Жан Жак Руссо (1712-1778)

Единство философских воззрений и художественных взглядов Руссо отчетливо обнаруживается в его знаменитом «Письме к Даламберу о театральных представлениях» (1758). Здесь, возвращаясь к своей обычной антитезе добродетельной природы и пагубной цивилизации, Руссо продолжает линию, начатую им в «Рассуждении о науках и искусствах», и дает резкую критику театра как яркого выражения порчи общественных нравов. Красноречиво и подробно он развивает мысль о безнравственности самой идеи театра как подражания жизни и воссоздании в сценических образах ее страстей и пороков. Не менее красноречиво он обличает распущенность нравов лиц, занимающихся актерской профессией и подающих тем самым дурной пример обществу. Руссо подробно разбирает аморальные стороны классической и современной драматургии, в особенности не щадит Мольера и изобличает его «Мизантропа», усматривая в нем осмеяние добродетели.

В итоге Руссо приходит к выводу о крайнем вреде, который причиняется театром, этим наиболее утонченным и изощренным продуктом современной цивилизации, добрым и здоровым нравам граждан. А так как письмо к Даламберу было написано в ответ на его статью о Женеве в 7 томе «Энциклопедии», где Даламбер предлагал учредить в этом городе театр, Руссо не упускает случая вернуться к одной из своих излюбленных тем - идеализации патриархального женевского быта. Он подчеркивает свою любовь к Женеве как к одному из немногих уголков Европы, где еще сохранилась «естественная чистота» нравов. Его страшит мысль о возможной порче этих нравов путем прививки им соблазнов безнравственной цивилизации. Театр не нужен женевцам. Он не только бесполезен, но и вреден для них в экономическом, бытовом и моральном отношениях. Добродетельные женевцы знают иные способы и формы общественных развлечений, имеющие непосредственный и народный характер, как то: спортивные состязания, общественные праздники и т.д. Ведь именно в среде женевских ремесленников Руссо, по его словам, получил то общественное воспитание, которое дается не при помощи формальных учреждений (театра), а традициями и правилами, переходящими от поколения к поколению и внушающими юношеству достойные чувства. Среди этих традиций и навыков отметим сравнительно высокий уровень грамотности и даже образованности, а также стремление к политическим знаниям. Так, например, английский путешественник Джон Мор был поражен тем, что видел в Женеве людей труда за чтением сочинений Локка и Монтескье.

Опыт массовых любительских женевских увеселений подсказывает Руссо мысль о том, что в Женеве и в подобных ей добродетельных государствах и коммунах место театра должны занять народные празднества, посвященные тем или другим памятным дням из жизни свободного, равноправного и добродетельного народа. Эту мысль (не отказываясь, впрочем, от театра как мощного средства политической пропаганды) осуществит впоследствии Французская буржуазная революция с ее грандиозными и пышными массовыми праздниками и торжествами, с ее обрядами посадки «дерева свободы», с ее церемониями, апофеозами и театрализованными чествованиями братства, равенства и свободы.

Было бы неверно, однако, думать, что Руссо восстает против всякого театра и других видов профессионального искусства вообще. Уже в своем «Рассуждении о науках и искусствах» он достаточно ясно дал понять, что восстает лишь против современного состояния тех и других, обусловленного ложной, искусственной цивилизацией. В ряде своих писем и высказываний Руссо неоднократно подчеркивает свою веру в добродетельное действие искусства в условиях здорового общественного строя, в условиях, свободных от извращений современной культуры. Он защищает Женеву от французского театра, потому что стремиться сохранить женевскую республиканскую общину как некий живой музей идеального или почти идеального уклада жизни. Что касается остальных стран, то здесь окончательное разрешение вопроса о судьбе театра зависит от развития дальнейших форм общественного устройства. Во всяком случае, Руссо не отказывается от мысли о моральном искусстве, вдохновляемом идеалами добродетели и чистоты нравов.

«Письмо к Даламберу» положило конец всяким отношениям Руссо к группе энциклопедистов. Оно содействовало также разрыву его с Вольтером, который энергично пропагандировал театральные начинания на женевской территории, осуществляя их назло кальвинистским властям города.

7. Религиозное мировоззрение

В восьмой главе четвертой книги «Общественного договора» Руссо кратко изложил свое отношение к религии. Он был далек от мнения, что религия - «опиум для народа». И все же в этой главе содержатся острые выпады против официальной феодально-клерикальной идеологии.

Во-первых, Руссо резко осуждает христианство за связи с существующими политическими организациями. Он часто критиковал христианство и за то, что оно слишком мало ценит земную, гражданскую жизнь и вопреки здравому смыслу занято почти исключительно «небесными помыслами».

Во-вторых, в христианских государствах, продолжал Руссо, никогда нельзя с точностью узнать, кому следует повиноваться - светскому повелителю или священнику. И вообще христианская религия учит главным образом повиновению и смирению. Христианин с глубоким безразличием выполняет свой гражданский долг; для него не важно и то, кто и как управляет людьми.

Свои религиозные воззрения Руссо с достаточной полнотой изложил в работе «Исповедании веры савойского викария».

Рассуждая о мироздании, единстве целого, активности бытия, об установленном порядке во Вселенной, Руссо не деист, как Вольтер, он исповедует теизм, т.е. не только признает бога как первопричину, определяющую весь мировой порядок, но и предполагает, что бог присутствует в любом творении, постоянно вмешиваясь в той или иной степени в ход событий.

Религиозность в понимании Руссо имеет два истока - культ природы и культ человеческого сердца. В этом заключен принципиальный отказ от рационалистического подхода к проблеме религии. Руссо имеет в виду религиозность наивную, внецерковную, тем сам входящую в качестве необходимейшей части в его целостную философско-моральную систему. Еще в «Рассуждении о науках и искусствах» Руссо писал: «Когда люди были невинны и добродетельны, они хотели, чтобы боги были свидетелями их поступков, и они жили с богами под одной и тою же крышею; но вскоре, когда люди стали недобрыми, им наскучили эти неудобные свидетели и они удалили их в великолепные храмы. В конце концов, они изгнали богов и оттуда, чтобы обосноваться в этих храмах самим, или, по меньшей мере, храмы богов уже перестали отличаться от домов людей.»

Корни идеи «естественной религии» савойского викария следует искать отчасти в осмыслении Руссо некоторых догматов кальвинистского вероучения, отчасти в некоторых сентиментально-мистических религиозных учениях XVII-XVIII вв., вроде религии любви и экстаза Франциска Сальского или «квиетизма», проповедавшего мадам Гюйон.

Руссо пытается построить «идеальную религию». Он принимает веру в некоторое верховное существо, создавшее мир, природу и человека и наделившее человека сердцем и совестью. Религия этого человека должна быть религией сердца и чистой совести. Храмом этой религии является вся природа и сам человек. Этой религии чужды всякие искусственные культовые формы, и она является религией «естественной», свободной и глубоко индивидуальной по характеру чувств верующих. Она не знает никакой догмы и является религией глубоко интимных переживаний совести и «сердечного воображения». Она требует лишь искренности чувств, прямодушия и добрых дел. Вместе с тем , она является мощной силой, противостоящей дурным влияниям искаженной цивилизации.

Решая вопрос о природе души, Руссо в духе христианского богословия признавал, что душа бессмертна, что в загробном мире ее ждет другая жизнь и, чтобы заслужить счастливую загробную жизнь, люди должны вести добродетельный и честный образ жизни. Именно этот образ жизни Руссо и возводит в ранг религии: «Вот истинная религия, единственная, не допускающая ни злоупотреблений, ни нечестия, ни фатализма… Пусть себе проповедуют еще более возвышенные религии, - я не признаю никакой другой».

Но для истинной религии, считает мыслитель, нет необходимости верить, что человек испорчен от рождения, что на нем якобы лежит проклятие первородного греха. Поэтому человек от природы должен быть добр и совершенен.

«Догматы гражданской религии, - писал Руссо, - должны быть просты, немногочисленны, выражены точно, без разъяснений и комментариев. Существование божества могущественного, разумного, благодетельного, предусмотрительного и заботливого; загробная жизнь, счастье праведных, наказание злых, святость общественного договора и законов - вот догмы положительные». Не быть фанатиком, не требовать от других беспрекословного соблюдения нелепых обрядов, а реально творить добро - вот что должно быть смыслом деятельности верующего человека.

К догмам «гражданской религии» Руссо сделал следующие дополнения: нет религии одного народа, которая исключает все остальные религии, следует терпеть все религии, которые не противоречат долгу гражданина.

Такова, в основном, религиозная программа Руссо, закономерно дополняющая его морально-философское учение о природе и человеке. Эта религиозная программа требовала все того же возврата к природе, возрождения чувства непосредственного, интуитивного ее переживания, растворения себя в ней и растворения ее в своем собственном существе. Эта программа в значительной степени стала достоянием французской буржуазной революции. Якобинцы с их культом «верховного существа», противопоставлявшимся культу разума и атеистическим тенденциям «бешенных», явились во главе с Робеспьером, верными учениками Руссо с его религией добродетели и чувствительного сердца.

Религиозность воззрения Руссо, однако, не были вполне определенными: он, то отходил от протестантанизма к католичеству, то возвращался к отвергнутому вероучению, что не способствовало повышению доверия к его идеям.

8. Идеи чувственности и добродетели в произведениях Руссо

Проблема индивидуальности нашла в творчестве Руссо свое крайнее выражение. В понимании и разрешении этой проблемы автор « Юлии или Новой Элоизы» является антиподом классицизма со свойственной этому последнему объективизацией душевных состояний, под знаком которой столь долго развивалась французская философия и французская литература.

Замысел «Юлии или Новой Элоизы» создавался постепенно. Играл в нем роль и знаменитый памятник средневековой латинской литературы - «Письма Элоизы к Абеляру», и анонимные «Письма португальской монахини». Из этих писем, ровно как и из романов Ричардсона, Руссо заимствовал эпистолярную форму своего романа, позволившую ему с наибольшей полнотой раскрыть внутренний мир героев, заставить их говорить языком сердца и избежать рационализма объективных описаний. Наконец, в романе Руссо звучат и личные переживания. Они связаны отчасти с пребыванием в Монморанси и любовью к мадам д'Удето, отчасти - с восприятием любимых Руссо швейцарских пейзажей, Альп, озер, горных пастбищ и маленьких городков, покоящихся у подножия гигантских горных массивов.

Сюжет «Юлии или Новой Элоизы» сводится к следующему. Благородная девица Юлия д'Этанж влюбляется в своего учителя Сен-Пре. Отец не желает брака своей дочери со скромным плебеем. Юлия сначала слушает только голос своего сердца и отдается Сен-Пре, а затем, повинуясь воле отца, выходит замуж за равного ей по общественному положению Вольмара и своим добродетельным поведением в качестве жены и матери стремится искупить безрассудный порыв своей первой любви. Вольмар посвящен в былые отношения Юлия и Сен-Пре. Уверенный в своей жене, он поселят у себя Сен-Пре, подвергая тем самым двух влюбленных жестокому нравственному испытанию. Сен-Пре подавляет свое чувство в силу своей честности, а Юлия ищет прибежища в своих детях и религии. Спасая своего сына, упавшего в воду, она простужается и умирает. Смерть избавляет ее от опасности измены мужу.

Успех «Юлии или Новой Элоизы» у современников Руссо объяснялся, конечно, не ее сюжетом, не происшествиями в жизни героев. Он таился в обрисовке перипетий их чувств, в пафосе проникающей роман страсти, в тонком анализе всех оттенков сердечных взаимоотношений героев.

Отдельные образцы романа воплощают излюбленные мотивы творческой мысли Руссо. Добродетель, культ природы, «сердечное воображение», лирическая меланхолия, обостренное внимание к своему собственному «я» и ко всем конфликтам его с самим собою и с окружающей средой, - всем этим с избытком наделены герои «Юлии или Новой Элоизы». Они - верные ученики Руссо, идеальные выразители его концепции человека, едва ли не предвосхитившие школу воспитания чувств «Эмиля». В образе Сен-Пре отложилось немало автобиографических черт, вернее тех черт, которые Руссо видел в себе сквозь призму «руссоизма». «Руссоизм» дан здесь в его «чувствительном» аспекте, в волнениях сердца, в патетике любви и в отчаянии страсти. Другая сторона руссоистской мысли воплощена в образе друга Сен-Пре, англичанина Эдуарда Бомстона, который, по поводу несогласия барона д'Этанж на брак его дочери с простым учителем, излагает свои взгляды на сословные предрассудки.

Весь роман в целом представляет собою своеобразную энциклопедию «руссоизма» в художественной форме, временами уступающей место прямому изложению уже известных нам мотивов и тем руссостской мысли. Сен-Пре уезжает в Париж. Он посылает оттуда Юлии пространные письма, наполненные описаниями столичной жизни и типично руссоистской критикой цивилизации. Он останавливает свое внимание на положении в парижском обществе женщин, сделавшихся предметом салонного культа, и не упускает случая изложить собственные взгляды на назначение женщины быть матерью семейства, воспитательницей детей и хозяйкой дома.

Кругосветной путешествие Сен-Пре и пребывание его на необитаемых островах дает Руссо повод отвлечься от сюжетной линии романа в строну типично-руссоистских восхвалений «естественного состояния» человека и его жизни на лоне природы. В своих чувствительных письмах Юлия и Сен-Пре находят место для подробного обсуждения таких проблем, как право дуэли, предрассудки социального происхождения, моральность театра, самоубийство, воспитание детей, атеизм и т.д.

Роман отчетливо распадается на две части. Выход Юлии замуж за Вольмара развязывают первый сюжетный узел. Автор мог бы здесь поставить точку и не интересоваться дальше судьбой своих героев. Тогда был бы закончен роман чувствительной страсти, и читателей трогала бы история неудавшейся любви новых Абеляра и Элоизы. Однако Руссо завязывает второй сюжетный узел, обращающийся впоследствии решения Вольмара пригласить Сен_пре к себе в дом. С этого момента начинается роман испытания добродетели.

Подобная конструкция «Новой Элоизы» не является случайной. Она обусловлена самим существом руссоизма как литературного явления, сочетавшего в себе стремление к чувствительному живописанию страсти с морально-дидактическим толкованием жизни человеческого сердца. Этот моральный дидактизм определяет целиком всю вторую половину романа, где даже сам уклад жизни Жюли и Вольмара в их даме в Кларане овеян руссоистской идеализацией.

Руссоизм, однако, заявляет о себе еще одним повествовательным элементом «Новой Элоизы» - картинами швейцарской природы, имевшими огромный успех у читателей XVIII в. и совершившими полный переворот в искусстве литературного пейзажа. Оживотворенная, насыщенная красками, эмоционально воспринимаемая природа входит в «Новую Элоизу» как один из основных компонентов романа. Драмы сердца и восторги чувств протекают на фоне гармонирующих с ними ландшафтов. Старые пейзажные клише литературы XVII и начала XVIII в. уступают место детальным описаниям природы, которую Руссо очень любил и превосходно знал, предпочитая ее городу и, находя в ней умиротворение для своей души и источник вдохновения для творчества.

«Юлия или Новая Элоиза» является едва ли не кульминационным пунктом в истории европейского романа XVIII в. Многообразные повествовательные элементы, накапливавшиеся в нем в течение более чем полустолетия, собраны здесь на новой основе и в новых идейно-художественных целях. Не остался без влияния на Руссо и любовный французский роман аббата Прево («Манон Леско»). Роман Ричардсона - роман чувствительных испытаний и семейного быта - дал «Новой Элоизе» немало своих приемов и своей атмосферы. Сыграла известную роль и литература путешествий, в том числе и столь любимый Руссо «Робинзон Крузо». В свою очередь, «Новая Элоиза» во многом определила дальнейшие пути развития буржуазного романа. Она заслонила собою всю ту галантно-эротическую литературу XVIII в., которая еще недавно почти монополизировала описание и литературное истолкование чувства любви. Картинам любовных ощущений роман Руссо противопоставил живопись чувства, раскрытого во всех его самых глубоких и интимных, незаметных для постороннего глаза, перипетиях.

В смысле этой органической «чувствительности» «Новой Элоизы» учеником Руссо явился впоследствии Гете со своим «Вертером» и Карамзин с «Бедной Лизой», не говоря уже о многочисленных французских подражателях романа.

Заключение

Противопоставив себя коллективной, объединенной общностью основных установок и основных интересов работе группы просветителей XVIII в., воплощений живой, протестующей, разрушающей и созидающей мысли XVIII столетия. Он сыграл огромную прогрессивную роль в общем идейном движении своего века. В этом смысле его можно назвать «зеркалом» французской революции. Он был выразителем тех мыслей и чувств, которые нашли свое законченное выражение в якобинстве с его плебейскими способами расправы со старым порядком, с его культом спартанской добродетели, с его «чувствительной» фразеологией.

Революция признала Руссо одним из своих предтеч. Бюсты его, наравне с бюстами героев древности, украшали революционные клубы и залы официальных собраний законодательных органов. Прах его был перенесен в Пантеон, отдельные эпизоды его жизни изображались на революционной сцене. Чувствительная фразеология Руссо придала оттенок «сентиментализма» речам революционных ораторов и, в частности, Робеспьера и Сен-Жюста, которые считали себя и действительно являлись его идейными учениками. Многие социально-политические концепции Руссо составляли основные пункты якобинской политической программы. В «Гимне Жан-Жаку Руссо» Мари-Жозефа Шенье, написанном в честь перенесения праха великого писателя в Пантеон, весьма полно отражено восприятие и понимание творчества Руссо якобинской революцией. Руссо, «друг Эмиля и свободы», прославляется революцией потому, что он «с земли, давно порабощенной… снял оковы злобных сил, и вольности перворожденной права от пут освободил». Франция чтит его память за то, что он «нес рабам дары свободы… гнал тиранов, королей», за то, что он - «всех мудрых назиданье, друг человечества прямой». В честь этого «друга человечества» революционные власти и якобинские клубы устраивали общественные празднества, самый замысел которых был заимствован у Руссо.

Своими трудами он на несколько десятилетий предвосхитил те передовые демократические преобразования, которые произошли в Европе в конце XVIII - начале XIX вв. и продолжают развиваться до сих пор.

Огромен вклад этого величайшего мыслителя французского Просвещения в разработку и исследование идей социального равенства, народного суверенитета и хотя в своих работах он не находит разрешений многих противоречий, уже то, что он поднимает эти вопросы подчеркивает глубину мысли философа.

Список литературы

1. Асмус В.Ф. Историко-философские этюды. М., Мысль, 1984, 318 с.

2. История диалектики XIV - XVIII вв. под редакцией Каменского З.А., М., Мысль, 1977, 355 с.

3. Муравьев Ю.А. Ги Бесс. Жан-Жак Руссо., Вопросы философии № 1, 1991.

4. История французской литературы под редакцией Анисимова И.И. Мокульского С.С. Смирнова А.А., Москва-Ленинград, Академия Наук СССР, 1946, 811 с.

5. Руссо Ж.-Ж. Избранные сочинения. Том 3, М., Гослитиздат, 1961, 727 с.

6. Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., Наука, 1969, 703 с.

7. Руссо Ж.-Ж. Юлия или Новая Элоиза., М., Художественная литература, 1968, 773 с.