Значение метафоры в жизни культуры

Так формируется следующая парадигма, которую можно обозначить как знаково-символическую (познавательную), так как, выступая носителями смысла, все явления превращаются в особые знаки - знаки-символы. Согласно данной парадигме, культура есть система смыслов, воплощенных в символической форме, с помощью которых люди вступают друг с другом в отношения, хранят и передают духовный опыт, формируют общее видение мира. Культура выступает как многообразие артефактов, порожденных, прежде всего духовной деятельностью и объединенных в целостные образования -символы. При этом даже если и ведется разговор об особой культурной сфере, она не уподобляется другим сферам жизнедеятельности, а выступает неким «символическим посредником», своего рода символическим срезом» социальной реальности. Критерием культурности здесь выступает степень смысловой, символической «насыщенности» любой формы человеческой жизне деятельности - хозяйственной, политической, профессиональной, бытовой и т.д.

«Символическая» парадигма, как и антропологическая, начинает оформляться на рубеже XVIII-XIX века, но приобретает отчетливые очертания в XX веке. Она существенно повлияла на развитие всех культурологических направлений и на сегодняшний день является одной из наиболее влиятельных в философии культуры.

Также внимание исследователей все больше стало переключаться от изучения культурных констант, существующих в более или менее неизменном виде во всех культурах и тем самым дающих возможность говорить о культуре вообще, на многообразие культурного оформления человеком своего существования и на различия разных культур. Изменился сам предмет культурфилософского исследования: не культура человечества стала предметом, а конкретные культуры. Такой подход постепенно привел к отказу от глобально-эволюционистских построений, хотя и не к отказу от идеи эволюции вообще; последняя стала наблюдаться в отдельных культурах. Культур-философской основой такого рода исследований в эмпирических науках о культуре стали циклические теории культурного изменения и развития культуры, которые следуют закономерно одна за другой и при этом мыслятся как возвращающиеся и повторяющиеся. Здесь налицо аналогия с человеческой жизнью: детство, юность, зрелость, старость и смерть. То же самое происходит с культурами: каждая культура совершает свой цикл и приходит в упадок. Родоначальниками циклических теорий в современной историографии и науке о культуре стал Н. Данилевский, О. Шпенглер, А..Д. Тойнби, П.А. Сорокин, Л. Гумилев.

Если на культурфилософском уровне основой новой парадигмы стало циклическое учение, то на методологическом уровне - функционализм. В культурной антропологии это учение разрабатывали Малиновский и Радк-лифф-Браун. Они исходили из того, что в культуре понимаемой как целостность, нет «лишних» элементов - все они имеют свою определенную функцию в целостности культуры, понимаемой как особенная форма приспособления человеческой группы к условиям среды ее обитания. Поскольку работы функционалистов показали, насколько сложным образованием является каждый культурный организм, стало невозможным разделять культуры на «примитивные» и «высокоразвитые». Культуры ранее, с точки зрения эволюционного развития, считавшиеся примитивными, стоящими на низших ступеньках эволюционной лестницы, стали восприниматься просто как имеющие отличительные от современных культур структуры и закономерности функционирования. Это было сильным ударом по европоцентристскому мировоззрению, продолжением и развитием антропологической революции.

Возникла возможность и необходимость теоретического анализа культуры. Эта новая научная парадигма, в корне изменившая взгляд на культуру, получила название плюралистической или постмодернистской, ибо ее сторонники исходили из идеи плюрализма, множественности и многообразия культур.

Так, заслуживает внимания точка зрения на культуру немецкого философа П. Козловски. Философ трактует культуру как способ отношения к природе, как уход за тем, что само по себе имеет некоторый облик. Культура, по его мнению, завершает уже созданное природой, в отличае от техники, которая производит «артефакты». Согласно П. Козловски, культура есть способ такого раскрытия действительности, которое учитывает потребности не только субъекта, но также и цели объекта; такого раскрытия, при котором противостоящие друг другу природные и социальные миры «поощряются в их собственном бытии».

На сегодняшний день существует достаточно много трудов, посвященных выявлению, структурированию, описанию парадигм. Среди них можно выделить: Л. Ионина, Ю.В. Яковца, С.А. Борчикова, А.С. Кармина, В.А. Конева, В.Н. Леонтьеву и др.

Так, А.С. Кармин выделяет следующие парадигмы: когнитивные (образцы, стандарты, в соответствии с которыми строятся знания о мире). По его мнению, существует три типа когнитивных парадигм и, соответственно, три этапа знания - житейское, мистическое и рациональное; ценностные парадигмы - человеческие представления о том, что собой представляют ценности. К ним относятся, например, представления о таких ценностях, как добро, красота и т.д. Создавая в своем воображении мысленные образы объектов, в максимальной степени удовлетворяющих их желания и потребности, люди формируют идеалы, образцы, эталоны ценности. Ценность определяется не столько свойствами объекта, сколько свойствами человека - его отношением к объекту. Регулятивные парадигмы - смысл которых состоит в программировании человеческого поведения. Регулятивы - это информационные «блоки». Автор отмечает, программы поведения задаются индивиду культурой в различных формах: в языке, в морали, в обычаях, в руководствах и методиках, в образцах поведения и т.д. А. Кармин обращает внимание на то, что выбор регулятивов связан с индивидуальными психическими чертами личности1.

Следует выделить еще одну парадигму, которая занимает особое место в философии культуры - парадигма «affirmo» (утверждения) . В.А. Конев характеризует такие наиболее важные черты этой парадигмы: признание философией культуры существования небытия и потребность в разработке категорий, раскрывающих небытие и его связь с бытием; формирование логики без принципа противоречия; связь истинности культурного явления с его утверждением и действенностью в культурном бытии; познание индивидуальности (уникальности), что составляет отличительную черту философии культуры, «ибо ни одна из философских парадигм еще этого не предпринимала, хотя сама философия как особый способ осмысления мира была всегда индивидуальна»1.

В продолжение и развитие идей, высказанных В.А. Коневым, В.Н. Леонтьева находит аргументы в пользу «синтетического» исследования культу-ротворческих процессов, называя этот методологический подход культуран-тропологическим: это исследование культуры через соотнесенность ее сущности с природой человека, то есть, прежде всего, установка на принципиальное сущностное и онтологическое единство человека и культуры2.

На наш взгляд, современная философия, философия культуры должна рассматриваться не через традиционные субъект - объектные отношения, а через призму общения, диалога субъектов, вообще - через межсубъектные, межкультурные связи и отношения, полагая коммуникацию как универсальное условие человеческого бытия и познания.

Как пишет Ю. Хабермас в «Теории коммуникативного действия», «фокус исследования переместился от когнитивно-инструментальной и коммуникативной рациональности. Для него парадигматично не отношение частного субъекта к чему-либо в объективном мире, что можно представить и с чем можно манипулировать, а межличностное отношение, в котором выступают способные к общению и действию субъекты, если они... вращаются в среде естественного языка, употребляют культурно-преданные интерпретации и одновременно обращаются к чему-то объективному, общему для них социальному и соответственно к субъективному миру»3.

Философия культуры - молодая наука, которой предстоит переосмыслить свой предмет познания, создать новые парадигмы, универсальные методы. Как представляется, это возможно с помощью включения всей познавательной проблематики в контекст культуры, рассмотрение познания как человеческого познания, в его антропологических смыслах и аспектах, стремясь преодолеть тем самым абстрактный гносеологический подход, утративший самого человека.

Итак, феномен культуры именно в XX веке (особенно в его первые десятилетия и в его последние годы) впервые может быть понят в действительной всеобщности, как основной предмет философского размышления»... И завершает эту свою мысль B.C. Библер такими словами: «... в XX веке происходит сдвиг культуры и ее проблем в центр человеческого существования»1. Прокомментировать это высказывание можно следующим образом: современная культурология видится современной философией, пришедшей на смену прежней системности, прежней классической традиции. Это движение B.C. Библер обозначил в самом названии книги «от наукоучения - к логике культуры». Дело в том, что классическая философия исходила из противопоставления объекта и субъекта познания, при котором познающий оказывался за пределами познаваемого, взирающим на него со стороны. Теперь же познающее «я» смещается в центр, из которого и осуществляет акт познания, являющийся в том же самое время актом самопознания, саморефлексии.

Данные изменения в культуре порождают новые проблемы и требуют новаций в методологии их осмысления и решения. В философии происходит смена парадигм исследования, что приводит к выработке новых путей постижения человека. В связи с «лингвистическим поворотом» культура начинает рассматриваться через призму понятия «смысл». Перечисленные тенденции, происходящие в современной культуре позволяют нам прийти к выводу о необходимости рассмотрения феномена метафоры, поскольку понятие метафоры играет в данном контексте роль средства постижения социокультурной реальности.

2. Социокультурная сущность метафоры

Сегодня метафора многим философам представляется не относящейся к философскому познанию, хотя еще Аристотель, написал в своей «Поэтике»: «...Важнее всего - быть искусным в метафорах». И продолжил: «только этого нельзя перенять от другого; это - признак таланта, потому что слагать хорошие метафоры - значит, подмечать сходство»1.

Одним из средств, позволяющих исследовать взаимосвязи индивидуального и общественного, в познавательном процессе вообще и в науке в особенности является метафора. Анализ роли и конкретных функций метафоры в науке перешел из «периферии» философско-гносеологической проблематики в область основного интереса. Об этом свидетельствует и литература о метафоре, количество которой возросло за последние десятилетия довольно существенно.

Метафора привлекала к себе таких крупнейших философов, как Аристотель, Ж.Ж. Руссо, Г.В.Ф. Гегель, Э. Кассирер, X. Ортега-и-Гассет, М. Блэк и многих других. О метафоре написано множество работ. О ней высказывались не только ученые, но и сами ее творцы - писатели, поэты, художники, кинематогрфисты. Нет критика, который не имел бы собственного мнения о природе и эстетической ценности метафоры.

Рассмотрение метафоры прослеживается в нескольких аспектах:

- филолого-риторическом (где текст предстает как вторичная знаковая
система, а метафора - средство аргументации и описания);

семиотическом (где рассматривается отношение смысла и значения);

теоретико-философском (метафилософия).

Р. Хофман - автор ряда исследований о метафоре писал: «Метафора исключительно практична... Она может быть предложена в качестве орудия вписания и объяснения в любой сфере: в писхотерапевтических беседах, в ритуальных танцах и языке программирования, в художественном воспитании и квантовой механике. Метафора, где бы она нам не встретилась, всегда обогащает понимание человеческих действий, знаний и языка»1.

К сожалению, метафора зачастую все еще рассматривается как языковое украшение, как компонент языка поэтов, а не как инструмент выражения или даже познания в науке.

Хотя можно предположить, что на самой ранней стадии развития сознания, предшествующей даже мифу, человек строит образ мира путем переноса своих первоначальных впечатлений и ощущений на неизвестные ему предметы, происходит перенос с известного на неизвестное, то есть как метафора в широком смысле слова.

Более развитыми формами метафорического переноса является миф, так как содержит в себе попытки системного, определенным образом упорядоченного и организованного понимания окружающего мира путем антропоморфного переноса собственных человеческих свойств на этот мир. Этап преодоления антропоморфизма не закончился и в наше время.

Метафора, понимаемая таким образом, не является только языковой, хотя именно в языке могут быть зафиксированы наиболее развитые формы переноса.

Отношение к употреблению метафоры в научной терминологии и теоретическом тексте менялось в зависимости от многих факторов - от общего контекста научной и культурной жизни общества, от философских воззрений разных авторов, от оценки научной методологии, в частности, роли, отводимой в ней интуиции и аналогичному мышлению, от характера научной области, от взглядов на язык, его сущность и предназначение, наконец, от понимания природы самой метафоры.

В современной лингвистико-философской литературе термин «метафора» употребляется в трех значениях: во-первых, метафора - слово с переносным значением; во-вторых - это один из тропов наряду с метонимией, синекдохой, оксюмороном и другими; и, наконец, метафора - это любое языковое выражение (слово, словосочетание, предложение, некоторый текст) с переносным смыслом. При всем разнообразии толкований метафоры все они восходят к аристотелевскому определению: «Переносное слово (метафора) - это несвойственное имя, перенесенное с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии»1.

В нашем исследовании мы будем придерживаться следующего определения метафоры: Метафора (греч. metaphora- перенос) -это перенос свойств одного предмета (явления или грани бытия) на другой по принципу их сходства в каком-либо отношении или по контрасту.

Резкое размежевание рациональной и эстетической деятельности человека, науки и искусства всегда оборачивалось против использования метафоры в языке науки и философии.

Если обратиться к истории философии, то можно увидеть, что особенно отрицательно к метафоре в науке относились английские философы-рационалисты (Т.Гоббс, Дж. Локк и т.д.). По их мнению, метафора - это один из способов выражения значения, существующий наряду с употреблением слов в их прямом и точном смысле, но гораздо менее удобный и эффективный, так как он является препятствием для выполнения основной функции языка - выражение мысли. На этом также сходились мыслители, придерживающиеся рационалистических, позитивистских и прагматических взглядов, сторонники философии логического анализа, эмпиристы и логические позитивисты. В рамках названных направлений господствовал культ науки, следовательно, метафора считалась недопустимой в научных сочинениях, и употребление ее приравнивалось к совершению преступления, так как царило мнение о том, что любая наука - это, прежде всего, научная теория, а она, в свою очередь, представляет собой некоторую языковую систему, так что проблема отличения научных высказываний от ненаучных может быть решена на лингвистическом уровне. Соответственно, в качестве эталона науки выступает та языковая система, которая относительно проста, логична и легко проверяема.

Примером данной точки зрения могут служить ранние работы крупнейшего представителя аналитической философии, логика и философа Л. Витгенштейна. По его мнению, в качестве эталона науки выступает формальная логика, задающая общие критерии научности. При этом философ утверждал, что эмпирическое знание дано человеку в чувственном восприятии и познание здесь возможно с абсолютной достоверностью. Таким образом, функции науки можно свести к описанию явлений, а роль философии -- к анализу научной теории. «Цель философии - логическое прояснение мыслей. Результат философии - не некоторое количество «философских представлений», но прояснение предложений»1.

Л. Витгенштейн убежден, что любое предложение, имеющее смысл, должно быть сводимо к атомарным предложениям, которые, в свою очередь, являются лишь описанием. Понятно, что философские представления и наблюдения нельзя высказать в атомарных и эмпирически проверяемых предложениях, поэтому они, по мнению философа, должны быть отнесены к разряду псевдонаучных высказываний, которые, в свою очередь, с позиции научного анализа лишены всякого значения, а значит, бессмысленны.

Поскольку наука - это, прежде всего, научная теория, эмпирический уровень которой представляет собой систему фактических высказываний о реальном мире, то критерий научности имеет эмпирический характер. Философия не может быть научной теорией, так как система ее высказываний слишком абстрактна, метафорична и не имеет никакой фактической информации о мире.

Данные высказывания постепенно привели к появлению в философии известного принципа верификации. Суть принципа в том, что предложение считается научным, если оно верифицируется, то есть если его следствия не противоречат базисному знанию, которое представляет собой совокупность протокольных представлений, достоверных описаний опытных данных. Если некоторые предложения нельзя верифицировать, то они не являются научными и должны быть изъяты из научной теории.

Философы и ученые романтического склада, искавшие истоки языка в эмоциональных и поэтических импульсах человека, напротив, считали метафору фатальной неизбежностью, единственным способом не только выражения мысли, но и самого мышления. Особенно категоричны и последовательны в этом отношении высказывания Ф. Ницше. Ф. Ницше писал: «Вещь в себе» (ею была бы именно чистая, беспоследственная истина) совершенно недостижима... для творца языка и в его глазах совершенно не заслуживает того, чтобы ее искать. Он обозначает только отношения вещей к людям и для выражения их пользуется самыми смелыми метафорами. Возбуждение становится изображением! Первая метафора. Изображение становится звуком! Вторая метафора. И каждый раз полный прыжок в совершенно другую и чужую область... Мы думаем, что знаем кое-что о самих вещах, когда говорим о деревьях, красках, снеге и цветах; на самом деле мы обладаем лишь метафорами вещей, которые совершенно не соответствуют их первоначальным сущностям» . Понятие, не изжившее метафоры, не поддается верификации . Путь к истине заказан. «Что такое истина? Движущаяся толпа метафор, метонимий, антропоморфизмов, - короче, сумма человеческих отношений...; истина - иллюзия, о которой позабыли, что они таковы, метафоры, которые уже истрепались и стали чувственно бессильными1.

Между субъектом и объектом возможно только эстетическое отноше-ние, выражаемое метафорой . Поэтому побуждение человека к созданию метафор неискоренимо. Он ищет для своей реализации все новые возможности и находит их в мифе и искусстве3.

Здесь действует одновременно инстинкт разрушения и импульс к созиданию. Человек ломает «огромное строение понятий». Он разбрасывает обломки, иронически собирает их вновь, соединяя их парами наиболее чуждое и разделяя наиболее родственное; этим он показывает,... что им руководят не понятия, а интуиция»4.

Таким образом, Ф. Ницше считает, что познание в принципе метафорично, имеет эстетическую природу и не оперирует понятием верифицируе-мости.

Ф. Шлегель, философ раннего романтизма, в своей работе «История европейской литературы» следующим образом описывает отношение философии и поэзии: « Хотя стремление к высшему, бесконечному видно во всех искусствах и науках, ни в одном из них оно не преобладает настолько, как в философии и поэзии. Их отличает, прежде всего, безусловность и чистая идеальность абсолютной цели. Отсюда и здесь всеобщность интереса. Поэзия и философия - самые всеобщие среди наук и искусств. Поэзия соединяет все искусства, философия - это наука всех наук. Поэзия - это музыка, это живопись в словах; философия соединяет дух всех других наук. Подобно тому, например, как химик расчленяет вещество, философ разлагает мысли и понятия на их первоэлементы и с математической чистотой определяет чистого человека. Философия и поэзия - это, так сказать, подлинная мировая душа всех наук и искусств и общее сосредоточение их. Они связаны неразрывно, это древо, корни которого - философия, а прекрасный плод - поэзия. Поэзия без философии становится пустой и поверхностной, философия без поэзии остается бездейственной и становится варварской» '.

Если рационализм отказывался от метафоры как неадекватной и необязательной формы выражения истины, то философский иррационализм стремился отдать все царство познания метафоре, изгнав из него истину.

Легитимация метафоры в языке философии XX века, связанная с изменением когнитивной ситуации, привела к появлению специальных работ, посвященных философским проблемам метафоры. Одним из первых исследователей, прямо связавших метафору с языком философии, был американский логик и философ М. Блэк, который и сделал метафору предметом специального изучения. М. Блэк отмечает: «... отнести предложение к разряду метафорических - значит сказать нечто о его значении, а не об орфографии, фоне-тике, интонации или грамматике» . В своей работе философ обращает внимание на то, что задача теории метафоры - сформулировать правила перехода от буквального значения к метафорическому и эксплуатировать подлинное, то есть переносное, метафорическое значение метафоры.

0 необходимости использования метафоры в философии высказывается и Р. Рорти в своей книге «Философия и зеркало природы». По его мнению, любое явление, происходящее в объективной реальности «продукт времени и случая».3 И в первую очередь это касается языка. Опираясь на работы Д. Дэвидсона, Ж. Деррида, Дж. Миллера, философ признает первичность метафорического переносного смысла в речении. Развитие языка он связывает с деметафоризацией, превращением переносного смысла в прямой, фигурального языка в квазибуквальный. Истинность и содержательность первичной метафоры неопределимы, так как все, с чем метафора как новое слово ( и словарная структура как и новый язык) в плане идиосинкразии соотнесена, содержится в ней самой и возникает одновременно с нею. Мыслить метафорически - значит «мыслить истину как нечто такое, чего еще нет, чем мы заранее не обладаем»1.

Здесь воспроизводится, таким образом, известное положение Ницше о философских истинах как метафорах, про которые «забыли, что они такое».

Между тем, процесс деметафоризации Рорти склонен рассматривать как исторически закономерный и желательный процесс, так как «поэтические метафоры» для него, как ценности для Ницше, психологические и практические, являются лишь результатами «определенных утилитарных интенций». Прагматическая философия, которая состоит на службе у демократического общества, должна, по его мнению, эффективно способствовать этому процессу - выявлению, разметыванию и затем планомерному «омерщвле-нию» живых метафор, превращению их в класс «инструментов социального прогресса», легко оперируемых понятий.2 Чем разнообразнее и специфичнее набор «инструментов», тем богаче и жизнеспособнее культура, ими оперирующая.

Разные версии и рефлексии такого подхода к роли метафоры в познании встречаются во всех философских концепциях, которые отмечены печатью субъективизма, антропоцентричности, интуитивизма, интереса к мифопоэтическому мышлению и национальным картинам мира.

Можно также отметить, что главным инструментом для восточных философов разных направлений была метафора. Они отдавали предпочтение этому методу косвенного воздействия, потому что понимали, что ученики воспринимают процесс обучения как нечто подчиненное законам логики и разума. Именно это обстоятельство может помешать успешному обучению. «Просветление» заключается в нас самих, считают восточные мудрецы. Не надо мучаться в поисках значения, надо лишь разобрать штрихи, отделяющие просветление от его восприятия человеком, и лучший для этого способ -метафора. Метафора пронизывает всю нашу повседневную жизнь и проявляется не только в языке, но и в мышлении. Наша обыденная понятийная система, в рамках которой мы мыслим и действуем, метафорична по своей сути.

Понятия, управляющие нашим мышлением, вовсе не замыкаются в сфере интеллекта. Они управляют нашей повседневной деятельностью, включая самые обыденные, земные ее детали. Наши понятия упорядочивают воспринимаемую нами реальность, способы нашего поведения в мире и наши контакты с людьми. Понятийная система играет, таким образом, центральную роль в определении повседневной реальности, она носит преимущественно метафорический характер, следовательно, наше мышление, повседневный опыт и поведение в значительной степени обуславливаются метафорой.

В данном параграфе мы попытаемся осмыслить некоторые важные функции и роль метафоры в научном и философском мышлении, познании и выражении.

Нужно отметить то, что метафора является не только функциональной частью научного языка, но и необходимой и неотъемлемой частью познавательного процесса в науке и философии.

Сегодня, при анализе языка философских да и любых других культурных текстов обнаруживается, что сам способ образования слов-понятий изначально предполагает метафору. Так изначально при складывании абстрактного смысла того или иного слова понятия, например «идея» (эйдос), метафора заключалась в переносе конкретных смыслов на неконкретные содержания, следовательно, теперь в слове «идея» мы видим, прежде всего, нечто нематериальное, необразное, и, только вникнув в первоначальном его смысл, вспоминаем об образной созерцательной компоненте значения.

В своей работе «Рассудок. Разум. Рациональность» Н.С. Автономова выделяет «восходящие» и «нисходящие» метафоры. К «восходящей» метафоре относятся те, в которых заключается перенос с конкретного на абстрактное, с чувственного на духовное. «Нисходящие» метафоры - это перенос с духовного на чувственное, с духовного на материальное \

Метафоричны также и многие ранненатурфилософские построения (например, концепция четырех элементов) и также философские понятия, как Декартов «естественный свет» (то, что позволяет видеть ясно и отчетливо, не будучи само видимым). Более того, по сути, все фундаментальные оппозиции философского сознания (природное - духовное, природное-чувственное и т.д.) возникают в результате метафорического переноса чувственно-образного на то, что мы теперь называем духовным.

Метафорический перенос лежит и в основе первичного понимания, изначального схватывания целостности, и в основе высших форм понимания, в основе построения систем более высоких уровней: метафора выступает как чувственный срез аналогии, фиксирующий границы дискурсивности и мета «отрыва» от рассудочной рациональности, указывает на необходимость воображения, фантазии и интуиции, без которых невозможно никакое познание, никакая философия, никакое понимание.

Многочисленные разногласия и споры, касающиеся метафоры, вытекают из исключительной сложности данного явления, обозначаемого понятием «метафора». Затруднение состоит в том, что действенность метафоры не ограничена лишь произведением искусства; метафора не только представляет собой основную форму образности в искусстве, но и является продуктом человеческой психики в целом (ее можно обозначить термином «фантазия», хотя в этом случае речь идет не только о художественной творческой фантазии), конституирующейся в нескольких рудиментарных сферах человеческого бытия, в первую очередь в области гносеологической, онтологической, психологической, семантической и эстетической, причем, теоретическое мышление расчленяет и изолирует эти области, ибо оно изучает их с позиций отдельных общих или специальных дисциплин. Эта недостаточная комплексность подхода представляет собой основную причину того, почему метафора -- часто в рамках априорно определенной области рассуждения - толковалась лишь очень редко неупрощенно, во всей своей функциональной широте1.

Изучение метафоры является нелегкой задачей, ее нельзя познать в полной мере лишь на основе одной или нескольких научных дисциплин. Комплексность вытекает в первую очередь из комплексности человеческого сознания, которое несводимо только к рациональным или только к чувственно-образным структурам. Нельзя проводить строгую границу между рациональными, чувственными, эмоциональными и другими компонентами сознания. Все его стороны образуют целостную систему, и хотя, например, в науке на первый план выступает рациональная сфера с ее логическими структурами мышления, она никогда тем не менее не лишена и прочих его компонентов. Метафора в этом смысле - один из внутренних интегрирующих механизмов, объединяющих весь комплекс человеческого сознания, и в первую очередь, это касается той его сферы, которая обслуживает творческую деятельность субъекта2.

Метафора как функциональный механизм человеческого сознания направлена одновременно и на уточнение, и на расширение смысловых ресурсов языка. За пределами поэтического языка, где ей суждена долгая жизнь, метафора динамична: она всегда возникает как нечто «единожды - сказанное», но со временем, сохраняя прежний языковой облик, стандартизуется и выходит в языковую картину мира того или иного сообщества.

В своей статье «Две великие метафоры» Хосе Ортега-и-Гассет писал: «Метафора нужна нам не только для того, чтобы, благодаря полученному наименованию, сделать нашу мысль доступной для других людей; она необходима нам самим для того, чтобы объект стал доступен нашей мысли. Метафора не только средство выражения, метафора еще и важное орудие мышления... при помощи которого нам удается достигнуть самых отдаленных участков нашего концептуального поля. Объекты, к нам близкие, легко постигаемые, открывают мысли доступ к далеким и ускользающим от нас понятиям»1.

Метафора, особенно метафора в философии, - это пример единства и противоречивости различных ступеней субъект-объектного отношения в процессе познания при отражении отношений сходства. Сходство, отражаемое в научном познании, и не только в научном, всегда представляет собой определенную идейно-чувственную конструкцию, возникающую на основе накопленного опыта субъекта и исходящего из объективно существующих предпосылок. В этом смысле объективная действительность - это бесконечный источник выявления и формирования отношений сходства. Она преломляется в исторически развивающейся активности познающего субъекта, способного делать такие срезы действительности, которые позволяют сравнивать различные стороны отдельных явлений и формировать на этой основе разные типы отношений сходства. Объективно существующие отношения сходства, следовательно, содержатся в бесконечном богатстве отношений между вещами в плане их качественных и количественных определенностей. Вне творческой активности субъекта, вне его практической преобразующей деятельности как в науке, так и в искусстве объективно существующие отношения сходства остались бы недоступными для него. «Метафоры... необходимо использовать для родственных вещей, не сразу каждому очевидных; и в философии находить сходное в весьма разных вещах - дело умелого духа»1. Метафора - одно из важных средств отражения, выявления и использования сходства. В нем участвуют самые разнообразные компоненты человеческого сознания, причем развитие познания как общественно-исторического процесса реализуется, помимо прочего, и на основе индивидуальной фантазии, следовательно и отражения, и формирования отношений сходства, соединяющих новые знания с уже существующими представлениями; именно метафоры и модели обуславливают связь различных компонентов в процессе философского познания.

Само понятие «отражение» в философии является метафорой, так как фиксирует скорее конечный результат (получение «копии», образа реального мира), нежели операционную сторону познавательной деятельности. Этот процесс не всегда имеет отражательные творчески-созидательные, гипотетико-проблемные подходы, основанные на продуктивном воображении, социокультурных предпосылках, индивидуальном и коллективном жизненном опыте2.

Вместе с познавательной функцией метафоры было обращено внимание и на ее моделирующую роль: метафора не только формирует представление об объекте, она также предопределяет способ и стиль мышления о нем.

Особая роль в этом принадлежит фундаментальным (ключевым, базисным) метафорам, задающим аналогии и ассоциации между разными системами понятий и порождающими более частные метафоры. Фундаментальные метафоры мы рассмотрим в следующем параграфе нашего исследования.

Существенный вклад в разработку теории о роли, функции, структуре метафор внесли работы М. Джонсона и Дж. Лакоффа.

В своей работе «Метафоры, которыми мы живем»1 Дж. Лакофф и М. Джонсон выделяют: структурные метафоры - то есть те случаи, когда одно понятие структурно метафорически упорядочивается в терминах другого (жонглировать людьми, верните мне мое время и др.); ориентационные метафоры - к ним относятся те, в которых прослеживается организация целой системы, понятий по образцу другой системы. Большинство таких метафор связано с пространственной ориентацией, с противопоставлениями типа «верх-низ», «внутри-снаружи» (счастье - есть верх, настроение на подъеме и др.). Авторы отмечают, что ориентационные метафоры коренятся в культурном опыте народа. Метафора может служить средством осмысления того или иного понятия только благодаря ее эмпирическому основанию. Следующий тип метафор, которые выделяют Дж. Лакофф и М. Джонсон - это онтологические метафоры - метафоры сущности и субстанции. Пространственные ориентационные шкалы таких метафор: «верх-низ», «перед-зад», «нахождение на чем-либо, около чего-либо - удаление», «центр-периферия» и «близкое-далекое». Данные метафоры составляют богатую основу для осмысления понятий.

Онтологические метафоры обслуживают разнообразные цели; типы этих целей отражаются посредством разнообразных типов метафор.

Диапазон онтологических метафор также огромен. Приведем только небольшой перечень, который нам даст представление о типах онтологических метафор и тех целях, которым они служат: способ обозначения, количественная характеристика, выделение аспектов, определение причин, постановка целей, мотивировка действий и т.д. Примерами онтологических метафор могут служить следующие: психика - это машина (он сломался, мой ум просто не работает сегодня и т.д.), психика - это хрупкий предмет (ее психика очень хрупка, я разваливаюсь на части и т.д.).

В своей книге «Парадигмы метафоризации» Г. Блюменберг, анализируя философские позиции, ведущие от мифа к Логосу, замечает, что речь не должна идти о забвении образов, необходимых для мышления. Функции метафоры, на его взгляд, состоят в их способности выразить смысловые ожидания, необходимые для обеспечения жизни людей. Потому философский ум должен обнаружить не только то, что скрывается за метафорой, но и то, на что она воздействует, на то что делает ее значимой. Блюменберг называет свою философию «философией метафоры», которая анализирует отношения между метафорой и понятием. Главный тезис этой философии - метафора имеет место там, где существует пространство невозможного, где еще нет возможности для образования понятий. Проводя различия между рудиментарными метафорами, которые еще могут быть логически разрешены через понятия, и абсолютными метафорами, у которых нет логико-понятийных обеспечений, он полагает, что именно абсолютные метафоры должны стать предметом пристального внимания философии, поскольку они меняют взгляд на мир, позволяют посмотреть на него в другом ракурсе, а тем самым изменить понимание человеком самого себя. По Г. Блюменбергу, понятийное мышление существует именно в метафорическом горизонте и ориентировано им. Метафора тем самым оказывается не просто переходящей «историко-родовой» ступенью, а аутентичным способом осуществления взаимосвязей в мире. Фундаментальные образы, составляющие биографию вещей и событий, создаются не благодаря понятиям, а благодаря другим образам, какими являются, например, образы механизма для государства и организма для общества.

Выбор тех или иных метафор и выделение среди них главных могут варьироваться от культуры к культуре.

Гусев С.С., Гудков Л.Д., описывая функциональные типы метафоры в различных дискурсах, предлагают следующее членение метафор1:

- стертые («холодные», «замороженные») или рутинные метафоры, сюда относятся и вся метафорика света, зеркала, организма, рождения, расцвета и смерти и т.п.) и индивидуальные метафоры. В данном типе метафор прослеживаются связи метафоры и мифологического или традиционного сознания, делается упор на анализ инструментального или экспрессивного значения метафор в системах объяснения и аргументации, в суггестивной и поэтической речи (работы литературоведов, философов и социологов, занимающихся вопросами культурных оснований науки, идеологии, историков и др. специалистов).

- «ядерные» («корневые») метафоры, задающие аксиоматические -- онтологические или методические рамки объяснения, воплощающие антропологические представления в науке в целом или отдельных ее дисциплинах и парадигмах, в сферах культуры, и окказиональные или контекстуальные метафоры, используемые отдельными исследователями для своих объяснительных или аргументативных целей и нужд. Особый интерес исследователей вызывают именно базовые, корневые метафоры, число которых крайне ограничено. Появление новых метафор этого рода означает начало специализированной дифференциации в науке, формирование «региональных» (Гуссерль) онтологии и парадигм. Каждое подобное метафорическое образование задает смысловые рамки методологической формализации частных теорий, семантические правила согласования их с более общими концептуальными контекстами и научными парадигмами, что обеспечивает науке общую риторическую схему интерпретации эмпирических наблюдений, проводимых объяснений фактов и теоретических доказательств.

В своей статье «Циклы, ритмы, волны: проблемы моделирования политического развития» В.В. Лапкин относит к числу базисных метафор следующие: метафору волны, метафору цикла и метафору ритма1.

Метафора волны - наиболее многозначна, наиболее нагружена допускающими амбивалентную трактовку смыслами, образами, ассоциациями. Среди самых распространенных вариантов концептуализации образа волны, по мнению автора, являются: а) волна как универсальный символ трансформаций, перемен, распространившихся в пространстве; б) волна как символ устойчивого воспроизведения сюжета (мотива, традиции и т.п.), символ стихии, смывающей наносное, обновляющей подлинное и фундаментальное, возвращающей все на круги своя по форме представляющей собой вечное повторение.

Метафора цикла (цикличности) - представляет собой распространенное средство описания тех или иных регулярных изменений. В достаточно сложных системах цикл зачастую обеспечивает решение проблемы порядок/ хаос, когда хаотическая система упорядочивается посредством формирования циклической регулярности и тем самым обретает устойчивые характеристики.

Автор обращает внимание на то, что при всей сложности и многогранности трактовок данных метафор они являются взаимодополняющими, так как первая из них описывает преимущественно пространственный аспект, а вторая акцентирует внимание на последовательности, логике и взаимосвязи.

Тем не менее, наиболее плодотворной и адекватной исследовательским задачам, не поддающимся жесткой формализации, оказывается метафора ритма. Ритм - это то, что объединяет различные колебательные процессы, как циклические, так и волновые, как классические, так и негармонические, апериодические и т.п.2.

Из вышеизложенного следует, что метафора дисгармонирует со многими параметрами как практического, так и научного дискурса. Метафора согласуется с экспрессивно-эмоциональной функцией практической речи. Однако более важен другой ее источник: метафора отвечает способности человека улавливать и создавать сходство между очень разными индивидами и классами объектов. Эта способность играет громадную роль как в практическом, так и в теоретическом мышлении.

Метафора выступает орудием научного поиска. В практической речи, дав толчок семантическому процессу, метафора постепенно стирается и в итоге утрачивает образ, на смену которому приходит понятие (значение, слово).

Как известно одной из основных функций культуры является функция трансляции, передачи опыта, обеспечения преемственности, поэтому культуру определяют как «негенетическую память». Но стратегии этой передачи могут планироваться, последовательно выстраиваться сообразно определенным законам или же складываться спонтанно и функционировать скрытно, незаметно, не осознаваться индивидами, да и обществом в целом, как бы лежать вне сферы «рацио». В то же время всякая преемственность основана на передаче сведений, и стало быть здесь огромная роль принадлежит метафоре.

Метафора помогает использовать имеющийся у человека опыт для осмысления нового опыта. М. Эриксон полагал, что люди обладают достаточными способностями для того, чтобы разрешить встающие перед ними проблемы. Они развили эти способности и овладели ими в определенном контексте, но еще не использовали их в этом контексте, в котором возникла проблема. Задача заключается в том, чтобы «перенести» знание из одного контекста в другой; это делается с помощью метафоры1.

Интерес к метафоре в современных исследованиях свидетельствует о возрастающем понимании социокультурной значимости метафоры, которая

заключается в функциях смыслообразования, самопознания и самовыражения. Метафоры участвуют в процессе формирования новых понятий, изменяют повседневный язык людей, одновременно меняя их восприятие мира и способы его постижения.

С помощью углубления в метафорические основания работы сознания происходит попытка определить истоки различных видов человеческой деятельности, прояснить те практико-символические структуры, в которых закладывается возможность научного, теоретического, рационального отношения к миру. Все это позволяет говорить о том, что метафоры транслируют культурный опыт и одновременно являются факторами культурной эволюции.

3. Фундаментальные метафоры в истории культуры

В XX веке появляется много работ, посвященных исследованию «базовых» или «фундаментальных» метафор, структурирующих наше мышление, восприятие, а также наши действия.

Когнитивный процесс, который приводит к созданию метафоры, является частью более широкого процесса познания, имеющего отношение к индивиду в контексте эволюционного процесса, речь идет об эволюции как мозга, обеспечивающего аппаратное обеспечение для познания, так и культуры, представляющей контекст, в котором через взаимодействие с лингвистическим окружением возникают метафоры. Следует отметить, что биологическая эволюция и культурная подчинены разным механизмам. Ум, создающий метафоры, может быть прекрасным посредником между собственными нервными процессами и процессами культуры.

Возникая, новые метафоры изменяют не только повседневный язык людей, но и одновременно меняют способы их восприятия и постижения миpa. По мере того как метафоры входят в общий обиход, увеличивается объем словарных статей. Меняя язык, метафоры играют определенную роль в культурной эволюции.

Итак, метафора может описываться как процесс в двух смыслах: как когнитивный процесс, который выражает и формирует новые понятия, и как культурный процесс, с помощью которого изменяется сам язык.

Для того чтобы проследить эти смыслы нам надо обратиться к самой природе метафоры.

Эрл Мак Кормак1 в своей работе «Когнитивная теория метафоры» выделяет следующие виды метафор: передающие и метафоры базисные (фундаментальные).

Метафоры, которые используют поэт, ученый при создании новой теории, политик, который хочет создать новый образ, словом, все те, кто прибегает к некоторым старым понятиям и вливает в них новый смысл путем применения с другими, менее знакомыми терминами или же со знакомыми, но лежащими вне привычных ассоциаций, действуя либо путем неологизма, либо путем модификации теории, в рамках которой термины обычно обретают свое контекстуальное значение пользуются, передающей метафорой.

«Все подобные типы употребления метафоры и множество других постоянно встречаются в нашем языке; метафора эксплуатируется как языковое средство для передачи семантических средств и концептуализируется, преследующих разнообразные цели. ... Метафора, используемая в этой наиболее распространенной и типичной функции, может быть названа «передающей метафорой» .

Базисные (фундаментальные) метафоры - это исходные теоретические представления о природе метафоры, играющие роль фундаментальных допущений, которые лежат в основе теории или даже целой научной дисциплины . Стивен Пеппер называл такие метафоры коренными метафорами.

Различие между «передающей» и «базисной» метафорами связано с различием в их сфере действия и функции. Передающие метафоры предлагают обычно метафорическое прозрение ограниченного масштаба, тогда как фундаментальные метафоры лежат в основе всей теории или научной дисциплины, посвященной описанию широко распространенных явлений. Отдельные передающие метафоры могут использоваться как базисные метафоры. Многие метафоры, связанные с персонификацией живых и неживых объектов внешнего мира, использовались также в качестве фундаментальной базисной метафоры. Подобная практика расширения знания путем выдвижения базисных метафор, возникающих из интуитивных представлений о нас самих и о мире, существует не одно столетие. Начиная с платоновского учения о неизменном царстве форм и заканчивая Эйнштейном, исходившим из строгой математической упорядоченности мира, философы и естествоиспытатели прибегали в скрытой или явной форме к базисным метафорам как фундаменту своих теоретических построений.

В данном параграфе нашего исследования мы рассмотрим некоторые фундаментальные метафоры, которые успешно использовались в истории философии и философии культуры.

К фундаментальным метафорам в философии относятся: зеркальная, оптическая, механистическая, производственная, органическая, осязательная метафоры, метафора театра, метафора возделывания человеческой души, компьютерная метафора и др.

Одной из таких метафор, на наш взгляд, является и само понятие «культура». В первом параграфе мы уже рассматривали наиболее часто встречаемые определения данного понятия. Между тем если мы обратимся к предыстории данного концепта, то обнаружим, что в латинском языке слово cultura является абстрактным существительным, у которого три основных значения: 1) обрабатывать, возделывать; 2) взращивать; 3) населять, обитать. В латинском языке стало развиваться именно второе значение, разделившееся на два взаимосвязанных: 1. «жить в каком - либо месте», 2. «обживать какое-либо место, обрабатывать землю в своем месте» и далее - просто «обрабатывать, культивировать». Поскольку предметом заботы было не только само место, земля, но и божество, которое его охраняло, то развивалось особое значение «почитать, ублажать бога», откуда cultus «попечение, забота о божестве» -«культ»; но и бог заботится о людях, проживающих в данном месте, - отсюда то же значение, но с субъектом «бог»: «покровительствовать, хранить/ человека»1.

Все эти исходные знания составляют древнейший комплекс латинского слова cultura - его концепт, сохранившийся на все дальнейшие времена: «обустройство того места, где живешь; прежде всего обработка земли, уход за землей; почитание богов - хранителей этого места; обережение богами людей, которые в таком месте живут».

С Цицерона (106-43 гг. до н.э.) начинается философская обработка концепта «культура», которая тесно переплетается с развитием концепта «цивилизация».

Философский взгляд на культуру был развит И. Гердером, который рассматривал ее в контексте эволюции. Данная концепция была заимствована им у Ж. Руссо. Смысл культуры, по его мнению, - отграничение человеческого от животного. Культура истолковывалась как определенная степень развития интеллектуальных и моральных сил общества или отдельного человека. «Если бы человек, - писал И.Г. Гердер, - все извлекал из себя самого и развивал это без связи с внешними предметами, то правда, была бы возможна история человека, но не людей, не всего рода человеческого. Но наш специфический характер заключается именно в том, что, рожденные почти без инстинктов, мы только путем упражнения в течение всей жизни воспитываемся до уровня человечности, и на этом основывается наша способность, как к совершенствованию, так и к порче и разложению...

Мы можем при желании дать этому второму рождению человека, проходящему сквозь всю его жизнь, название, связанное либо с обработкой земли - «культура», либо с образом света - «просвещение»1.

Таким образом, в истолковании понятия «культура» проявляется желание сопоставить ее с человеком, природой, историей, социумом.

Итак, мы видим, как понятие «культура» метафорически трансформируется и начинает соотноситься с разумностью.

В современном обществе такие словосочетания, как «культура ума», «культура чувств», «культура поведения» и т.д. для нас звучат вполне привычно. В обыденном сознании культура служит оценочным понятием и относится, как правило, к личности. В науке принято говорить о «культурных чертах», «культурных системах, развитии, расцвете и упадке культур...»2

Обращаясь к проблеме познания в истории философии первой фундаментальной метафорой можно считать метафору руки Аристотеля, которая прослеживается в его трактате «О душе»: «...душа есть как бы рука: как рука есть орудие орудий, так и ум форма форм...» . Эти слова выражали мысль о преобладании зрительного восприятия над всеми другими чувствами.

Позже возникла зеркальная метафора. Слова «увидеть» и «познать» стали использоваться философами как синонимы. Аристотель писал, что на пути к познанию люди влекомы чувственными восприятиями, и «их ценят ради них самих, и больше всех зрительные восприятия, ибо видение мы предпочитаем всем остальным восприятиям, не только ради того, чтобы действовать, но и тогда, когда мы не собираемся что-либо делать: зрение больше других чувств содействует нашему познанию и обнаруживает много различий (в вещах)»1. Идея зеркала в европейской философии возникает в космологическом смысле внутри платонизма, хотя потом и трансформируется в субъективный смысл. Так, материя выступает у Плотина в качестве соотносительного понятия с тем, что занимает по отношению к ней более высокую ступень. Материя - неопределенное подлежащее. Таких систем у Плотина три: Ум -- неопределенное подлежащее Единого, Душа - Ума; собственно материя -воспреемница видов, творимых Душой. Материя, по Плотину, - поверхность зеркала.