Риторические стратегии литературного дискурса (на материале русской словесности XI-XIX вв.)

Схема 1. Макродискурсивные процессы XI - XIV вв.

Предложенная схема организуется координатами x и y. На оси x в линейной последовательности разворачивается историческое время t. На оси y отмечается интенсивность проявления некоторого свойства словесности.

Поскольку словесность становилась и в дневной, и в ночной культуре, то значениям, становящимся в дневной культуре, присвоен статус «положительных», а значениям, становящимся в ночной культуре, статус «отрицательных».

Появление института письменности инициировало становление словесности в XI веке. Интенсивность «письменности» с ее особой риторикой как составляющей макродискурса показана в области положительных значений y. Начало «устной словесности» формализовано в области отрицательных значений y. Участок схемы до 1187 г. (время создания «Слова о полку Игореве») связан с действием стратегии спецификации письма. Затем начинается действие стратегии интерференции письменного и устного слова. Интенсивность взаимного противостояния двух типов риторики ослабевает, что выражено через двустороннее движение синусоидального графика к нулю ординат.

Соединение синусоид отнесено к XIV веку: различия двух типов риторики сделались нерелевантными. Однако закономерность соотношения обозначенных синусоидами начал не утратила силы. Поменялась их полярность; и поменялось их семантическое наполнение. Дальнейшая эволюция словесности совершалась под знаком автономизации повествовательности как доминантного свойства письма, что показано в области положительных значений y.

Повествовательность обособлялась на волне импульса, противоположного тому, который инициировал спецификацию письма. Импульс, обособивший письмо, продолжился в ночной культуре. Предположительно, проявлением его в общекультурной семиосфере было появление исихазма - «умного делания».

В разделе 3. «Макростратегия тематизации письма. Жанровые стратегии» показывается, что обособление повествовательности свидетельствует о действии новой макродискурсивной стратегии тематизации письма. Эта стратегия, действовавшая примерно с середины XIV до конца XV вв., характеризуется своей спецификой дискурсивных составляющих. Референтная составляющая приобретает доминирующее значение.

Тематический круг тяготеет к безграничному расширению. Внимание писателя переносится на предметы эмпирические, а религиозные тематизмы утрачивают прежнюю значимость. Рецептивная составляющая дискурса сравнительно с предшествующими периодами теряет приоритет. Креативная составляющая не претерпевает существенных изменений и характеризуется использованием канонических приемов, сложившихся в предыдущие столетия.

Показательный для своего времени памятник - «Хождение за три моря» Афанасия Никитина (1470-е). Его сюжет создается эмпирической причинно-следственной связью событий земного странствия. Купец шел с товаром по Волге. Но людское вероломство - «три татарина поганых сказали нам лживые вести» - стало причиной того, что караван попал в засаду.

Ограбленные купцы обратились к местному шаху за помощью, но он не дал им средств вернуться на родину. «И мы, заплакав, разошлись кто куда: у кого что есть на Руси, тот пошел на Русь, а кто должен, тот пошел куда его очи понесли». Каузальная связь событий не выходит за эмпирические пределы: Афанасий лишился всего, потому и пошел дальше на юг. В Индии правитель отобрал у Афанасия коня, поставив условием возврата смену религии. Спасло Афанасия «чудо»: за купца заступились. Но это «чудо» не является для Афанасия мифологической закономерностью, это счастливый случай. В качестве вывода из этого приключения Никитин записывает: «Братья русские христиане, кто хочет пойти в Индийскую землю, тот оставь веру свою на Руси, и восславь Магомета». Ср. далее: «А в Мекку идти, значит стать в веру бесерменскую». Вопрос о вере решается относительно эмпирической территории. Предметная сфера дискурса целиком построена на эмпирических связях.

Опора на повествовательность привела к переосмыслению прежних жанровых образований, выступив важным фактором в кризисе и распаде жанровой системы средневековья. Деградация этой системы спровоцировала в рассматриваемый период складывание новых жанровых стратегий. В некоторых текстах конца XV в. обнаруживаются зачатки действия этих стратегий: в «Повести о Дракуле» - стратегии анекдота, в повестях «О Басарге и Борзосмысле», «О Петре и Февронии» - стратегии притчи.

В разделе 4. «Макростратегия фокализации письма» показывается, что сопутствующие обособлению повествовательности и переносу интенции на референтную сферу дискурса факторы, характеризуемые как «нарративизация» (появление событийности, вымысла, точек зрения), наметившись к концу XV в., в начале XVI в. получили развитие. Их совокупное действие породило макродискурсивную стратегию «фокализации» письма. Характеризуется действие этой стратегии.

В подразделе 4.1. «Формирование точек зрения и кризис истории» показывается, что в XVI веке письменность стала принимать оценочный характер. Распад конвенциональной оценочности сопровождался появлением индивидуализированных точек зрения. Полярно различные оценки одного и того же исторического факта стали появляться на рубеже XV и XVI вв.: это записи о взятии Новгорода и Пскова войсками московского царя в Московской и местных летописях, а затем осмысление казни еретиков в церковной публицистике - полемике осифлян и заволжцев. Несколько позже, в сочинениях Максима Грека и Федора Карпова, прочитываются вполне индивидуализированные, свободные от полемических установок философские суждения на самостоятельно избранные темы.

Происходила эмансипация субъективности как компонента креативной стороны дискурса. Эта эмансипация в произведениях Ивана Грозного достигла степени появления индивидуальной и вне-нормативной точки зрения креативного субъекта на предмет дискурсии.

Состоялся аксиологический переворот в референтной сфере: исторически (и онтологически) высокие предметы у Грозного начинают восприниматься индифферентно, а ценностно маркированный взгляд переносится на предметы «низкие». Это свидетельствует о повышении в письменной коммуникации роли ее креативной составляющей. Письменный дискурс, до этого относительно единый и в тематическом отношении, и в смысле аудитории-адресата, и как жанровая система, распадается на составляющие, локализуясь в разных социокультурных слоях, в точках зрения, в новых жанровых разновидностях. За этими процессами усматривается действие новой макродискурсивной стратегии фокализации письма.

Стратегия фокализации сказалась на всей литературной системе. Дискурс исторического повествования во второй половине XVI в. стал тяготеть к субъективизму, к публицистичности. Фокализация оценки сделалась креативным правилом. В XVI веке создавались целые исторические своды пропагандистского характера.

Такова «Степенная книга царского родословия», созданная при Иване Грозном с опорой на легенду о происхождении царской власти на Руси от римских цезарей. Апогеем официальной «фокализации» летописи было составление Лицевого свода, завершившего традицию русского летописания. Оценочную противоположность Лицевому своду составила «История о Великом князе Московском» Андрея Курбского: правление Ивана Грозного подвергнуто в ней резкой критике.

После иоанновского периода историческая повесть стала постепенно вытесняться из письменности, поскольку оценочный принцип креативного поведения после некоторого предела становится чужд самой природе исторического повествования.

В подразделе 2.5. процессы макродискурсивного становления на этапах XI - XIV вв. были представлены с помощью графической схемы. Эта схема продолжена с учетом полученных в пп. 3 и 4 данных:

Схема 2. Макродискурсивные процессы XI - XVI вв.

Обособление повествовательности открывает участок схемы, связанный с действием стратегии тематизации письма. Оно продолжается условно до 1504 года, который отмечен казнями еретиков и связанным с этим оформлением двух церковно-политических партий. Рубеж XV и XVI вв. - это, во-первых, происходящая в дневной культуре (максимум y) интенсивная суверенизация повествовательного начала, тяготеющего к нарративности («Хождение Афанасия Никитина», «Повесть о Дракуле»); во-вторых, совершающаяся в ночной культуре (отрицательный максимум y) кристаллизация исихастского мировоззрения, «умного делания» (Нил Сорский). Последовавшее сближение двух начал макродискурсивного становления происходит на участке XVI - XVII вв. и связано с действием стратегии фокализации письма.

Предложенная схема отражает законченный эволюционный цикл. Обозначенные двумя синусоидами начала становления в конце графика приходят к соединению у нуля ординат в соотношении, имевшем место в начале цикла. Такая завершенность схемы в соединении с открытостью хронологической перспективы (x) дает повод к выявлению модельного содержании графика. На имеющейся схеме показано становление макродискурса как взаимодействие двух начал, то есть отражено 1) становление 2) одного в 3) ином. Диалектический метод тетрактиды, изначально положенный в основу моделирования, подразумевает участие четырех начал: одно, иное, становление и факт. Фактичность словесности существует как некоторая литературная система. Поэтому в схему нужно ввести еще одно измерение, обозначающее материал, инобытие самого сущностного становления - то есть появится синусоида (z), указывающая на связь с парадигматической литературной системой. При возникновении русской письменности образцом выступала византийская литературная система. Она мыслилась как совершенная; ее качественная проявленность виделась полной (на графике - максимум ординат). Следовательно, четырехкомпонентная модель графически выглядит так:

Схема 3. Макродискурсивные процессы XI - XVII вв.

Это уже не схема, а модель. На ней, помимо прочего, видна и логика эволюции на следующем этапе, в XVII столетии -логика, которая практически характеризуется действием макростратегии фокализации письма.

В разделе 4.2. «Процессы фокализации повествования в XVII в.» говорится о развитии жанров «демократического» (В.П. Адрианова-Перетц) повествования в переходный от средневековья к Новому времени период. Развитие письма шло в направлении его фокализации: сначала в разных оценочных позициях, а затем, поскольку жанр есть кристаллизация типической разновидности коммуникативного опыта, в том числе и оценочного - в жанровых разновидностях. Под воздействием «карнавального» начала в культуре возникла жанровая разновидность сатиры, отличительным признаком которой является формальная стилизация. Как образцы сатир рассматриваются «Повесть о Ерше» и «Сказание о куре и лисе». Способ фокализации в сатире - критическая точка зрения.

Следующим этапом фокализации стало появление оригинальной новеллы. Этот жанр требует большей эмансипации креативной составляющей дискурса, чем сатира. Сатира ограничивается волюнтаризмом оценок. В новелле сама референтная ситуация оказывается вымышленной. До середины XVI в. оригинальная русская письменность в основном избегала вымысла. В новелле вымысел сделался конститутивным жанрообразующим фактором. Социокультурная среда новеллы на первых порах охватывала низшие сословия; но уже около 1680 года в среде мелкопоместного дворянства и купечества оказалось возможным создание новеллы «О Фроле Скобееве» - а значит, вымысел оказался принят дневной культурой, хотя и отнесен к «низкой» ее части.

В работе подвергнуты анализу «Повесть о Савве Грудцыне» и «Повесть о Горе и Злосчастии». На их примере показано, что русская новелла нашла компромиссный вариант, в котором герой, действуя как новеллистический авантюрист в христианском мире, остается непричастен оценке, которой он, с точки зрения этого мира, подлежит. Для этого используется мотив греха и покаяния. Греховны все похождения Саввы и молодца, героев этих произведений; покаяние же позволяет вписать их «авантюры» в христианскую аксиологию. Следствием этого было ценностное оправдание вымысла, самые разные виды которого теперь могли утвердиться в дневной культуре.

В разделе 5. «Внутренняя природа макродискурсивных закономерностей» осуществляется теоретическая интеграция наблюдений, сделанных в главе.

Становление словесности происходит в русле четырех последовательно сменяющих друг друга макродискурсивных стратегий: 1) спецификации письма, 2) интерференции письма и устной поэзии, 3) тематизации письма, 4) фокализации письма. Все эти стратегии действуют в рамках «нормативно-ролевой» (В.И. Тюпа) дискурсной формации, для которой характерны императивная картина мира, риторическая модальность убеждения, ориентирование креативного субъекта на канон, а также рецептивная установка на извлечение урока из текста. Смена макродискурсивных стратегий подчиняется закономерности, которая поддается моделированию и графической схематизации. Происходит как бы «пульсация», так что возникающий время от времени, но закономерно импульс меняет конфигурацию конструктивных начал макродискурса. В древнерусской словесности констатируется действие трех таких импульсов. Первый из них (А): с фазой нарастания его интенсивности связаны стратегия спецификации письма и порожденный ею тип писателя-«глашатая»; второй (Б): начало его интенсификации в ночной культуре породило стратегию интерференции письма и устного слова и вывело в письменность фигуру автора-«певца», а затем, с выходом в дневную культуру, он спровоцировал начало действия стратегии тематизации письма; третий (В): с ним оказывается связано действие стратегии фокализации письма.

В работе показано, что три этих импульса имеют связь каждый с эволюционной актуализацией одной из трех компетенций макродискурса: рецептивной, референтной и креативной соответственно. Открытым импульсам присвоены наименования: связанный с актуализацией рецептивной компетенции макродискурса импульс (А) - импульс экспонирования; связанный с актуализацией референтной компетенции макродискурса импульс (Б) - импульс разработки; связанный с актуализацией креативной компетенции макродискурса импульс (В) - импульс форматизации.

Связь культурогенных импульсов с актуализацией дискурсивных компетенций и со сменой макродискурсивных стратегий представлена в Таблице 2.

Таблица 2. Связь культурогенных импульсов и макродискурсивных стратегий с доминированием дискурсивных компетенций

Конец XVII века - время завершения средневекового цикла становления словесности. Однако сложившиеся закономерности: осуществление культурогенных импульсов, чередование доминирующих компетенций макродискурса, смена макродискурсивных стратегий, - эти закономерности не утрачивают своей действенности. Высказывается предположение, что они продолжают осуществляться и после завершения средневековой эпохи.

Третья глава реферируемой работы «Макродискурс русской литературы Нового времени» состоит из четырех разделов. В ней рассматривается нововременный цикл становления русской словесности, в котором ведущей сделалась институция художественности («поэтического»).

В разделе 1. «От письменности к литературе: дискурсивные процессы переходного периода» рассматривается литература XVII - начала XVIII вв.: «светское» стихотворство и ранняя драматургия. Во втором - третьем десятилетии XVII века намечается, а к середине столетия становится вполне отчетливым противостояние двух ветвей русской словесности - точнее, теперь уже письменной литературы: светской (нормативной) и «демократической». Они характеризовались, как минимум, следующими параметрами различия: отношение к вымыслу; повествовательная основа; образный строй; отношение к древнерусской традиции. «Светская» стихотворная литература не принимала вымысла, основывалась преимущественно на религиозных сюжетах и христианской топике и, будучи сориентирована на малороссийско-польские образцы, демонстрировала отрыв (впрочем, только внешний) от древнерусской традиции. Напротив, «демократическая» литература активно использовала вымысел, основывалась на устнопоэтических и бродячих сюжетах, прибегала к фольклорной топике и была традиционна.

Стратегия фокализации письма действовала не только в «демократическом» повествовании, она распространялась и на «светскую» стихотворную культуру. Импульс форматизации, спровоцировавший становление жанровых стратегий в «демократической» словесности, реализовался и в том, что литература проявила тяготение к оформлению внешнему. Опыт украинско-польской силлабики послужил образцом в осуществлении названного тяготения. Существенно новым явлением стало появление драматургии, каковой род словесности на Руси отсутствовал полностью. Природа театрального действа противоречила древнерусским представлениям, так как конститутивной составляющей пьесы Нового времени является вымысел. Поэтому появление драматургии было предвестием расставания со средневековой традицией.

Но XVII век не изменил функциональной организации литературы. Средневековые жанры апеллятивного характера - проповеди, послания - сохранились в XVII веке.

Сохранились утилитарность и риторичность литературы; стихотворная форма лишь внешне отличала ее от средневековой. При Петре I публицистические функции появились у драматургии, первоначально лишь обслуживавшей придворный церемониал. Имеется функциональная близость петровской драмы к средневековой традиции проповедничества. Ораторский дискурс распространился по целому ряду жанров. В светской литературе, помимо драмы, это была торжественная речь, а также ода. Сохранялась и церковная торжественная проповедь (Феофан Прокопович).

В целом «нормативная», или светская, словесность от второй трети XVII по первую треть XVIII века сохраняла средневековую природу, даже будучи формально (стихотворная форма, драматургическое устройство) инновационной.

Сохранялась неизменной ее дискурсивная природа. Референтная компетенция этого дискурса - императивно заданная картина мира, подчиненная жесткой каузальности и аксиологически биполярная. Креативная компетенция отмечена присутствием суггестивной установки, причем эффективность суггестии опирается на конвенции текстопорождения, по отношению к которым писатель испытывает неизменный пиетет.

Используется монологически замкнутое эмблематическое «готовое» слово. Рецептивная компетенция, как и креативная, конвенциональна: читатель находится в позиции наставляемого. Функционирование макродискурса подчинялось прежним правилам.

В разделе 2. «Макростратегия спецификации художественности: начало нововременного цикла» показано, что спецификация «поэтического» состоялась в результате действия культурогенного импульса экспонирования, связанного с активизацией рецептивной компетенции макродискурса.

Институция «поэтического» была специфицирована в русской литературе В.К. Тредиаковским, положившим начало художественному этапу ее эволюции. У Тредиаковского был предшественник - Феофан Прокопович, после которого учет поэтических правил при создании литературных произведений сделался компонентом креативной компетенции дискурса.

Но лишь к 1730-м изменилась компетентность аудитории. Осознание красоты как самостоятельной ценности становится несомненным, когда по поводу него возникает спор (эстетическая полемика Сумарокова с Тредиаковским и Ломоносовым, за которой с участием следили императрица и свет). Мало креативной инициативы Феофана; только наличие у писателя аудитории, способной занять адекватную рецептивную позицию, позволяет говорить о переменах.

Формирование институции «поэтического» в русской литературе относится к эпохе классицизма. Зрелость русского классицизма связывается с именем А.П. Сумарокова, который стремился в своем творчестве дать образец законченной жанровой системы классицистического типа. Осмыслив канон французского классицизма и особенности российской литературной традиции,

Сумароков пришел к созданию собственного канона. Творчество русских классицистов и в тематическом отношении обнаружило национальную специфику. Они обращались не только с топосами христианства и античности, но и с топосами русской истории, данными в индексальном слове киевской летописи.

Космос, который моделировал Сумароков - это «русский космос», со своими специфическими образами и формами. В ценностном отношении Сумароков сделал попытку отойти и от «абсолютистской» аксиологии в пользу ценностей христианского средневековья. В драме «Пустынник» (1757) писатель организовал конфликт между государственным и религиозным долгом: Евмений, герой драмы, отрекается от семьи, от любимой женщины, от служения обществу ради того, чтобы посвятить свою жизнь Богу.

Творчество Сумарокова обозначает критический момент в литературной эволюции. Он связан с проявлением зазора между креативной компетенцией классицистского дискурса и креативной компетентностью писателя как носителя и проводника социокультурного опыта. Классицистические нормативные модели текстопорождения обнаружили свою недостаточность как в лингвопоэтическом, так и в тематическом, и в аксиологическом отношении.

Этот эволюционный момент находит типологическую параллель в письменности XI века. Помимо общего сходства периодов, обусловленного доминантой заимствования и активизацией рецептивной составляющей макродискурса, есть соответствие, связанное с дискурсивным устройством «Слова о Законе и Благодати».

Рецептивная компетентность древнерусской образованной аудитории, которой было адресовано «Слово», задавалась, помимо христианских ценностей, еще и ценностями национально-родовыми. Креативная компетентность составителя «Слова» подразумевала умение соединить эти две доминанты. Аналогично, рецептивная компетентность сумароковской аудитории задавалась не только абсолютистским идеалом классицизма, но и ценностями христианства, неразрывно сплавленными с родовыми и в этом качестве предстающими как традиционные. Креативная компетентность Сумарокова-писателя диктовала ему задание соединить классицистскую и традиционную доминанты (в структуре «русского космоса») и показать их неразрешимую в нормативной эстетике конфликтность (в драме «Пустынник»).

Усматривается закономерность: следующей критической точкой в эволюции словесности после начала действия импульса экспонирования оказывается точка адаптирования. Заимствуемая институция и свойственная ей парадигма, модифицируясь, адаптируются к устройству макродискурса. Характер «поэтического» приобретает национальную специфику: ценностную, образно-тематическую, языковую. Эта закономерность видна на схеме.

Схема 4. Макродискурсивные процессы XI - XVIII вв.

1730 год условно принят как время, с которым связывается начало действия стратегии спецификации художественного. Две другие даты, введенные в модель - 1047 год (предполагаемое время создания «Слова о Законе и Благодати») и 1760 («русский космос» Сумарокова). Этими датами отмечено действие фактора адаптирования. Начальные периоды действия стратегии спецификации в средневековом и нововременном периодах оказываются, таким образом, изоморфны.

В разделе 3. «Динамика критериев и смена парадигм художественности» показано, что дальнейшая эволюция словесности осуществлялась путем заполнения заимствованной европейской системы оригинальными образцами. Аналогичным образом обстояло дело в XI - XII веках, на типологически подобном этапе средневекового цикла. Однако нововременной цикл обладает спецификой относительно средневекового: новая парадигма динамична.

Начиная с эпохи Просвещения в европейской (и российской) эстетической мысли стал осуществляться поиск новых пониманий художественного. На эволюционные процессы накладывалась модификация эстетических взглядов.

В подразделе 3.1. «Критерии художественности в писательской рефлексии (конец XVIII - начало XIX вв.)» отмечается, что изменение представлений о поэзии связано с кризисом парадигмы рефлективного традиционализма.

Представление о литературном творчестве как о деятельности по образцам перестало соответствовать новому культурному опыту. К концу XVIII столетия европейская эстетика освободилась от нормативных оснований, которые поддерживали ее на протяжении эпохи рефлективного традиционализма. У Дидро и Канта в основе искусства находится гений художника, противопоставленный подражанию.

В России зарождение новых взглядов на поэзию связано с литературной деятельностью Н.М. Карамзина. В статье «О сравнении древней, а особливо греческой, с немецкою и новейшею литературою» (1791) писатель показал качественное различие между классической («древней») и современной литературами.

Оно связано с типом рецепции: «Различие древней и новой поэзии состоит в различности цели их. Образование и просвещение диких людей было целию древних, а у нас только удовольствие и забава» Карамзин Н.М. Избранные статьи и письма. М., 1982. С. 32.. Взаимная корреляция дискурсивных составляющих (рецептивной и референтной) интуитивно осознавалась Карамзиным: «Различность содержания поэзии есть необходимое сего следствие» Там же..

Кроме того, разница цели порождает различные типы риторического поведения, то есть требует и иной креативной составляющей: «Благородная трогательная простота есть характер древних; а новых украшение и искусство» Там же.. Фактически Карамзин противопоставил нормативному «древнему» новый тип дискурса, складывающийся в «дивергентной» (В.И. Тюпа) формации.

Понимание качественной новизны современного искусства было свойственно В.А. Жуковскому, Д.В. Веневитинову, В.Ф. Одоевскому. Их объединяло представление о том, что современность противостоит и античности, и средневековью как эпохам, ориентированным на образцы прошлого.

Литераторы конца XVIII - начала XIX вв. видели свою эпоху как отмеченную эмансипацией авторской субъективности и новизной задач искусства. Сдвиг художественной парадигмы породил новый для русской словесности феномен - рефлексию об исторической природе поэзии.

В подразделе 3.2. «Дискурсивный традиционализм и жанровые новации (1760-е гг.)» показывается, что на новом этапе дискурсивное устройство произведений претерпевает перемены, влияющие на их жанровую природу.

С кризисом классицизма во второй половине XVIII столетия в жанровой системе драматургии на первый план вышел «средний» жанр драмы (сумароковский «Пустынник» предвосхитил сочинения В. Лукина). Этот жанр был адресован «третьесословному» зрителю. В референтном отношении драма являла мир долженствования: выбор ее героя между добродетелью и пороком имел предсказуемые последствия.

Креативная компетенция драмы отмечена трансформацией установки на готовое слово. У Лукина нет мифологических героев, за которыми стоят заданные значения; однако появляются персонажи с индексальными фамилиями. Кроме того, и прямые поучения (самого автора в Предисловии и резонеров) присутствуют.

Автор продолжает ощущать себя обладателем правильного мировидения и сообщает его аудитории, а рецептивная установка направлена на извлечение урока. Однако меняется рецептивная компетентность: классический культурный тезаурус и соответствующие ему ожидания уступают место интересу к реальной действительности.

В эпическом роде в рассматриваемый период также появился жанр, отличавшийся внешней новизной, но традиционный в плане дискурсивной организации. Это эпистолярный роман. В Европе эпистолярный роман с его фиктивной событийностью был жанром обновленной философской прозы, точно отвечавшим запросам времени.

В нем осуществлялась нарративизация философского дискурса, в свою очередь, знаменовавшая совершавшийся в дневной культуре европейских государств переход к доминированию нарративного типа текста в противоположность ментативному Обоснование оппозиции нарратива и ментатива находится в общефилософском (Декарт, Спиноза) различении двух атрибутов субстанции: протяженности и мышления. В нарративе доминирует референция к «протяженности» хронотопа, в ментативе - к ментальной ситуации: «к мышлению как таковому и его речевой форме». - Максимова Н.В. «Чужая речь» как коммуникативная стратегия. М., 2005. С.  110.. Эпистолярная художественная проза - роман в письмах - при сохранении хронотопической референции, характерной для нарратива, по типу содержания преимущественно опирается на референцию ментальную.

Первым в России образцом эпистолярного романа стало произведение Ф. Эмина «Письма Эрнеста и Доравры» (1766). Роман в письмах открыл путь в литературу прозаическим сочинениям, ранее стоявшим вне художественной системы. В нем также происходило включение в нарративный дискурс ментативных компонентов - новое для российской художественной литературы явление. При рассмотрении романа Эмина (а также и драмы В. Лукина) в поле зрения держится тот факт, что эти произведения созданы путем жанрового заимствования. Российский писатель Ф. Эмин не шел, в поисках контакта с аудиторией, путем от ментатива к нарративу, на котором в Европе был открыт роман в письмах. Напротив, он двигался путем внедрения рефлексивных фрагментов в приключенческое повествование. Креативная установка писателя сложилась под влиянием образца. Ожидания российского читателя, в свою очередь, формировались знакомством с европейской литературой.

Возникновение названных инновационных явлений обусловлено кризисом художественной парадигмы рефлективного традиционализма. Сам этот кризис сделался возможным на фоне более масштабного перелома, затронувшего все сферы общественной коммуникации и заключавшегося в архаизации нормативной и становлении «дивергентной» дискурсной формации.

В подразделе 3.3. «Переход к дивергентной формации в нарративном дискурсе» характеризуется дивергентная формация и рассматриваются переходные процессы. Дивергентная формация предполагает иные, чем нормативная, контуры креативной, рецептивной и референтной компетенций дискурса. Референтная компетенция опирается на «окказиональную» (Х. Перельман), релятивную картину мира. Особенность креативной компетенции связана с использованием иконической (Ч. Пирс) знаковости, в противовес эмблематической знаковости «авторитетного» слова в нормативной формации. Рецептивная компетенция подразумевает критическое отношение к высказыванию и «акратическую» (Р. Барт) его интерпретацию.

В эпоху классицизма проза существовала как вненормативное явление и развивалась преимущественно в сочинениях третьесословных писателей. Ситуация стала меняться в последней трети XVIII столетия, когда сословные границы перестали жестко определять сферы функционирования различных типов литературного дискурса. Третье сословие стало все активнее проникать в литературу (Ф. Эмин, М. Чулков, М. Комаров, В. Левшин и другие). Эти авторы испытали большое влияние новеллистической прозы XVII_XVIII веков, а также фольклорных жанров, прежде всего сказки. В названных жанрах занимательность находится на первом месте, подчиняя себе нравоучение. Жанровая стратегия анекдота в творчестве третьесословных писателей доминировала. Но в их произведениях стала складываться новая разновидность дискурса. Она наследует от новеллистической прозы ее референтную составляющую: авантюрный, «случайностный» мир. Однако иной становится позиция писательского сознания, обращенного на этот мир; иные, соответственно, креативная и рецептивная составляющие. Такой дискурс учитывает зазор между «благородным» адресатом и «демократическим». Поскольку конвенционален «благородный» читатель, то формально дискурс обращается к нему. Формальность этой манифестации нередко приобретает откровенно пародийный, даже сатирический характер - например, у М. Чулкова в разделе «Посвящение» «Пригожей поварихи». С формальной концепцией адресата связаны этикетные оговорки писателя, ссылки на собственное несовершенство, условность которых осознавалась и автором, и аудиторией. По существу же дела писатель обращался именно к демократическому читателю. Креативная позиция автора обнаруживается в композиционных принципах, заставляющих вспомнить либо о сказке (сказки В. Левшина), либо об авантюрном романе (М. Чулков), либо о басне (Ф. Эмин). Рецептивная установка повестей находит выражение в их стилистике, которая воссоздает живой язык разговорного просторечия.