Наряду с тем общим, что их роднит, есть и немало различий. Выводы философии лишены большей частью однозначности и общезначимости, характерных для науки. Они далеко расходятся в различных системах и направлениях. Сколько существует философов, столько же (и порой значительно больше) соревнующихся концепций. Этот "разброс" необязательно является знаком ущербности, - он во многом связан с естественным расхождением интересов и точек зрения, с диалогической природой философии! Философия в отличии от науки, не открывает непосредственно законы природы и общества, а содействует их поиску и занимается их обоснованием, обобщением. Если наука целиком сосредоточена на объекте, природе вещей, а все субъективное, индивидуально окрашенное, личностное ее содержанию противопоказано (она, по слову Эйнштейна, сторонится всего эмоционального), тщательно из нее элиминируется, то в философии, при всем ее внимании к объективному миру, субъективное начало играет очень важную роль, является необходимым компонентом процесса познания. Философские понятия образуются в точке пересечения реального и идеального, сущего и должного, что связано с широтой, предельностью их диапазона (и в этом смысле идеальностью). Чем выше, дистанцированнее планка обобщения, тем идеальнее (в логико-гносеологическом и аксиологическом отношениях) понятие. Важную роль, в отличие от конкретных наук, играет здесь проблема идеала как духовной сверхзадачи, высшей цели стремлений. Идеал - движущий импульс и путеводная звезда философии. Важнейший отличительный признак науки составляют формализуемость, измеряемость, вычисляемость изучаемых ею величин и соответственно ее опытно-экспериментальная проверка. Несколько иначе обстоит дело в философии. Критерий практики приложим, естественно, и к ней - в широкой перспективе и многоступенчатой системе опосредования, - но ее основные общемировоззренческие выводы не поддаются, ввиду своей всеохватности, строгой верификации. Во многом различны пути развития науки и философии. В науке имеет место общий исторический прогресс, хотя и протекающий неравномерно, поскольку на первый план выходят то одни, то другие отрасли знания. Более поздние учения опираются на своих предшественников и могут в целом пойти дальше их, достичь более высоких результатов. Предыдущие воззрения творчески ассимилируются последующими, входя в них в диалектически снятом виде, как моменты новой, более всеобъемлющей системы'. В истории философии такого общего, сквозного поступательного движения нет. Здесь большую роль играет глубинная индивидуация учений, школ и направлений, лидеры которых накладывают на них свой неповторимый отпечаток и которые не случайно носят их имя. Конечно, и наука отнюдь не безлика, и там корифеи задают тон, но мера этого влияния, характер этой связи существенно иные. Теория всемирного тяготения, например, навечно связана с Ньютоном, теория происхождения видов - с Дарвином, а теория относительности - с Эйнштейном, но в том же направлении двигались и другие ученые, принимая посильное участие в подготовке этих открытий. Коль скоро общественная потребность обусловливает очередной поворот в развитии науки, необходимость тех или иных новаций, они закономерно осуществляются, если не данным ученым, то другими, идущими вслед за ним. Иначе - в философии. Судьба творения и творца тут нераздельны. Личность великого философа пронизывает всю инфраструктуру его учения. Платон и Аристотель жили в одну эпоху, так же как Декарт и Спиноза, Кант и Гегель, однако их воззрения, хотя и связаны, сопоставимы, но вместе с тем совершенно самостоятельны и своеобразны; это - разные системы, выношенные и выстроенные сугубо индивидуально, "штучно", в единственном числе. Одна из них выражает при всей исторической детерминированности и универсальности обобщений, духовный мир Платона, другая - Аристотеля, одна - Толстого, другая - Достоевского и т.п. Нельзя сказать, что Сократ, внесший много нового в философию, во всем превосходил своих предшественников - Гераклита и Демокрита, равно как Шеллинг - Спинозу или Гегель - Канта. Каждому - свое. Каждый выполнял свою роль и занимает свое место в истории, что, разумеется, не исключает их связи, преемственности.

Существует мнение, что одновременное признание философии наукой и мировоззрением страдает двойственностью, неполноценно. С этим нельзя согласиться. Философия является наиболее смыслоемкой сферой разделения духовного труда: и всеобщей наукой (наукой о всеобщем), и общетеоретическим мировоззрением, и формой общественного сознания, и квинтэссенцией духовной культуры в целом; одно не исключает другого. Нельзя быть настоящим философом не будучи мыслителем. Отсюда следует, что философия - это не только и, может быть, не столько специальность (профессия), но и призвание.

У нее есть общее и с искусством. Это - прежде всего - особая значимость феномена созерцания как первообщения человека с миром (включающего, наряду наблюдением, также переживание, творческое воображение, умонастроение, чувство сопричастности к Универсуму), моменты образно-метафорического и символического познания. Это не говорит, разумеется, о совпадении философии с искусством; у нее своя роль, своя стезя, своя судьба.

Если наука составляет фундамент философии, то философия является ее логико-гносеологической пропедевтикой и вместе с тем универсально-проективным итогом. Ей в этом смысле принадлежит первое и последнее слово. Сравнивая их по масштабу обобщения, известный ученый А.А. Фридман писал, что мир физика "бесконечно уже и меньше мира - вселенной философа.". Вот почему признание философии наукой не означает, что она является только наукой и ничем иным. Однозначное сведение ее к этому признаку, призванное, по мнению сциентистов, возвысить философию, может привести при излишне прямолинейном настаивании на этом к обратному результату - ограничению ее возможностей и суверенитета. Философия и наука тесно взаимосвязаны, в целом едины, но не тождественны. Философия и является наукой, н не является (или не только является; ею, выходит за эти (и всякие другие доктринально-канонические) рамки. Кроме собственно научного отображения и объяснения (притом весьма специфического, своеобычного) объективной действительности, она включает - и это главное - ее обобщающее толкование и собственно человеческое духовно-нравственное и эстетическое отношение к ней. Не зря философия получила в древности название метафизики; под метафизикой имелось, как известно, в виду то в познании, что находится вне физики, специальных, конкретно-научных знаний вообще. Энгельс переосмыслил этот' термин, фиксируя лишь его методологический аспект, видя в метафизике антипода диалектики. Это заострило проблему, актуализировало борьбу с антиэволюционными и особенно антиреволюционными взглядами, но обеднило понимание природы философской рефлексии; метафизика стала восприниматься как анахронизм, нечто одиозное. К тому же запредельность в упомянутом смысле не равнозначна сама по себе антидиалектике.

Философия - особый тип (способ) миропостижения, характеризующийся дерзким прорывом за горизонт, выходом за рамки наличного бытия, его рутинности и суетности, за пределы любой ограниченности (прежде всего - своей собственной), любых произвольно устанавливаемых "табу". Эта ее запредельность или, если угодно, своеобразная трансцендентность (не убоимся этого понятия, употребляемого здесь не в традиционно-агностическом смысле) не абсолютна, а внутрибытийна, имманентна бытию, адекватна его динамичной самообновляющейся натуре. Это и позволяет философии, сочетая свою близость к другим областям знания с определенной самостоятельностью, дистанцированностью от них, быть объединяющим, координирующим и общеориентационным началом в духовной жизни, в культуре. Она играет важнейшую роль в сведении воедино различных наук и отраслей знания, в преодолении разобщенности естественных и гуманитарных наук, в поисках и обосновании синтеза искусств, в осуществлении связей между наукой и искусством, а также между ними и моралью. Координационно-интегративную функцию философии высоко ценил М.М. Бахтин: "Место философии. Она начинается там, где кончается точная научность и начинается инонаучность. Ее можно определить как метаязык всех наук (и всех видов познания и сознания)".

Уместно предположить, что признание всеохватности и всеотзывчивости, принципиальной открытости и фаустовской неуспокоенности философии, ее деятельностного характера и функционально-динамической "запредельности" или имманентной трансцендентности, проективности приобретет в дальнейшем новую остроту и откроет новые горизонты.

Заключение