы: 1) "неимущее население"; 2) "беднейшие мелкие хозяйства", для которых главным источником существования является "мелкое хозяйство" и 3) "зажиточные мелкие хозяева", эксплуатирующие наемных рабочих. "Зажиточных мелких хозяев" насчитывалось 23,1 млн. человек, "беднейших мелких хозяев- 25,8 млн. (86, т. 3, 502-505). С помещиками число землевладельцев превысит 50-миллионную отметку.

Надо отметить, что сословная структура частного землевладения в последующие годы подверглась заметным изменениям. В условиях формирования земельного рынка в России (1905-1914 гг.) происходил постепенный переход помещичьих земель к другим сословиям, прежде всего крестьянству. В 1914 г. по отношению к 1905 г. (принимаем за 100%) дворяне, чиновники, офицеры владели 78,3% земельной площади; купцы, почетные граждане - 86,5; духовенство - 91,2; мещане, цеховые и городские рабочие - 102,5; крестьяне, казаки, колонисты: лично 127,5, товариществами - 168,6, обществами - 124,3% (3, 85).

Таким образом, громадное количество земледельцев было лишено своей собственности, а другая часть "неимущего населения", так ее и не приобрела. Земля стала "собственностью нации в лице государства".

Трагична судьба той части крестьянства, которую назвали кулачеством-основным сельскохозяйственным товаропроизводителем. В 1919 г. Бухарин и Преображенский в "Азбуке коммунизма" точно подметили эти перемены. "В борьбе с помещичьим землевладением городской пролетариат имел за собой все крестьянство поголовно, не исключая и кулачество. Этим объясняется быстрый успех Октябрьского переворота... но уже проведение в жизнь закона о т.наз. социализации земли с уравнительным разделом земель отбросило кулачество в лагерь контрреволюции. Кулачество потеряло часть покупной земли, которую имело до революции, потеряло землю, которой пользовалось, арендуя наделы бедноты. Оно потеряло все, что успело захватить при разгроме помещичьих имений... Этот класс является претендентом на то, чтобы двинуть развитие нашего сельского хозяйства по типу фермерского хозяйства Дании и Америки. Если бы не пролетарская власть и ее социалистическая политика, то на расчищенной от помещика почве в России с чрезвычайной быстротой развились бы средние буржуазно-фермерские хозяйства с наемным трудом, улучшенными способами обработки земли... кулак вступил в революцию, окрыленный самыми розовыми надеждами и предчувствиями, а вышел из нее ощипанным даже на ту часть своей собственности, которой он располагал до революции..." (Цит. по: 177,191).

С ликвидацией собственности начинает исчезать база гражданских частных прав. Частноправовым отношениям не остается места в условиях, когда государственная власть берет на себя организацию всей хозяйственной, социальной жизни страны. Вводится строжайшая централизация и регламентация в ведении частного хозяйства, которое подчиняется плановым нарядам и посевному плану.

На одном из съездов советских юристов, проходившем в начале 1921 г., правоведы не могли приступить к кодификации гражданского права, поскольку не был приведен ни один пример частноправового отношения, кроме найма пастуха в деревне. Стал складываться государственный способ производства, генетически связанный с "азиатским" способом производства, только с более высоким уровнем отчуждения личности от властно-собственнических структур. Для традиционной восточной власти характерным было перераспределение ренты-налога в форме дани, а позже - в виде фиксированных поборов избыточного продукта.

Для тоталитарного общества социалистического типа, в котором огосударствлено практически все: земля, все средства производства, централизованному перераспределению подлежит все произведенное, а не только лишь избыточный продукт, за минусом натуральных выдач колхозникам и других подачек, носящих скорее символический характер. Трагическим последствием такой централизованной редистрибуции явился массовый голод зимой 1932 и весной 1933 г. на Украине, Дону, Кубани, в Поволжье и в Казахстане, унесший многие миллионы человеческих жизней.

Без наличия субъективных публичных прав, вытекающих из понятия частной собственности, начинают стираться грани между человеком и гражданином. Ведь частная собственность, если ее рассмотреть не как конкретно-классовое, а вневременное юридическое понятие, является важнейшей составляющей экономической свободы гражданина, а следовательно, и его политической свободы, т.е. тем, что служит основами гражданского общества.

Расширение планового начала, государственного регулирования коснулось, конечно, не только аграрного сектора народного хозяйства. Процесс огосударствления всей хозяйственной и социальной жизни набрал темпы. В подготовке национализации промышленности огромную роль придали рабочему контролю над производством как рычагу социалистических преобразований. 14 ноября 1917 г. ВЦИК утвердил положение о рабочем контроле, в котором определялась следующая задача: "В интересах планомерного регулирования народного хозяйства во всех промышленных, торговых, банковых, сельскохозяйственных, транспортных, кооперативных, производительных товариществах и пр. предприятиях, имеющих наемных рабочих или дающих работу на дом, вводится рабочий контроль за производством, куплей, продажей продуктов и сырых материалов, хранением их, а также над финансовой стороной предприятий" (112, 74).

Фабзавкомы и контрольные комиссии надеялись по существу неограниченными полномочиями по поводу производства и распределения продуктов и т.д. Вскоре Советская власть, почувствовав, что происходит анархизация производства, приходит к государственному управлению промышленностью. К 1 июня 1918 г. более половины предприятий промышленности были уже национализированы. По декрету Совета народных комиссаров, принятому 28 июня 1918 г., собственностью РСФСР были объявлены крупнейшие предприятия всех отраслей производства, а также паровые мельницы, предприятия по местному благоустройству, отдельные предприятия пищевой промышленности, частные железные дороги и т.д., и т.п. Национализация проводилась безвозмездно. Как арендаторы, так и владельцы отдельных предприятий никакого выкупа от Советской власти не получили. Все они были объявлены состоящим на службе у РСФСР, и им предписано было получать содержание по норме, существовавшей до момента национализации. За покинутый пост несли ответственность перед судом революционного трибунала, "по всей строгости закона".

Новая производственная политика была отягощена введением военных методов воздействия на труд, его частичной или полной милитаризацией, ибо других методов воздействия в арсенале Советской власти не оказалось. Всеобщая трудовая повинность стала лозунгом того времени. Она применялась в целях обеспечения промышленности, земледелия и транспорта необходимой рабочей силой "на основе общехозяйственного плана", а также для единовременного или периодического выполнения определенной работы.

Конечно, это было связано с падением производительности труда, хозяйственной разрухой, усугубленной, спешно проведенной национализацией и т.д. Общее руководство проведения трудовой повинности было возложено на Совет обороны. Для координации деятельности различных ведомств был создан Главный комитет трудовой повинности во главе с Ф. Дзержинским, а на местах - губернские, уездные и городские комитеты, в задачу которых входило выявление граждан, не занятых общественным трудом и подлежащих трудовой повинности, а также удовлетворение потребности в рабочей силе предприятий важнейших отраслей промышленности.

С осени 1919 г. осуществлялся перевод на военное положение государственных учреждений и предприятий, работающих на оборону. Весь наличный состав работников считался мобилизованным, самовольное оставление работы приравнивалось к дезертирству и каралось по законам военного времени.

Военизация была распространена (1919 г.) на 106,8 тыс. работников,65 тыс. рабочих в порядке милитаризации привлекались для работы в военные мастерские и т.д.

Отчуждение непосредственных производителей от собственности, власть имущих не только ни на гран не уменьшилось, а наоборот, стало приобретать тотальный, военно-коммунистический характер. Тут же нашлись теоретики (Бухарин, в частности), объясняющие, что одной из главных принудительных форм нового типа, действующей в сфере самого рабочего класса, является "уничтожение так называемой "свободы труда".

Складывающаяся ситуация в экономической сфере не могла не усилить авторитарно-иерархическую власть зарождающейся бюрократии, сконцентрировавшей в своих руках распоряжение всей государственной собственностью.

В отражающей эту реальность теоретической мысли конкретные различия между экономикой как объективными процессами производства и политикой как функционированием политической системы по существу стали стираться. Доминирующая роль политических и других неэкономических, административно-приказных факторов компенсировала низкий уровень действительного обобществления процесса производства, производительных сил. Политические решения стали по существу выполнять функции, которые возложены в нормально работающей экономике на рыночный механизм.

Рынок эффективно решает вопрос о мотивах и стимулах хозяйственной деятельности человека. Социализм столкнулся с проблемой мотивации трудовой деятельности с момента отрицания и исчезновения "буржуазных", т.е. рыночных стимулов. Практически все регуляторы, действующие в капиталистическом хозяйстве, были признаны не соответствующими социалистической экономике. Рудиментами капитализма признавались товарные отношения, торговля, деньги, действие закона стоимости в целом.

Так, к примеру, за уничтожение денег высказывался II Всероссийский съезд Советов народного хозяйства (декабрь 1918 г.), посчитавший, что развитие социалистического переустройства экономической жизни необходимо требует отказа от прежних частнокапиталистических взаимозависимостей в производстве. Ликвидация денег была предусмотрена Программой партии, принятой на VIII съезде РКП(б).

Не случайным является положение, сложившееся в годы "военного коммунизма", когда натуральные отношения стали господствующей формой хозяйственных связей. Об этом свидетельствует резолюция XI съезда РКП(б) о финансовом положении, в которой отмечалось, что "экономические ресурсы были в то же время и ее (партии - В.К.) финансовыми ресурсами: как снабжение рабочих, служащих и армии, так и обеспечение государственной промышленности сырьем, полуфабрикатами и прочими материалами происходило в натуральной форме; соответственно этому финансовая политика исчерпывалась вопросами распределения денежных знаков, совершенно второстепенное значение которых определялось крайне узкими пределами рыночного оборота" (79,т 2,328) -

Выплата по труду в натуральной форме возросла с 51% зарплаты в 1917 г. до 93% в 1920 г. Необходимости в существовании банковской системы в первые годы советской власти не было, и Государственный банк в 1920 г. был упразднен.

Петр Струве - автор "Манифеста российской социал-демократической рабочей партии", принятого еще на I съезде РСДРП в качестве программного документа, в речи, уже произнесенной на общем съезде представителей русской промышленности и торговли в Париже в 1921 г., заявил о "натурально-хозяйственной реакции", которая обрушилась на Россию. "При всех различиях, - говорил Струве, - между императорской властью Рима и советской властью Москвы они обнаруживают изумительное сходство. И там и тут основной характеристикой своего экономического положения была натурально-хозяйственная реакция. И там и тут граждане были закрепощены государством, были его подлинными "тяглецами" по красочному выражению Московской Руси" (156, 118).

Государственное регулирование цен рассматривалось как обязательное условие социалистического строительства. Ленин подчеркивал: "Только тогда, когда комиссариат продовольствия вместе с комиссариатом земледелия национализировал все товары, установил цены, - только тогда мы вплотную подходим к социализму" (86, т. 36, 509).

Только в середине 20-х гг. в советской экономической литературе стала заявлять о себе мысль об объективном характере экономических законов. Долгое время господствующим оставалось мнение о государстве, способном сознательно творить экономические законы. Ленинский тезис о решающей роли государства диктатуры пролетариата как регулятора советской экономики был определяющим.

Социалистическому государству как структурному элементу политической системы придавалась не свойственная ему дуалистическая функция. Одна сторона деятельности государства, политическая, относилась к надстройке, другая, чисто экономическая - к базису и таким образом являлась будто бы частью общественного производства.

Во второй программе партии, подготовленной при активном участии Ленина, подчеркивалось, что в "эпоху начавшегося обобществления экспроприированных у капиталистов средств производства государственная власть перестает быть паразитическим аппаратом, стоящим над производственным процессом; она начинает превращаться в организацию, непосредственно выполняющую функцию управления экономикой страны..." (79,т. 2, 56). Отсюда вытекает понимание деятельности социалистического государства в двух аспектах.

С одной стороны, эта деятельность является чисто политической, с другой - превращается в аппарат управления производством, в экономический центр страны. Развитие теоретических представлений о роли государства в экономике шло в разных направлениях. первыми за разработку этого вопроса взялись государствоведы, затем тему подхватили политэкономы. Это была пионерская работа, поскольку дореволюционная государствоведческая мысль проблемы правого регулирования экономики не затрагивала, считая, что это предмет других отраслей права.

* Ленин в работе "удержат ли большевики государственную власть?" писал, что "этот государственный аппарат" (который является не вполне государственным при капитализме, но который будет вполне государственным у нас, при социализме) мы можем "взять" и привести в движение одним ударом, одним указом" (86, т. 34, 97). Речь как раз идет о второй, экономической стороне деятельности государства. обращает на себя внимание ремарка о "не вполне" государственном характере госаппарата при капитализме, не свойственной ему экономической функции.

Один из теоретиков-юристов И. Ильинский писал: "Влияние советской государственной системы сказывается прежде всего в признании хозяйственной функции, основной для всякого государства. Новое учение о государственных функциях грозит опрокинуть излюбленную догматиками схему разделения законодательства, управления и суда, сохранившую господство в литературе от времени Локка и Монтескье" (67, 57).

Конституция РСФСР 1918 г. включала две статьи: третью и девятую, затрагивающие конституционную регламентацию экономических основ. Это не располагало к деятельному исследованию вопроса о роли государства. Раздавались предложения о расширении рамок конституционной регламентации экономической сферы. В структуру будущей Конституции СССР предлагался целый раздел, посвященный основам хозяйственной политики, функциям государственных органов в экономической области. В этом разделе должны быть намечены основные этапы, которые проходит государство в ходе социализации народного хозяйства. Наблюдалась определенная абсолютизация внеэкономического воздействия на экономику. С их помощью, как казалось, можно в кратчайшие сроки "войти в социализм", а с другой стороны, эти методы воспринимались как более надежные. Были попытки закрепления в Конституции гарантий, исключающих возвращение к буржуазному строю. В одном из проектов Конституции РСФСР 1918 г. содержалась норма, запрещающая отмену национализации земли, основных средств производства и т.д. В немногочисленных работах марксистов-юристов, носящих в основном компиляторский характер, сквозным был следующий тезис: экономическая сторона социалистической системы заключается в монополии государства на средства производства и в руководстве всем народным хозяйством из одного центра.

Что касается политэкономов, то в 20-30-е гг. по вопросам взаимоотношений государства и экономики существует большая историография. В многочисленных публикациях за редким исключением это соотношение рассматривалось под углом зрения органического единства экономики и политики, власти и собственности.

Теоретические работы были в русле ленинской теории социалистического государства, категорически отрицающей принцип "невмешательства государства в экономику". Сюжетные линии этой темы были заданы дискуссией между В. Преображенским и Н. Бухариным. В работе "Новая экономика" Преображенский выделил в государстве диктатуры пролетариата функции двоякого рода, при этом отметив, что слитность политической организации общества с частью его экономических организаций не противоречит необходимости обособленного анализа различных функций, т.е. отделения политических факторов от экономических.

Такое отделение экономики от политики встретило решительный отпор со стороны Бухарина, который развил дальше концепцию "государства-базиса". По мнению Бухарина, в пролетарскую политику уже входит в значительной части экономика, поскольку в структуре государственной власти заключаются важнейшие экономические факторы, в том числе командные высоты. Экономические командные высоты представляют, по Бухарину, составную часть государственного аппарата. С ростом хозяйства пролетарская диктатура будет представлять все в большей степени руководящую хозяйственную силу. Это принципиально меняет ход исторического развития.

При "классическом капитализме" хозяйствующие субъекты с точки зрения их хозяйственных функций не включались непосредственно в аппарат государственной власти. "Государство, - справедливо замечает автор, - не было составной частью производственных отношений. Государство лишь обслуживало процессы капиталистического воспроизводства, было только "политической оболочкой". Бухарин выделяет момент установления объективных границ деятельности синдикатов, трестов, банковских консорциумов и т.д., которые входят не в систему политической надстройки, а в экономический базис общества. Но при социализме, подчеркивает он, дело принципиальным образом меняется. В социалистическом государстве тресты, синдикаты входят в совокупный государственный аппарат, а "аппарат нашего государства, пишет Бухарин, - является составной частью производственных отношений советского общества, т.е. сам целиком включен в базис" (28, 120).

Идея непосредственного слияния надстройки с базисом была ярко выражена в последующих теоретических разработках Бухарина, в том числе такой, как "Учение Маркса и его историческое значение" (1933 г.). В этом труде государство трактуется не только как аппарат государственной власти, но и как "общество в своей государственной форме, т.е. включением и с выключением объекта своего воздействия" (27, 227). Данная трактовка в отношении диктатуры пролетариата применима потому, считает Бухарин, что: а) диктатура пролетариата не стоит над обществом; б) здесь экономика срастается с политикой; в) политика (в том числе и экономическая) в грандиозном масштабе быстро объективируется как течение общественно-исторического (и экономического в первую очередь) процесса. Отсюда, делает вывод Бухарин, "фазы развития диктатуры пролетариата суть фазы развития всего общества к коммунизму " (27, 227).

Эти тезисы неимоверное количество раз воспроизводились в теоретической литературе 20-30-х гг. И. Лапидус и К. Островитянов, например, писал: "...Советское государство является необходимым элементом производственных отношений советского хозяйства, в то время как в капиталистическом обществе капиталистическое государство является только надстройкой над этими отношениями" (83, 365).

Самым распространенным мнением о новой функции государства диктатуры пролетариата было то, что государство способно сознательно творить и сами экономические законы социализма. "Пролетарская диктатура, - писал Д.И. Черномордик, - ... представляет собой... государственный экономический механизм, непосредственно приводящий в действие огромную массу средств производства" (178, 22-23).

"В советской экономике, - отмечает Н.А. Вознесенский, источником движения и развития народного хозяйства является планирующее социалистическое государство". Академик А.В. Венидиктов теоретическому "феномену" государства-базиса посвящает специальный раздел в своем крупном произведении "Государственная социалистическая собственность". Он указывает на различные формы государственного регулирования экономики при капитализме и отмечает, что государственное вмешательство не затрагивает основного: права частной собственности предпринимателя, права на эксплуатацию чужого труда. Социалистическое же государство, осуществляя единство политического и хозяйственного руководства, планирует и регулирует деятельность всех социалистических организаций: как государственных, так и кооперативно-колхозных и других общественных организаций. По отношению к государственным предприятиям социалистическое государство соединяет в своих руках всю полноту государственной власти со всеми правомочиями собственника. Неразрывное, неразделенное сочетание государственной власти и собственности - специфическое отличие социалистического общества (34, 317-323).

О специфическом отличии нового общества не уставали повторять официозные политэкономы. Господствующим было мнение, выраженное академиком А.М. Румянцевым. Он четко обозначил позицию сторонников концепции "государства-базиса", отметив, что государство "сознательно и планомерно выполняет те регулирующие и определяющие экономические функции, которые в условиях капитализма стихийно выполняет рынок" (143,264).

Со времени появления концепции государства-базиса степень огосударствления всех хозяйствующих субъектов неизменно повышалась, соответственно принцип всеобщей общинности в экономике в такой властно-собственнической структуре также укреплялся. Вспомним в связи с этим характеристику, данную Марксом общинно-государственному типу собственности восточных деспотий. "Государство здесь - верховный собственник земли. Суверенитет здесь - земельная собственность, сконцентрированная в национальном масштабе" Марксом фиксируется синкретическое состояние, слияние собственности и суверенитета, другими словами, экономической и политической власти.

В 20-30-е гг. и последующие десятилетия в России усиленно насаждался социалистический вариант восточной структуры ("азиатского способа производства") с возвратом к классической системе централизованного распределения с такими ее параметрами, как сильная, жесткая власть центра, огромный административно-бюрократический аппарат и т.д.* (*Подробнее о феномене бюрократии см. работы В.П. Макаренко(98;99;100;101.)

Конечно, нельзя утверждать, что социалистический вариант явился слепком или повторением его восточного (не в географическом смысле слова) предшественника, но принципиальная однотипность данных структур, на мой взгляд, подтверждается. Отличия есть, и в первую очередь, в искусственной заданности созданного общества.

Восточные деспотии сложились естественноисторическим образом, при этом частная собственность и рынок никогда не уничтожались, пусть в урезанном и подконтрольном властям виде, они существовали. Частная собственность и рынок обеспечивали как минимум простое воспроизводство и подобно кровеносной системе поддерживали жизнь в восточном обществе.

Социалистическое общество было лишено подобной кровеносной системы, и ему были навязаны искусственные способы поддержания жизни, связанные со сверхэксплуатацией природы и человека, насилием, страхом, постоянной идеологической обработкой и т.д.

Одну из первых серьезных попыток компаративистского исследования русской политической структуры XVI и XX в. предпринял политолог А. Янов. Он выдвинул гипотезу о политической спирали. Деспотический сталинский период (1929-1953 гг.) удивительным образом воспроизвел исторический цикл деспотизма Ивана Грозного (1564-1584 гг.), естественно, на новом уровне сложности.

10 примеров, выбранных Яновым для доказательства практической тождественности политических структур XVI и XX в., как представляется, точно отражают существо дела (192, 150-151).

А. Янов, опираясь на фундаментальную работу К. Виттфогеля "Восточный деспотизм", а также на работы других авторов, формулирует ряд важнейших теоретических заключений. В силу близости их к позиции автора данной работы, воспроизведем эти положения.

1. Деспотизм основан на непосредственном бюрократическом управлении хозяйственным процессом или на тотальном распоряжении его результатами государством, что исключает экономическую самодеятельность общества и, следовательно, по определению, экономические ограничения власти.(По моему мнению, в советском варианте деспотизма экономические ограничения существуют, рано или поздно они о себе заявляют, о чем будет сказано ниже).

2. Отсутствие экономических ограничений, естественно, ведет к более или менее перманентной хозяйственной стагнации. Говоря в экономических терминах, деспотизм основан на простом воспроизводстве национального валового продукта.

3. Отсутствие того, что мы называем экономическим прогрессом, основанным на непрерывной модернизации хозяйственного процесса и на расширенном воспроизводстве, сочетается с отсутствием политической динамики, с тем, что можно было бы назвать простым политическим воспроизводством. Подтверждается гипотеза Монтескье, согласно которой деспотизм исключает историческое развитие общества.

4. Для того чтобы существовать тысячелетия в условиях экономической и политической иммобильности, деспотизм должен был выработать и особую социальную структуру. Она характеризуется крайней упрощенностью и поляризацией общества - редуцирована до двух полярных классов: "управляющих", и "управляемых".

5. Экономической иммобильности системы соответствуют: а) иммобильность управляемого класса, отсутствие того, что в современной социологии называется горизонтальной мобильностью населения; б) его полная недифференцированность, при которой управлению противостоят не группы, не сословия, не классы, не какая бы то ни была форма политически дискретного общества, но абсолютно однородная масса управляемых. Равенство их перед лицом деспота постулируется.

6. Оборотной стороной этой абсолютной однородности и стабильности управляемого класса является абсолютная атомизация и нестабильность класса управляющих, т.е. полная хаотичность процесса вертикальной мобильности. Деспотизм не знает того, что можно назвать категорией "политическая смерть". Ошибка равнялась смерти физической.

7. Власть, отрицающая экономические ограничения, не может не отрицать ограничения идеологические.

8. Это объясняет также чудовищную стабильность деспотических систем, ибо исключает возникновение политической оппозиции (или реформистского потенциала системы).

9. Отсутствие латентных, т.е. социальных, экономических и идеологических ограничений ведет к невозможности для деспотических структур сопротивляться подчинению частным целям деспота. Огромная степень дивергенции целей, восходящая в конечном счете к полной автономии управления от системы, и делает неограниченную власть деспота столь же абсолютно нестабильной, сколь абсолютно стабильной оказывается деспотизм как политическая структура.

10. Деспотизм оказывается мертвым политическим телом. Ему неизвестна политическая альтернатива, это закрытая система. Мир, который органически не способен сам из себя произвести политическую цивилизацию (192,140-142).

Социалистическая система по преимуществу искусственная система, лишенная естественного основания в виде персонифицированных форм собственности, сложившегося механизма товарного обмена. Нельзя забывать, что у истоков отрицания частной собственности с одновременным отрицанием частных собственников-промышленников и крестьян, фактическим уничтожением целых классов, разворачивания системы принудительного труда, лишения жителей сельской местности паспортов, превращения их в крепостных и тому подобных явлений стоит коммунистическая партия.

Характерной чертой социалистического общества является слияние партии с государственными органами. В нашем Отечестве, к примеру, неразрывность партийных и государственных функций берет свое начало практически сразу после революции и продолжается до конца 80-х гг. Основной принцип партийного руководства всеми сторонами общественной жизни, всем государственным аппаратом был сформулирован на VIII съезде партии. Его решения нацеливали на необходимость всемерного усиления руководящей роли партии в Советах. Ленин постоянно подчеркивал, что пролетарский государственный строй должен быть подчинен политике партии, ибо не партийная политика существует для аппарата, а аппарат для политики партии. "Поэтому, - говорил он на X съезде партии, - нужно все силы употребить на то, чтобы безусловно добиться полного подчинения аппарата политике" (86, т. 43, 72-73).

Подмена партийными организациями государственных и хозяйственных органов, мелочная опека по отношению к ним нередко приводила к сбою всего общественного организма. Эта проблема за всю историю социализма так и не была решена. 66 лет отделяют друг от друга постановки одного и того же вопроса: накануне XI съезда (1922 г.) Ленин писал о том, что "необходимо разграничить гораздо точнее функции партии (и Цека ее) и Соввласти, повысить ответственность и самостоятельность совработников и совучреждений, а за партией оставить общее руководство работой всех госорганов вместе, без теперешнего слишком частого, нерегулярного, часто мелкого вмешательства" (86, т. 46, 61). В 1988 г. на февральском пленуме ЦК КПСС М.С. Горбачев, Генеральный секретарь, заявил: "Коренной вопрос реформы политической системы касается разграничения функций партийных и государственных органов" (43, 33).