Размещено на http://www.allbest.ru/

Реферат

По литературе на тему:

О жизни и творчестве Н.С. Гумилева

О жизни и творчестве Н.С. Гумилева

гумилев литературный поэт

Говорят, фамилия Гумилёвых происходит от латинского слова humilis, что значит: смиренный.

Николай Степанович Гумилёв родился 3(15) апреля 1886 года в Кронштадте, где Степан Яковлевич дослуживал последний год корабельным врачом перед выходом в отставку. Николай родился бурной штормовой ночью, и, по семейному преданию, старая нянька предсказала, что у него «будет бурная жизнь». С раннего возраста он делал себя сам, и потому признавал над собою только собственный суд.

9 февраля 1887 года был подписан высочайший приказ о выходе С.Я. Гумилёва в отставку с мундиром и пенсионом, по соседству с летней императорской резиденцией, в Царском Селе, где уже был облюбован тихий дом на Московской улице, в который и перебралась семья.

Особым пристрастием к наукам младший Гумилёв не отличался ни в детстве, ни в юности. Но в пять лет уже умел читать и не без удовольствия сочинял, выискивая из обилия слов именно рифмующиеся. Получив первоначальное минимальное образование на дому, Николай успешно сдал экзамен в приготовительный класс Царскосельской гимназии, однако вскоре заболел и вынужден был прервать занятия.

В 1900 году семья Гумелева переехала в Тифлис. Время проведённое на Кавказе - более двух лет - было очень насыщенным и многое дало юному Гумилёву. 8 сентября 1902 года, в газете «Тифлисский листок » было опубликовано его стихотворение «Я в лес бежал из городов …»

В 1903 году он вернулся в Царское Село уже автором целого альбома пусть откровенно подражательных, но искренних романтических стихотворений.

Именно здесь, в Царском селе, впервые за долгие гимназические годы учебное заведение стало привлекать Гумилёва. В седьмой класс был определён интерном (вольнослушателем). Николай Степанович Гумилёв посветил памяти директора гимназии, поэта Иннокентия Фёдоровича Анненского, строки поистине благодарного ученика:

Я помню дни: я, робкий, торопливый,

Входил в высокий кабинет,

Где ждал меня спокойный и учтивый,

Слегка седеющий поэт.

Десяток фраз, пленительных и странных,

Как бы случайно уроня,

Он вбрасывал в пространство безымянных

Мечтаний - слабого меня…

Довольно болезненный в детстве, он вопреки физической слабости всегда старался верховодить, всегда претендовал на роль вождя и был им. С детства застенчивый, всячески преодолевал и этот недостаток. Быть может, и стихи он стал сочинять не в последнюю очередь из жажды славы: никто вокруг не умел, а его фамилия была уже напечатана в газете, значит, и в этом он выше других.

В конце декабря 1903 года поэт знакомится с молоденькой гимназисткой Анной Горенко, будущей поэтессой Анной Ахматовой. После первой встречи Коля Гумилев стал поджидать Аню Горенко, искать с ней вроде бы случайных встреч. Девушка упрямо избегала его, Ане он не нравился. Коля Гумилев был в этот ранний период несколько деревянным, высокомерным с виду. Роста высокого, худощав, с очень красивыми руками, несколько удлиненным бледным лицом -- внешность не очень яркая, но не лишенная элегантности. По свидетельству современников Гумилев влюбился в Анну без памяти.

На пасху 1904 года Гумилевы в своем доме давали бал, на котором в числе гостей первый раз была Аня. С этой весны начались их регулярные встречи. О чем говорили они? О грехе, страдании, об искушении, о предчувствии страстей и бед. Впереди их ждала разлука длиною в несколько лет. За эти годы Гумилев побывал в Африке, несколько лет жил в Париже.

«Путь конквистадоров» Николай Гумилёв издал на деньги родителей за год до окончания гимназии, в 1905 году, когда ему исполнилось 19 лет. «Путь конквистадоров» Гумилёв никогда не переиздавал, откровенно давая понять, что и сам считает первую книгу пробой пера, уроком, подготовкой к творчеству, но не самим творчеством, достойным его, Гумилёва, уровня. Только три стихотворения из всего сборника, да и то переделанные, отшлифованные, можно даже сказать - огранённые, счёл он возможным потом «вернуть» читателям.

Я конквистадор в панцире железном,

Я весело преследую звезду,

Я прохожу по пропастям и безднам

И отдыхаю в радостном саду.

Как смутно в небе диком и беззвездном!

Растет туман… но я молчу и жду

И верю, я любовь свою найду…

Я конквистадор в панцире железном.

И если нет полдневных слов звездам,

Тогда я сам мечту свою создам

И песней битв любовно зачарую.

Я пропастям и бурям вечный брат,

Но я вплету в воинственный наряд

Звезду долин, лилею голубую.

Но «Путь конквистадоров», конечно, не просто добросовестно выполненный «урок», а и начавшее оформляться, очерчиваться самостоятельное миропонимание. Будь по-другому, книжка, как многие прочие, выходившие тогда, прошла бы незамеченной. Однако ж вскоре после её выхода в№ 11 «Весов» появилась рецензия написанная Валерием Брюсовым. Это было для Гумилёва важным, и, с присущей ему памятливостью, он долгие годы хранил признательность своему открывателю: сначала как влюблённый и прилежный ученик; затем как коллега и даже как оппонент.

Аттестат зрелости он получил уже двадцатилетнем, 30 мая 1906 года. А ещё до официального завершения курса обучения появилось желание поехать за границу. Думается, в том, что он уехал в Париж, просматривается не страсть к наукам (хотя Гумилёв и поступил в Соборну), а в первую очередь его неуемная страсть к путешествиям.

Конечно, отъезд сделал и без того не слишком большой круг его литературных знакомств ещё более узким. К творчеству он относился как к работе, к ремеслу, в котором тоже есть мастера и есть подмастерья в зависимости от владения приёмами, техникой. И несмотря на то, что он усиленно ищет «границу, где кончается опыт и начинается творчество», всё же в этот период именно опытами отдаёт больше всего времени и сил, изучает законы стихосложения.

Брюсов, теперь уже явно взяв шефство над юным подопечным,

Помогал ему не только литературными консультациями. Он свёл Гумилёва со своими парижскими знакомыми, уберёг его от некоторых ошибок и поспешных шагов.

Первый парижский период характерен ещё и тем, что Гумилёв впервые столкнулся с изданием журнала. Затем в его жизни будет немало подобных попыток, но «Сириус» первая из них.

Вернувшись в мае 1907 года в Россию, 20 июня он уже вновь был в Париже, пытаясь осмыслить случившееся с ним за два киевско-московско-петербургских месяца: и встречу с Брюсовым, и освобождение от воинской службы, и очередной отказ Анны Горенко выйти за него замуж. О эти отказы, столь глубоко ранившие душу «конквистадора»! Известно, что после двух из них Гумилёв пытался покончить собой.

Несмотря на все трудности пребывания во Франции и материальные, и нравственные, Гумилёв не забывал об основном, как он для себя определил, деле - литературном творчестве. Собиралась вторая книга - вышедшей в январе 1908 года сборник «Романтические цветы», изданный за свой счёт и посвящённый Анне Андреевне Горенко.

Воспоминание

Над пучиной в полуденный час

Пляшут искры, и солнце лучится,

И рыдает молчанием глаз

Далеко залетевшая птица.

Заманила зеленая сеть

И окутала взоры туманом,

Ей осталось лететь и лететь

До конца над немым океаном.

Прихотливые вихри влекут,

Бесполезны мольбы и усилья,

И на землю ее не вернут

Утомленные белые крылья.

И когда я увидел твой взор,

Где печальные скрылись зарницы,

Я заметил в нем тот же укор,

Тот же ужас измученной птицы.

О «Романтических цветах» будет затем с издёвкой писать газета «Царскосельское дело», которая никогда не упускала случая продемонстрировать своё отношение к Гумилёву; не слишком корректно отзовётся о книге и журнал «Образование» доселе хваливший его стихи «мертворождёнными, рассудочными и холодными» и убеждала читателей в том, что «если признать основным принципом искусства нераздельность формы и содержания, то стихи г. Гумилёва пока большей частью не пойдут под понятие искусства».

Но две рецензии - Валерия Брюсова и Иннокентия Анненского - стали определяющим для Гумилёва и его книги, как именно первый и последний аккорды.

Теперь эстет Анненский достаточно подробно перечислил достоинства «Романтических цветов», сделав это не просто живо, но и даже как-то гурманно-изящно.

Отказ

Царица -- иль, может быть, только печальный ребенок, --

Она наклонялась над сонно-вздыхающим морем,

И стан ее стройный и гибкий казался так тонок,

Он тайно стремился навстречу серебряным зорям.

Сбегающий сумрак. Какая-то крикнула птица,

И вот перед ней замелькали на влаге дельфины.

Чтоб плыть к бирюзовым владеньям влюбленного принца,

Они предлагали свои глянцевитые спины.

Но голос хрустальный казался особенно звонок,

Когда он упрямо сказал роковое «не надо»…

Царица -- иль, может быть, только капризный ребенок,

Усталый ребенок с бессильною мукою взгляда.

«Одна из сокровеннейших мыслей» к тому времени уже начинала получать воплощение в экзотических стихах. Причина конечно, не только в первом краткосрочном путешествии в Африку и увлечённости этим континентом; причина прежде всего в попытке найти наиболее полный, оптимальный способ самовыражения на уровне целой платформы, системы.

Экзотичность тоже была необходимым кирпичиком в планомерном делании Гумилёвым самого себя. Имя его всё чаще появляется на страницах газет и журналов, и далеко не всегда как поэта: только в 1908 году он выступает с рассказами, новеллами, рецензиями и статьями в «Весах», «Речи», «Русской мысли», «Весне»… Расширяется круг его литературных знакомств - как парижских, так и, в меньшей пока степени, петербургских.

В ноябре 1909 года он отправляется в Абиссинию.Однако результат превзошел ожидания и самого Гумилёва, так как увлечение переросло в страсть. Экзотика в поэзии Гумилёва, никогда не была самоцелью, но если сначала она присутствовала как выражение мечты (начиная с детского возраста, со стихотворения об «Озере Дели», написанном в шесть лет), то затем, в зрелом возрасте, стала отражением его, мировидения и бытия.

В апреле 1910 года произошли два знаменательных события: вышла третья книга стихов «Жемчуга» и 25 апреля состоялось венчание с Анной Андреевной; спустя неделю молодожёны отправились во Францию, в свадебное путешествие. Впрочем, едва из него вернувшись, Гумилёв тут же, в сентябре, уехал в Африку: его по-прежнему манила Аддис-Абеба.

На полярных морях и на южных…

На полярных морях и на южных,

По изгибам зеленых зыбей,

Меж базальтовых скал и жемчужных

Шелестят паруса кораблей.

Быстрокрылых ведут капитаны,

Открыватели новых земель,

Для кого не страшны ураганы,

Кто изведал мальстремы и мель,

Чья не пылью затерянных хартий, --

Солью моря пропитана грудь,

Кто иглой на разорванной карте

Отмечает свой дерзостный путь

И, взойдя на трепещущий мостик,

Вспоминает покинутый порт,

Отряхая ударами трости

Клочья пены с высоких ботфорт,

Или, бунт на борту обнаружив,

Из-за пояса рвет пистолет,

Так что сыпется золото с кружев,

С розоватых брабантских манжет.

Пусть безумствует море и хлещет,

Гребни волн поднялись в небеса,

Ни один пред грозой не трепещет,

Ни один не свернет паруса.

Разве трусам даны эти руки,

Этот острый, уверенный взгляд

Что умеет на вражьи фелуки

Неожиданно бросить фрегат,

Меткой пулей, острогой железной

Настигать исполинских китов

И приметить в ночи многозвездной

Охранительный свет маяков?

Книга «Жемчуга» посвящена Брюсову. В ней уже зреет зерно будущего направления - того самого акмеизма, который, по убеждению Гумилёва, должен будет спасти отечественную поэзию.

Вечер

Еще один ненужный день,

Великолепный и ненужный!

Приди, ласкающая тень,

И душу смутную одень

Своею ризою жемчужной.

И ты пришла… ты гонишь прочь

Зловещих птиц -- мои печали.

О, повелительница ночь,

Никто не в силах превозмочь

Победный шаг твоих сандалий!

От звезд слетает тишина,

Блестит луна -- твое запястье,

И мне во сне опять дана

Обетованная страна --

Давно оплаканное счастье.

Принявший к этому времени участие в создании нескольких журналов и литературной организации, в которой верховодил всё-таки пе он, а Вячеслав Иванов, Гумилёв на этот раз взял в свои руки все бразды. Убеждённый в том, что стихи может писать каждый грамотный человек, овладевший техникой, ремеслом,

О создании акмеизма было официально заявлено 11 февраля 1912 года на заседании «Академии стиха», а в №1 «Аполлона» за 1913 год появились статьи Гумилёва «Наследие символизма и акмеизма».

Единственный, кому, как учителю акмеизма, сохранил приверженность сам Гумилёв, даже когда он уже перерос созданную школу, был Готье.

1912 год, предельно насыщенный литературными делами был насыщен и событиями личной жизни: вместе с Ахматовой была предпринята поездка в Италию; родился сын Лев. Гумилёв со своим племянником Сверчковом, в апреле 1913 года, через Одессу морем отправился в Африку. Коллекция, которую они там собрали, по мнению специалистов, по своей полноте стоит на втором месте после коллекции, привезённой Миклухо-Маклаем.

Об африканских экспедициях Гумилёва можно было бы написать отдельную книгу. Частично написал её сам поэт - в стихах «Шатра», в «Африканском дневнике», часть которого недавно обнаружена.

«Чужому небу» суждено было стать последней «мирной» книгой поэта. Следующая, «Колчан», вышла только спустя четыре года. Правда, было немало промежуточных публикаций в периодике - как стихов, так и прозы, тех же «Записок кавалериста».

Спустя 24 дня после объявления войны, 24 августа, несмотря на полученное ещё в 1907 году из-за косоглазия освобождение, он записывается добровольцем в лейб-гвардии уланский полк.

В 1944 году Анна Ахматова напишет:

Две войны, моё поколение,

Освещали твой страшный путь.

Но первую войну он не воспринял как «страшный путь».

Другие ритмы и мотивы слышались ему:

Солдаты громко пели, и слова

Невнятны были, сердце их ловило.

«Скорей вперёд! Могила, так могила!

Нам ложем будет свежая трава,

А пологом - зелёная листва,

Союзником - архангельская сила».

Как и ко всему, что делал, к своему участию в войне Гумилёв отнесся крайне серьёзно. Добившись зачисления в армию и выбрав кавалерию, он тут же стал тренироваться, совершенствоваться в стрельбе, езде и фехтовании.

Служил Гумилёв прилежно, отличался храбростью - о том говорит и быстрое его продвижение до прапорщика, и два Георгиевских креста - 5 и 3 степени, которые давались за исключительное мужество. Был в уланском полку, затем в гусарском.

В конце декабря 1915 года вышла книга стихов «Колчан», в которую поэт включил и то, что было создано им на фронте. Книга посвящена Татьяне Викторовне Адамович, с которой поэт познакомился до войны, в январе 1914 года.

Ни шороха полночных далей,

Ни песен, что певала мать, --

Мы никогда не понимали

Того, что стоило понять.

И, символ горнего величья,

Как некий благостный завет,

Высокое косноязычье

Тебе даруется, поэт

«Колчан», собрал в себе, по замыслу автора, «стрелы»стихи, передающие состояния человека на войне: это и «Война», и «Пятистопные ямбы», и «Наступление», и «Смерть».

Наступление

Та страна, что могла быть раем,

Стала логовищем огня,

Мы четвертый день наступаем,

Мы не ели четыре дня.

Но не надо яства земного

В этот страшный и светлый час,

Оттого что Господне слово

Лучше хлеба питает нас.

И залитые кровью недели

Ослепительны и легки,

Надо мною рвутся шрапнели,

Птиц быстрей взлетают клинки.

Я кричу, и мой голос дикий,

Это медь ударяет в медь,

Я, носитель мысли великой,

Не могу, не могу умереть.

Словно молоты громовые

Или воды гневных морей,

Золотое сердце России

Мерно бьется в груди моей.

И так сладко рядить Победу,

Словно девушку, в жемчуга,

Проходя по дымному следу

Отступающего врага.

Но не меньше в нём стрел Амура. И - стрел острой философской мысли.

Если война и была важна для Гумилёва, то - в личном плане, как ещё один из способов вечного его самоутверждения, но никак не в плане творческом - как, к примеру, та же Африка.

Африканская ночь

Полночь сошла, непроглядная темень,

Только река от луны блестит,

А за рекой неизвестное племя,

Зажигая костры, шумит.

Завтра мы встретимся и узнаем,

Кому быть властителем этих мест.

Им помогает черный камень,

Нам -- золотой нательный крест.

Вновь обхожу я бугры и ямы,

Здесь будут вещи, мулы тут;

В этой унылой стране Сидамо

Даже деревья не растут.

Весело думать: если мы одолеем, --

Многих уже одолели мы, --

Снова дорога желтым змеем

Будет вести с холмов на холмы.

Если же завтра волны Уэби

В рев свой возьмут мой предсмертный вздох,

Мертвый, увижу, как в бледном небе

С огненным черный борется бог.

Достигший «высокого косноязычья», Гумилёв в «Колчане» окончательно выходит на собственный свой путь. Произошла переоценка ценностей, о которой можно догадаться по строчкам:

Я не прожил, я протомился

Половину жизни земной.

Ясно, что путь «конквистадорства» в том его виде, как до сих пор, уже отринут окончательно.

Организаторские способности Гумилёва, его деятельная энергия, соединённая с признанным к тому времени мастерством, не могли остаться незамеченными хотя бы по той простой причине, что сам он этого бы не позволил. Духовный его подъём, объясняемый возращении в литературу, счастливо совпал с открывшимися возможностями. Он переиздаёт свои книги («Жемчуга», «Романтические цветы»), издаёт одну за другой новые(«Мик», «Фарфоровый павильон», «Костер»), читает лекции в многочисленных студиях и объединениях, занимается активной переводческой деятельностью, снова возвращается к литературной критике.

Подойдя к 20-м годам как основатель акмеизма, интересный критик, оригинальный драматург (трагедия «Отравленная туника», драмы «Дон Жуан в Египте», «Актеон», «Игра», «Гондола», «Дитя Аллаха»), Гумилёв, конечно, в первую очередь воспринимался как поэт, чьё мастерство становилось всё совершенней.

Однако вышедший в 1918 году сборник «Костер» не привлёк особого внимания критики. Эта книга, во многом не похожа на прежние, вызывает интерес тем, что энергия, ранее обращаемая поэтом в экзотику, теперь направлена в иное русло. Это - самая русская по содержанию из всех книг Гумилёва.

Осень

Оранжево-красное небо…

Порывистый ветер качает

Кровавую гроздь рябины.

Догоняю бежавшую лошадь

Мимо стекол оранжереи,

Решетки старого парка

И лебединого пруда.

Косматая, рыжая, рядом

Несется моя собака,

Которая мне милее

Даже родного брата,

Которую буду помнить,

Если она издохнет.

Стук копыт участился,

Пыль все выше.

Трудно преследовать лошадь

Чистой арабской крови.

Придется присесть, пожалуй,

Задохнувшись, на камень

Широкий и плоский,

И удивляться тупо

Оранжево-красному небу,

И тупо слушать

Кричащий пронзительно ветер.

Рабочий

Он стоит пред раскаленным горном,

Невысокий старый человек.

Взгляд спокойный кажется покорным

От миганья красноватых век.

Все товарищи его заснули,

Только он один еще не спит:

Все он занят отливаньем пули,

Что меня с землею разлучит.

Кончил, и глаза повеселели.

Возвращается. Блестит луна.

Дома ждет его в большой постели

Сонная и теплая жена.

Пуля им отлитая, просвищет

Над седою, вспененной Двиной,

Пуля, им отлитая, отыщет

Грудь мою, она пришла за мной.

Упаду, смертельно затоскую,

Прошлое увижу наяву,

Кровь ключом захлещет на сухую,

Пыльную и мятую траву.

И Господь воздаст мне полной мерой

За недолгий мой и горький век.

Это сделал в блузе светло-серой

Невысокий старый человек.

В то же время зимою 1918-1919 годов Гумилёв много пишет об Африке. Это своего рода прощальный вздох, воспоминание о том, чему не суждено повториться.

История развития творчества Гумилёва - история опозданий. Как поздно закончил он обучение в гимназии, так поздно завершил и поэтическое ученичество, и затем события, происходящие вне, находили в нём отражение лишь спустя время.

Как в первом своём сборнике - «Пути конквистадоров» Гумилёв пытался найти маску, так в последнем - «Огненном столпе» стремиться он понять тайну мироздания и движения души, зачастую независимые от человеческого желания.

«Огненный столп» вышел как раз посредине нормального по срокам земного странствия: автору - известному поэту и путешественнику, профессору, неутомимому организатору и руководителю - было 35 лет. Взлёт. Расцвет. Вершина. И книга, посвящённая второй жене, Анне Николаевне Энгельгардт, подтверждала это. «Лучшей из всех книг Гумилёва» назвал её тогда же один из критиков.

Эту, лучшую свою книгу ему уже не суждено увидеть напечатанной.

Отказавшись от надуманных красивостей и книжности, в «Огненном столпе» поэт простыми словами, которых чурался раньше, размышляет о жизни и смерти, о любви и ненависти, о добре и зле, поднимаясь до филосовских высот и оставаясь при этом предельно земным. Его мысли о душе, пронизывающие почти все стихотворения, потребность осмысления именно земного пути.

Как и всякому большому поэту, Гумилёву был присущ дар предвидения. И потому стихотворение «Память» это попытка итога и в то же время - пророчества: вот таким я был, вот этим жил, к этому стремился, но - останется ли всё это, тем ли оно было, чтобы остаться?

Память

Только змеи сбрасывают кожи,

Чтоб душа старела и росла.

Мы, увы, со змеями не схожи,

Мы меняем души, не тела.

Память, ты рукою великанши

Жизнь ведешь, как под уздцы коня,

Ты расскажешь мне о тех, что раньше

В этом теле жили до меня.

Самый первый: некрасив и тонок,

Полюбивший только сумрак рощ,

Лист опавший, колдовской ребенок,

Словом останавливавший дождь.

Дерево да рыжая собака,

Вот кого он взял себе в друзья,

Память, Память, ты не сыщешь знака,

Не уверишь мир, что то был я.

И второй… Любил он ветер с юга,

В каждом шуме слышал звоны лир,

Говорил, что жизнь -- его подруга,

Коврик под его ногами -- мир.

Он совсем не нравится мне, это

Он хотел стать богом и царем,

Он повесил вывеску поэта

Над дверьми в мой молчаливый дом.

Я люблю избранника свободы,

Мореплавателя и стрелка,

Ах, ему так звонко пели воды

И завидовали облака.

Высока была его палатка,

Мулы были резвы и сильны,

Как вино, впивал он воздух сладкий

Белому неведомой страны.

Память, ты слабее год от году,

Тот ли это, или кто другой

Променял веселую свободу

На священный долгожданный бой.

Знал он муки голода и жажды,

Сон тревожный, бесконечный путь,

Но святой Георгий тронул дважды

Пулею нетронутую грудь.

Я -- угрюмый и упрямый зодчий

Храма, восстающего во мгле,

Я возревновал о славе Отчей,

Как на небесах, и на земле.

Сердце будет пламенем палимо

Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,

Стены нового Иерусалима

На полях моей родной страны.

И тогда повеет ветер странный --

И прольется с неба страшный свет,

Это Млечный Путь расцвел нежданно

Садом ослепительных планет.

Предо мной предстанет, мне неведом,

Путник, скрыв лицо: но всё пойму,

Видя льва, стремящегося следом,

И орла, летящего к нему.

Крикну я… Но разве кто поможет, --

Чтоб моя душа не умерла?

Только змеи сбрасывают кожи,

Мы меняем души, не тела.

И «Заблудившийся трамвай» стремление осознать свой, тот самый земной пока ещё, путь:

Где я? Так томно и так тревожно

Сердце моё стучит в ответ:

Видишь вокзал, на котором можно

В Индию Духа купить билет.

Как в «Душе и теле», так и здесь, в «Заблудившемся трамвае», уже разъединяемое единство телесного и духовного.

Посредине странствия земного принято ставить вопросы. Поэт поставил их - своим творчеством, своей судьбой: жизнью и смертью.

3 августа 1921 года Николай Гумилёв был арестован по подозрению в участии в заговоре, эта новость потрясла многих. Походы в ЧК ничего не дали - поэта не отпустили. Долгие годы вопрос о так называемом «таганцевском заговоре» (по фамилии якобы руководителя, В.Н.Таганцева ) и о самой петроградской боевой организации оставался открытым.

24 августа 1921 года Петроградская Губчека приняла постановление о расстреле участников «таганцевского заговора» (всего 61 человек).

1 сентября 1921 года был расстрелян.

Тридцать пять лет прожил поэт; сейчас наступила вторая его жизнь - его возвращение к читателю. Да, без Гумилёва отечественная литература - не только поэзия, но и критика, и проза - не полна. Его творчество не только в Серебряном веке русской поэзии имело большое значение, но и оказало влияние на дальнейшее развитие литературы.

Размещено на Allbest.ru