"Слово о полку Игореве" и "Задонщина"

Описывая первые неудачные для русских схватки на Куликовом поле, автор вспоминает раненых воевод, применяя к ним необычное для литературы его времени сравнение с турами, которое приводит на память соответствующий образ «Слова», где туры - «храбрая дружина» князей Рюрика и Давида Ростиславичей:

Не ваю ли храбрая дружина рыкают акы тури, ранены саблями калеными на поле незнаеме? Не тури возрыкають на поле Куликове побежени у Дону великого, взопиша князи рускыя и бояры и воеводы великого князя и князи белозерстии посечени от поганых татар...

Простому сопоставлению в «Слове» «рыкают акы тури» в «Задонщине» соответствует развернутое отрицательное сравнение: «Не тури возрыкають... взопиша князи...» В этом отличии сказалась одна из характерных черт стилистической манеры Софония: в то время как в «Слове» преобладают нераскрытые метафоры и символы, в «Задонщине» наблюдаем стремление к точности и конкретности изложения, приводящее к тому, что в ней метафора или метафорическое сравнение раскрывается полностью в трехчленной или двучленной отрицательной формуле сравнения: «Уже бо... стук стучит, гром гремит... То ти... не стук стучить, ни гром гремить... стучит силная рать... гремят удальцы руские...»; «И притекоша серые волци... то ти были не серые волци... приидоша поганые татарове...» В данном эпизоде применена двучленная форма: «Не тури возрыкають... взопиша князи рускыя...» Вопросительная интонация, естественная в обращении автора «Слова» к князьям, в «Задонщине», где лишь сообщается о раненых воеводах, отсутствует.

В «Задонщине» следует дальше рассказ об иноке Пересвете, бившемся с «печенегом». Весь этот эпизод пронизан параллелями к своеобразной поэтической фразеологии «Слова». Так, появление на месте поединка Пересвета и предсказание Осляби автор передает словами, напоминающими рассказ «Слова» о князе Борисе Вячеславиче, убитом в битве на Нежатиной Ниве в 1078 г. Для этого князя место битвы было местом «суда божьего», так как летописец объяснял его смерть наказанием за похвальбу. Для Пересвета «судное место» - Куликово поле, где должен был решиться в поединке спор между ним и воином из войска Мамая.

Бориса же Вячеславличя слава на суд приведе и на Канину зелену паполому постла за обиду Ольгову храбра и млада князя. Черньца Пересвета бранского боярина привели на судное место... уже голове твоей летети на траву ковыл, а чаду моему Якову на ковыли зелене лежати на поли Куликове за веру христьянскую и за обиду великого князя Дмитрия Ивановича.

Истолкование выражения «Слова» «на Канину зелену паполому постла» до сих пор вызывает много споров [17], и все же, как ни расшифровывать «Канину» «Слова», невозможно представить автора, который поставит это загадочное название вместо простого «ковыль».

Но вполне естественно, что автор XIV в., герой которого в этом эпизоде действует на Куликовом поле, не имел нужды повторять географическое название «Слова» и удачно заменил его названием травы, сохранив лишь определение «зелены», кстати неудачно - в начале сентября, когда происходила Куликовская битва, ковыльная степь уже серебристо-серая, а не зеленая.

Самое поведение Пересвета перед поединком в «Задонщине» изображено с полным забвением того, что он был «чернец». В «Сказании о Мамаевом побоище» речи Пересвета-монаха не противоречат монашескому званию. Напомним этот эпизод «Сказания». Вызвавшись сразиться с «безбожным печенегом», которому «противится не можаше никто же от вельмож наших», Пересвет «возложи вместо шелома куколь на главу свою, а на верх облачаше старец мантию, и рече старец: „Отцы и братия, простите мя грешнаго и благословите. И ты, брате Ослебя, моли бога за мя“. Еще рече Пересвет: „Святый преподобный Сергие, помогай своими молитвами святыми“. И всед на конь свой и приим в руце посох преподобнаго старца Сергия и устремися противу безбожнаго, и все християне кликнуша: „Боже, помози, господи, рабу своему“. И ударишася копием, и копия своя приломиша и спадошася оба с коней на землю, и тако скончашася оба».

«Задонщина» ни слова не говорит ни о самом поединке, ни об исходе его, если не считать предсказания Осляби. Образ же Пересвета выдержан совсем в других тонах - он богатырь, в уста которого вложены речи о воинской чести. В «Слове о полку Игореве» с этими речами перекликается первое обращение Игоря Святославича к дружине перед походом и «злато слово» Святослава Киевского. Пересвет на «борзе коне» описан с применением фразеологии, в «Слове» изображающей приближение русских и половецких войск к месту первого боя:

И рече Игорь к дружине своей: «Братие и дружино! Луце ж бы потяту быти, неже полонену быти»... Дети бесови кликом поля прегородиша, а храбрии Русици преградиша чрълеными щиты. ... А чи диво ся, братие, помолодити?... («злато слово»). Говорит Пересвет чернец великому князю Дмитрию Ивановичу: «Луче бы нам потятым быть, нежели полоняным быть от поганых». Тако бо Пересвет поскакивает, на борзе кони, свистомь поля перегороди, а злаченым доспехом посвечивает. И рече: «Добро бы, брате, в то время стару помолодится, а молодому чести добыта, удалым плечь попытати».

В К-Б от этой картины остался искаженный отрывок: Хоробрый Пересвет поскакивает на своем вещем сивце, свистом поля перегороди, аркучи таково слово: «Лучши бы есмя сами на свои мечи наверглися, нежели нам от поганых положеным пасти».

И-1: Черньца Пересвета великому князю Дмитрию Ивановичю: «Луче бы посеченым пасти, а не полоняным въспети от поганых». Тако бо Пересвет поскакивает на борзе кони, а злаченым доспехом посвечиваше... «Добро бы, брате, в то время стару помолодится, а удалым плечь попытати».

Насколько естественно, что Игорь Святославич, ободряя своих воинов, «тьмою» солнечного затмения прикрытых, напоминает им закон воинской чести - лучше умереть, чем попасть в плен, - настолько непонятно, почему Пересвет, монах, перед поединком такой призыв обращает к главе войска - великому князю московскому. Так же естественно, когда старик Святослав, узнав о поражении дружин Игоря, думает о том, что надо бы «стару помолодитися», чтобы «не дать гнезда своего в обиду». Но почему Пересвет, готовый к поединку, произносит свое замечание - «Добро бы, брате, в то время стару помолодится...» - неясно, как неясно, к чему относятся и слова «в то время». На искусственность метафоры «свистом поля перегороди» давно уже указал Н.К. Гудзий: «Легко можно осмыслить метафору - войско преграждает поля кликом или щитами, как в „Слове“, но странно и искусственно выглядит метафора, в которой фигурирует всего один воин, своим свистом преграждающий поля» [19].

Так и на этот раз вторичность текста «Задонщины» обнаруживается в искусственном применении той поэтической фразеологии, которая в «Слове о полку Игореве» соответствует всему идейно-художественному облику памятника и входит органически в окружающий ее текст.

Описание «Рязанской земли» во время Куликовской битвы в «Задонщине» сделано по той схеме, по какой в «Слове» описана Русская земля, разоренная княжескими усобицами, и отчасти поле битвы после поражения Игоря:

Тогда по Руской земли ретко ратаеве кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себе деляче, а галици свою речь говоряхуть, хотят полетети на уедие...

Чръна земля под копыты костьми была посеяна, а кровию польяна, тугою взыдоша по Руской земли.... ничить трава жалощами, а древо с тугою к земли преклонилось.

В то время по Резанской земли около Дону ни ратаи ни пастуси не кличут, но часто вороне грают, трупу ради человеческого. Грозно бо бяше и жалостно тогда видети, зане трава кровью пролита, а древеса тугою к земли преклонишася.

В «Слове» эти трагические картины входят в разные по смыслу и тональности эпизоды: первый рисует последствия княжеских междоусобий - на опустевших полях редко слышен голос пахаря, и только хищные птицы летят на трупы убитых; второй изображает поле битвы с половцами, когда русские дружины разбиты. В «Задонщине» обе картины слиты в описании Куликова поля после первого неудачного для русских этапа сражения. Хотя начало этого описания говорит неопределенно о «Резанской земле около Дону», однако «трава кровью пролита» была в это время именно на Куликовом поле, где во время битвы, конечно, не могло быть ни «ратая», ни «пастуха». Детали картин в «Слове» каждый раз отобраны в соответствии с задачей описания, тогда как в «Задонщине» такого полного соответствия нет. Становится очевидно, что «Резанская земля» - замена «Руской земли» «Слова», понятная у автора-рязанца.

Перед нами еще один пример того, как автор «Задонщины» не до конца удачно слил в одной картине художественные детали из разных по содержанию частей «Слова о полку Игореве». Отсюда и неопределенные указания на время, к которому относится описание: сначала «в то время», а потом «тогда». Значит ли это, что все сказанное относится ко времени Куликовской битвы или первая часть описания относится к предшествующим событиям (например, к воспоминанию о недавнем набеге на рязанские владения воеводы Бегича, разбитого на реке Воже в 1378 г.)? Поэтическое «ничить трава жалощами» в «Слове» превращается в «Задонщине» в прозаическое «грозно бо бяше и жалостъно тогда видети», где самое сочетание двух определений к глаголу «видети» - «грозно» и «жалостно» - нельзя признать художественно удачным.

В «Задонщине» следуют четыре плача воеводских жен, отдельными мотивами перекликающиеся с плачем Ярославны, с обращением к князю Всеволоду, Ярославу Осмомыслу, «златым словом» Святослава. Уже вводные слова к этим плачам приводят на память «Слово»:

Ярославна рано плачет в Путивле на забрале аркучи... рано плакашася у Москвы града на забралах аркучи...

...так плакася аркучи...

...рано плакашася...

...все въсплакалися жены коломенскыя аркучи таково слово...

Прежде всего обращает на себя внимание неоправданное в «Задонщине» место плачей в повествовании: плачи механически разрезают рассказ о сражении, заставляя читателя думать, будто между первой неудачной половиной битвы и второй, закончившейся победой русских, прошло столько времени, что вести о «великой беде» успели прийти и в Москву, и в Коломну. В отличие от «Задонщины», в «Слове» плач Ярославны органически связывает рассказ о сражении с описанием бегства Игоря Святославича из плена, да и сам плач представляет скорее не причеть, а заклинание - мольбу к природе помочь князю и его воинам. Плач Ярославны лишь вступительной фразой и частично обращением к Днепру сближается с «Задонщиной», все остальное его содержание не имеет никаких параллелей в повести XIV в., тогда как плачи «Задонщины» и даже фраза, отделяющая третий плач от четвертого, сотканы из выражений, встречающихся в разных местах «Слова», притом в более ясной форме и неразрывно связанных с окружающим их текстом.

Таким образом, все четыре плача «Задонщины» без труда объясняются фразеологией «Слова», но лишь часть одной строфы плача Ярославны могла бы найти некоторую опору в первом плаче «Задонщины». Уже это обстоятельство не позволяет признать повесть XIV в. образцом для «певца Игоря». Глубже вглядываясь в плачи «Задонщины», мы находим в некоторых деталях подтверждение вторичности их текста.

Первый и четвертый плачи построены на обращении к Дону и Москве-реке, как в «Слове» одна из строф плача Ярославны - к Днепру:

О Днепре Словутицю! Ты пробил еси каменныя горы сквозе землю Половецкую. Ты лелеял еси на себе Святославли насады, възлелей, господине, мою ладу къ мне, а бых не слала к нему слез на море рано. Первый плач: Доне, Доне, быстрая река, ты пробил еси горы каменныя, течеши в землю Половецкую [20], прилелеи моего государя къ мне Микулу Васильевича.

Четвертый плач: ... Москва, Москва, быстрая река, чему еси у нас мужи наши залелеяла в земълю Половецкую.

Вторичность текста «Задонщины» даже в наиболее близком к «Слову» первом плаче очевидна: «каменные горы» - пороги на Днепре - механически перенесены в обращение к Дону, течение которого ни с какими «каменными горами» не встречается. Историческая параллель, логически оправдывающая призыв к Днепру в «Слове», в «Задонщине» снята, но все же Дон в первом плаче на месте - он близок к полю битвы, что же касается четвертого плача, то в нем обращение к Москве-реке, которая будто бы «залелеяла» русских воинов в «земълю Половецкую», носит явно подражательный характер. Настойчивое именование степи «землей Половецкой» в плачах «Задонщины» - явный след терминологии плача Ярославны.

Второй плач «Задонщины» построен на образе, которым в «Слове» описано состояние Русской земли после пленения князя Игоря, и на горестном восклицании Святослава Киевского из его «злата слова»:

...Уныша бо градом забралы, а веселие пониче [21].

...А уже не вижду власти сильнаго и богатаго и многовоя брата моего Ярослава. Се уже веселие пониче в славне гради Москве, уже бо не вижу своего государя Тимофея Волуевича в животе. (Уже наша слава пониче в славне городе Москве - К-Б).

Если к этому плачу стилистические параллели находятся в двух эпизодах «Слова», то еще сложнее построен третий плач двух жен, в котором слышны отзвуки символа гибели двух князей и метафорического изображения пленения Игоря. Фраза, связывающая третий и четвертый плачи, построена на неудачном осмыслении зловещего «дива» и припоминаниях из «злата слова» Святослава:

Темно бо бе в 3 день: два солнца померкоста, оба багряная стлъпа погасоста, и с нима молодая месяца Олег и Святъслав...

Ту Игорь князь выседе из седла злата а в седло кощиево...

...див кличет връху древа...

...Се у Рим кричат под саблями половецкыми, а Володимер под ранами. Се уже нам обема солнце померкло в славне гради Москве. Припахнули к нам от быстрого Дону поломяныа вести, носяще великую беду. Выседоша руские удалцы з борзых коней на судное место на поле Куликове. А уже диво кличет под саблями татарскыми, а тем рускым богатырем под ранами.

Нетрудно заметить, как разнится и в этом отрывке символически метафорический стиль «Слова» от повествования «Задонщины». Первый символ в «Слове» перекликается с картиной солнечного затмения, предвещающего перед походом поражение русского войска, и вместе с тем здесь «два солнца» померкшие, «два столпа» и два молодые месяца погасшие - вся эта картина ведет к сообщению о гибели двух князей. В «Задонщине» «солнце померкло» - общее выражение печального настроения в Москве от плохих вестей с поля битвы. Механичность перенесения из «Слова» образа померкшего в Москве солнца подтверждается тем, что «поломяные вести» не могли еще прийти в столицу, так как, в отличие от «Слова», плач приурочен не к исходу битвы, а лишь к одному ее моменту, когда казалось, что победа клонится на сторону Мамая. Поэтическому изображению пленения Игоря - «выседе из седла злата а в седло кощиево» соответствует в «Задонщине» прозаическое сообщение о том, что «русские удалцы» «выседоша з борзых коней на судное место на поле Куликове» [22].

Образное воспоминание в «Слове» о захвате Кончаком города Римова после разгрома дружин Игоря и о гибели при осаде половцами Переяславля русского князя Владимира Глебовича: «Се у Рим кричат под саблями половецкими, а Володимер под ранами» - в «Задонщине» имеет параллель в туманной фразе, отделяющей третий плач от четвертого: «А уже диво кличет под саблями татарскыми, а тем рускым богатырем под ранами». Переписчиков эта фраза явно затрудняла, и они то пропускали ее (К-Б, У), то сокращали («А уже диво кличет под саблями татарскыми» - И-1), то переделывали («Вжо, брате, диво кличет под шаблею татарскою, а тым богатырем слава и чест и вечная памят от бога милост» - С). По-видимому, автор намеревался создать впечатление полного поражения русских, чтобы затем ярче стала картина разгрома Мамая при внезапном появлении засадного полка: даже «див» попал под сабли татарские... Но синтаксический строй второй половины фразы неясен: если «див кличет... богатырем» раненым, то соединяющий две части фразы союз «а» ненужен, если же сказуемое первой половины фразы должно повториться во второй, как в «Слове», то вместо дательного падежа - «тем богатырем» - следовало употребить именительный падеж - «те богатыри» (ср. «а Володимер»). Эта несогласованность в самом строе фразы выдает ее вторичность. Очевидно, лаконизм этого исторического припоминания автора «Слова» хоть и пришелся по вкусу писателю XIV в., но справиться с необычной синтаксической конструкцией фразы при приспособлении ее к иным обстоятельствам Софоний Рязанец не сумел.

Мы уже показали, что начало четвертого плача - «жен коломенских» - сделано по типу зачина первого плача, с заменой «Дона» «Москвой-рекой». Содержание этого плача соткано из припоминаний отдельных выражений из обращений автора «Слова» к великому князю Всеволоду Юрьевичу, к князьям Ингварю и Всеволоду Ярославичам и «трем Мстиславичам»:

Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Дон шеломы выльяти...

Загородите полю ворота своими острыми стрелами за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святъславлича! Можеши ли, господине князь великый, веслы Непра зоградити, а Дон шеломы вычерпати, а Мечю трупы татарскыми запрудити? Замъкни, князь великыи, Оке реке ворота, чтобы потом поганые к нам не ездили, уже бо мужи наши рати трудили (в списках И-2, И-1, У - веслы запрудити).

При сравнении двух словосочетаний «веслы раскропити» («Слово») и «веслы зоградити» или «запрудити» («Задонщина») второе представляется неудачным подражанием первому: веслом можно разбрызгивать воду, но не преграждать. Гиперболизм этого выражения в «Слове» подчеркивает многочисленность войск Всеволода, уверенность в его силах. В «Задонщине» фраза звучит с вопросительной интонацией, в голосе вопрошающего такой уверенности в силах московского великого князя нет. Помня, что татары обычно, двигаясь из «дикого поля», переправлялись через Оку, чтобы вторгнуться в Подмосковье, автор «Задонщины» уточняет обобщенный образ «Слова» - «загородите полю ворота»: «жены коломенские» обращаются к великому князю с просьбой - «Замъкни... Оке-реке ворота, чтобы потом поганые к нам не ездили». Метонимия «острыми стрелами» снята, но конкретность просьбы усилена.

Итак, все четыре плача «Задонщины» и соединяющая два из них фраза представляют не всегда удачное применение поэтической фразеологии «Слова», чем и обнаруживается вторичность их текста. Очевидно, самый замысел украсить повествование лирическими плачами был навеян Софонию «Словом». Однако он правильно учитывал, что в мажорный конец рассказа, описывающий торжество победителей, нельзя включать скорбные причети. Именно поэтому они и вставлены были, в разрез с историческим ходом сражения, после картины первой неудачной для русских схватки с врагом. Эта поэтическая «вольность» в исторической повести выдает подражательный характер всего эпизода.

Последний бой засадного полка и бегство Мамаевых войск в «Задонщине» описаны разностильно: прозаические выражения, деловито передающие ход событий на поле битвы, перемежаются поэтическими оборотами, параллели к которым без труда находятся в боевых картинах «Слова о полку Игореве»:

Земля тутнет, рекы мутно текут, пороси поля прикрывают, стязи глаголют: половци идуть от Дона и от моря и от всех стран рускыя плъкы оступиша. Дети бесови кликом поля прегородиша, а храбрии русици преградиша чрълеными щиты (выше: Русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша...).

...Яр туре Всеволоде! стоиши на борони, прыщеши на вои стрелами...

...чръна земля под копыты костьми была посеяна, а кровию польяна, тугою взыдоша по Руской земли.

Ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы...

...а половци неготовами дорогами побегоша к Дону великому. Тогда князь поля наступает. Гремят мечи булатные о шеломы хиновъския, поганыя покрыша руками главы своа. Тогда погании боръзо вспят отступиша от князя. Стязи ревуть, а поганыи бежать. Рускии сынове поля широкыи кликом огородиша, золочеными доспехи осветиша. Уже бо въстал тур на боронь. Тогда князь полки поганых вспять поворотил и нача их бити гораздо, тоску им подаваше. Князи их падоша с конеи. Трупы татарскими поля насеяша, а кровию протекли рекы. Туто ся погании разлучишася боръзо, розно побегши неуготованными дорогами в лукоморье.

Для одного эпизода «Задонщины» параллели, как видим, находятся в пяти разных местах «Слова о полку Игореве». Ближе всматриваясь в параллельные тексты, мы не можем не признать, что в «Слове» они звучат как органические части изложения, в «Задонщине» - как украшения прозаического рассказа, притом утратившие свою художественную законченность.

Когда автор «Слова» изображает признаки движения половецкого войска, то выражение «стязи (знамена) глаголют» [23] точно обозначает, что половцы действительно «от всех стран» окружают русские дружины. В передаче «Задонщины» - «стязи ревуть, а поганыи бежать» - неясно соединение союзом «а» двух предложений.

В «Слове» есть оттенок осуждения в противопоставлении - половцы, «дети бесовы», преграждают поле битвы «кликом», а «храбрые русичи» - своими щитами. Софоний не уловил идейного смысла этого противопоставления, и в его передаче уже русские «кликом» поля «огородиша» (список К-Б заменил такое чтение - «конми огородиша»).

В «Слове» тур - постоянный эпитет Всеволода Юрьевича, который стоит «на борони» против половцев; в «Задонщине» неожиданно, без прямой связи с предыдущим и последующим текстом, появляется выражение «Уже бо встал тур на боронь». Ни великий князь московский, ни его брат в «Задонщине» этим эпитетом «тур» не наделяются. В описании разгрома и бегства половцев повторяется вариант образа поля битвы - «трупы татарскими поля насеяша, а кровию протекли рекы» (ср. выше: «костьми татарскими поля насеяны, а кровью польяно») и звучат отголоски отдельных выражений «Слова», приспособленных к иному содержанию: форма сообщения о том, как Игорь и Всеволод разлучились после поражения (Игорь был взят в плен), использована для того, чтобы подчеркнуть беспорядочность бегства «поганых» - разбитых войск Мамая. Они бегут непроторенными дорогами, как в «Слове» «неготовами дорогами» половцы шли со всех сторон, окружая русские войска.

Весь этот эпизод в «Задонщине», как видим, составлен из слабо соединенных припоминаний фразеологии «Слова о полку Игореве». Как и в ряде других случаев, Софоний стремился привести эту фразеологию в соответствие с иной исторической обстановкой, однако не всегда ему удавалось справиться с этой задачей, и следы некоторой, иногда весьма значительной, искусственности использования художественного стиля «Слова» выдают недостаточную оригинальность повествования «Задонщины».

Плач бегущих татарских войск в «Задонщине» построен по той же схеме, что и плач «жен русских», которым в «Слове» они оплакивают поражение дружин Игоря:

Уже нам своих милых лад ни мыслию смыслити, ни думою сдумати, ни очима съглядати, а злата и сребра ни мало того потрепати. Уже нам, братие, в земли своей не бывати, а детей своих не выдати, а катунь своих не трепати, а целовати нам зелена мурава, а в Русь ратью не ходити, а выхода нам у руских князей не прашивати.

В данном случае сходство двух плачей ограничивается самой схемой и ритмическим рисунком их, одинаково заданным начальным «Уже нам», за которым следуют синтаксически сходные фразы с глаголами в неопределенном наклонении на конце, несущими на себе главное логическое ударение. Но в каждом из двух памятников плачи удачно наполнены своим содержанием. По-видимому, Софоний был знаком с народной эпической традицией, отраженной былинами о Батыге и в XVI в. подхваченной историческими песнями о Кострюке, согласно которой разбитый враг зарекается впредь нападать на Русь. Когда Василий Игнатьевич «прирубил» всю «силушку» Батыги, тот, подобно Мамаю «Задонщины», «на уход пошел».

А-й бежит то Батыга, запинается,

Запинается Батыга, заклинается:

«Не дай боже, не дай бог да не дай детям моим,

Не дай детям моим да моим внучатам

А во Киеве бывать да ведь Киева видать!» [24].

Для изображения тоски, охватившей «землю Татарскую» после разгрома Мамая, Софоний пользуется фразеологией, параллельной отдельным выражениям из эпизодов, рисующих печаль русских после поражения Игоря:

А въстона бо, братие, Киев тугою, а Чернигов напастьми. Тоска разлияся по Руской земли, печаль жирна тече средь земли Рускыи...

Уныша бо градом забралы, а веселие пониче. А уже бо въстона земля татарская, бедами и тугою покрышася. Уныша бо царем их хотение и похвала на Рускую землю ходити, веселие их пониче...

Синтаксическая несогласованность внутри предложения побудила некоторых переписчиков «Задонщины» перестроить фразы. Так в списке У читаем: «...бедами и тугою покрыша бо сердца их, хотение князем и похвала Руской земли ходити. Уже бо веселие наше пониче» - здесь этот отрывок входит в плач татар, отсюда «наше веселие». Но именно эта несогласованность и указывает, что за текстом «Задонщины» стоит образец, откуда взята схема фразы, в которую не вдвинулось как следует новое содержание. Вслед за «Словом» Софоний начал фразу с глагола во множественном числе - «уныша», но дальше вместо множественного числа «забралы» у него стало «хотение», и фраза получилась несогласованной, а самый глагол плохо соотносится с существительными «хотение» и «похвала». Вторичность текста «Задонщины» и здесь очевидна.

«Задонщина» дальше дает противопоставленную описанию горя татар картину торжества русских, которая снова переходит в изображение разгромленного врага. Это повторение наводит на мысль, что автор не довел до конца свою работу: он подготовил отдельные выражения, но не слил их в стройное изложение. Эта мысль подтверждается тем, что почти к каждому из выражений можно найти параллель в «Слове», но там эти параллели входят в разные эпизоды, как неотделимые от них части.

В «Слове» есть перечень добычи, которую русские захватили у половцев после первой удачной битвы. Но в самом перечне совпадают лишь узорочьи половецкыи. После поражения русских Се бо готьскыя красныя девы въспеша на брезе синему морю, звоня рускым златом, поют время Бусово, лелеют месть Шароканю. Этому предшествует описание Русской земли после того, как русские были разбиты и два князя Олег и Святослав тьмою ся поволокоста и в море погрузиста и великое буйство подаста хинови. На реце на Каяле тьма свет покрыла; по Руской земли прострошася половци, акы пардуже гнездо; уже снесеся хула на хвалу, уже тресну нужда на волю, уже връжеся дивь на землю...

Обращение к Ярославу Осмомыслу: ... Грозы твоя по землям текут, отворяеши Киеву врата, стреляеши с отня злата стола салътани за землями. Стреляй, господине, Кончака поганого кощея, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святъславича!»

Обращение к Роману и Мстиславу: «... и половци сулици своя повръгоша, а главы своя подклониша под тыи мечи харалужныи».

Рассказ о гибели Изяслава Васильковича: «... Уныли голоси, пониче веселие, трубы трубят городеньскии». Уже рускиа сынове разграбиша татарская узорочья, доспехи и кони, волы и велблуды, вино, сахарь, дорогое узорочье, камкы, насычеве везут женам своим. Уже жены рускыя въсплескаша татарьскым златом. Уже бо по Руской земли простреся веселье и буйство, и възнесеся слава руская на поганых хулу. Уже веръжеся див на землю. Уже грозы великого князя по всей земли текуть. Стреляй, князь великый, по всем землям. Стреляй, князь великый, с своей храброю дружиною поганого Мамая жидовина за землю Рускую, за веру христьянскую. Уже поганые оружие свое поверъгоша, а главы своя подклониша под мечи руския. Трубы их не трубят, уныша гласи их.

Итак, отрывки из шести эпизодов «Слова» дают параллели к одному рассказу «Задонщины». То, что в «Слове» относится к описанию горя Русской земли, в «Задонщине» переделано в изображение ее торжества. В этом эпизоде «Задонщины», как уже отмечено, неясен самый план изложения: описав торжество русских после победы, Софоний почему-то снова обращается к великому князю с призывом «стреляй», причем он приглашает его стрелять не только «поганого Мамая», но и «по всем землям». Что значит такой призыв? Если мы вспомним, что все это обращение построено по образцу текста «Слова», относящегося к Ярославу Осмомыслу, то станет ясно, что фраза «стреляй... по всем землям» есть неудачная переделка совершенно ясной по смыслу фразы «Слова»: «...стреляеши с отня злата стола салътани за землями».

Характерно, что только один список И-1 сохранил это не к месту поставленное обращение к великому князю - очевидно, переписчики заметили ненужное повторение призыва воевать, так как Мамай уже разгромлен, и в списке У форма обращения заменена сообщением о победе: «И князь великий своею храбростию и дружиною Мамая поганого побил за землю Рускую и за веру крещеную». Списки К-Б, И-2, С совсем опустили обращение к великому князю.

В описании бегства Мамая лишь первая фраза своим построением напоминает обороты «Слова», не раз встречающиеся в разных его эпизодах:

...Гзак бежит серым влъком... Всеслав... скочи от них лютым зверем... скочи влъком до Немиги с Дудуток. Игорь въвръжеся на бръз комонь и скочи с него бусым влъком... Влур влъком потече, труся собою студеную росу...И отскочи поганый Мамай серым волком от своея дружины и притече к Кафы граду.

Списки У и С, сохранившие описание бегства Мамая, каждый по-своему передали эту начальную фразу: «И отскочи поганый Мамай от своея дружины, серым волком взвыл и притече к Хафесте граду» (У); «И поганый Мамай с малою дружиною прибег ко Кафе» (С). Обычному в «Слове» сочетанию глагола «скочи» с образом «серого волка», «бусого волка» или просто «волка» - в «Задонщине» соответствует однажды примененное развернутое отрицательное сравнение татар с «серыми волками»: «И притекоша серые волцы... То ти были не серые волцы, но приидоша погании татарове». Впрочем, таким же отрицательным сравнением они сопоставляются здесь с гусями и лебедями («Тогда гуси возгоготаша... лебеди крилы въсплескаша... То ти ни гуси возгоготаша, ни лебеди крилы въсплескаша, но поганый Мамай на Рускую землю пришел, а вои свои привел»).

Сопоставление параллельных эпизодов и словосочетаний «Задонщины» и «Слова о полку Игореве» позволяет сделать некоторые общие выводы. Совпадающие эпизоды не равноценны по их месту в общем тексте памятников: из цельных, стройных композиций «Слова», все элементы которых идейно и художественно крепко спаяны, в «Задонщине» читаются иногда лишь отдельные фразеологические сочетания, вставленные в совершенно иной по общему замыслу контекст. Чем сложнее поэтический образ в «Слове», тем более упрощенным, а иногда и искаженным он оказывается в тексте «Задонщины», чем проще и яснее фраза «Слова», тем лучше она передается и легче восстанавливается по спискам «Задонщины». Самая ситуация, в какой одна и та же или очень близкая фраза звучит в обоих памятниках, не всегда совпадает: то, что в «Слове» составляет часть сложного поэтического образа, в «Задонщине» иногда входит в «прозаическое» изложение, с ослабленной метафоричностью.

В ряде случаев образные выражения «Слова» (метафоры, метонимии) вообще снимаются и заменяются прозаическими: вместо «вещие персты» - «гораздые», «крычат телегы» - «въскрипели телегы», «выседе из седла злата в седло кощиево» - «выседоша з борзых коней на судное место на поле Куликове», «загородите полю ворота своими острыми стрелами» - «замъкни Оке-реке ворота, чтобы потом поганые к нам не ездили» и т. д.

Лаконизм отдельных поэтических оборотов «Слова» вызывает у Софония желание разъяснить их, уточнить, дополнить, будто он не рассчитывает, что читатель сам правильно раскроет их содержание. Впрочем, эти уточнения отвечают общей тенденции писателя к конкретности изложения: земля засеяна костьми «татарскими», краткое сравнение «рыкают акы тури» разрастается в целое отрицательное сравнение: «Не туры возрыкают на поле Куликове побежени у Дону великого, взопиша князи руские и бояры и воеводы». В кратком призыве «Слова» «Луце ж бы потяту быти, неже полонену быти» «Задонщина» уточняет: «...полоняным быть от поганых»; чтобы стало понятнее перенесенное в иной контекст восклицание Святослава «а чи диво ся, братие, помолодити», - «Задонщина» строит целый ряд: «Добро бы, брате, в то время стару помолодитися, а молодому чести добыти, удалым плечь попытати»; вместо «ничить трава жалощами» - «Грозно бо бяше и жалостно тогда видети, зане трава кровью пролита» и т. п.

В тех случаях, когда в параллельном эпизоде «Слова» встречаются архаизмы или редкие для конца XIV в. слова, в «Задонщине» на их месте оказываются иногда неудачные замены (истягну - истезавше, мечи харалужные - берега харалужные и т. д.), иногда переводы на более привычную лексику (кикахуть - кличут, къмети - полководцы, комони - кони, канина паполома - ковыль).

Даже если предположить, что у «певца Игоря» был в руках список «Задонщины», весьма близкий к автографу, наиболее точно передающий параллельные со «Словом» эпизоды, и тогда невозможно себе представить, чтобы этот «певец» смог собрать в идейно и художественно крепко спаянные картины отдельные разбросанные по разным местам «Задонщины» выражения, придав им при этом смысловую и образную законченность, слив в стройную синтаксическую композицию.

С другой стороны, не менее трудно вообразить, чтобы другие эпизоды «Задонщины» этот «певец Игоря» расчленил на части и включил в разные отрывки своего рассказа настолько умело, что они стали нераздельными элементами его изложения, что «швы», соединяющие их с текстом, сгладились бесследно. Однако в «Задонщине» эти «швы» просматриваются обычно без труда: на них указывает или слабая связь с контекстом и синтаксическая несогласованность, или создаваемая выписками из «Слова» пестрота стиля, или неясность смысла отдельных отголосков его, выступающая среди вполне четкого деловитого рассказа.

В тех частях «Задонщины», которые имеют параллели со «Словом», есть, как мы видели, немало «темных мест», смысловых, синтаксических и стилистических неувязок - все они разъясняются с помощью текста «Слова». Но ни одна из этих параллелей в чтении «Задонщины», даже максимально восстановленном, не вносит ничего в истолкование соответствующих эпизодов «Слова о полку Игореве».

Все эти наблюдения показывают, что попытка «перевернуть гипотезу» и задать вопрос, «не вдохновлялся ли певец Игоря „Задонщиной“», - не дает положительных результатов. Все то, что этот «певец» мог бы извлечь из «Задонщины», никак не помогло бы ему превратить летописный рассказ о походе Игоря в гениальное, и по глубокому идейному замыслу, и по его художественному воплощению, произведение, сохраненное мусин-пушкинской рукописью. Но крепко спаянное со всей высокой культурой Киевской Руси, отвечавшее эстетическим понятиям XII в., «Слово о полку Игореве» естественно могло вдохновить писателя конца XIV в.

Автор «Задонщины» не случайно сблизил самый художественный строй своего рассказа о Куликовской битве с описанием несчастливого похода Игоря Святославича. Из предисловия к «Задонщине» видно, что ее автор, как справедливо отметил еще в 1941 и 1945 гг. Д.С. Лихачев, подобно московским летописцам конца XIV - начала XV в., воспринимал призывы к борьбе с половцами, звучавшие в «Повести временных лет», как «призывы к борьбе с татарами» [25], и «усмотрел в событиях „Слова“ («Слова о полку Игореве», - В. А.-П.) начало татаро-монгольского ига» [26].

Вот почему, начиная с предисловия к «Задонщине», мы ощущаем, что ее автор рассматривает «Слово о полку Игореве» как «произведение о начале татаро-монгольского ига» и стремится «противопоставить ему произведение о конце татаро-монгольского ига».

С точки зрения Д.С. Лихачева, «Задонщина» явилась «своеобразным „ответом“ на «Слово о полку Игореве» [27].

Если в самом описании Куликовской битвы этот замысел обнаруживается по преимуществу в стилистической перекличке двух произведений, то в предисловии противопоставление двух исторических событий - поражения князя Игоря «на Каяле» и Куликовской победы - сделано прямо. На литературные источники своих представлений о прошлом, когда половцы «одолеша род Афетов», т. е. русских, после чего наступило для Русской земли тяжелое время, длившееся вплоть до «Мамаева побоища», автор указывает сам: «...преже восписах жалость земли Руские и прочее от кних приводя». Одной из таких «кних» и было «Слово о полку Игореве», при описании Куликовской победы давшее краски для изображения и русских воинов и «Мамаевых» полчищ.

Вместе со своими современниками Софоний воспринял Куликовскую победу как решающий поворотный момент в истории татаро-монгольского ига, тревожные признаки приближения которого настроили «певца Игоря», и отзвуки «Слова» проникли в «похвальные нынешние повести о полку великого князя Дмитрея Ивановича и брата его князя Владимира Ондреевича».

Однако время было иное, требования к рассказу, даже поэтическому, об историческом событии за два века существенно изменились, поэтому автор «Задонщины» лишь украсил свое изложение отдельными художественными деталями «Слова», но не повторил ни его общего замысла, ни его сложной метафорической образности. «Задонщина» - не плагиат, беспомощно подражающий «Слову», это - самостоятельная повесть, попытавшаяся воспользоваться по-своему литературным наследием. Она ценна и как отклик на крупнейшее событие в истории борьбы с татаро-монголами, и как несомненное свидетельство того, какой глубокий след в литературе XIV в. оставило «Слово о полку Игореве».

Литература

1. К.Ф. Калайдович. Биографические сведения о жизни, ученых трудах и собрании российских древностей графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина. - Записки и труды ОИДР, 1824, ч. II, стр. 35-41. В 1818 и 1820 гг. Калайдович глухо отмечал сходство отдельных мест «Сказания о Мамаевом побоище» со «Словом» - см. подробнее об этом выше, в статье Д.С. Лихачева «Изучение „Слова о полку Игореве“ и вопрос о его подлинности», стр. 24.

2. См. об этой приписке выше, в статье Д.С. Лихачева «Изучение „Слова о полку Игореве“ и вопрос о его подлинности», стр. 25-26.

3. Louis Leger. Russes et slaves. Etudes politiques et litteraires, Paris, 1890, стр. 93-94.

4. Именно потому, что в нашу задачу входит исчерпать вопрос о всех возможностях, какие «Задонщина» могла предоставить «певцу Игоря» для компоновки его рассказа о событии XII в., мы оставляем в стороне спор о первоначальном объеме «Задонщины», о том, входили ли в авторский текст те или иные отдельные чтения: для сравнения со «Словом» привлекаются все элементы «Задонщины», хотя бы отдаленно напоминающие стиль «певца Игоря» (т.е., с точки зрения скептиков, - позднего подражателя «Задонщине»). Восстановленный текст «Задонщины» цитируется ниже по изданному в ТОДРЛ (т. VI, М. - Л., 1948, стр. 223-232), но с исправлением отдельных чтений. Расшифровку буквенных обозначений списков «Задонщины» см. в «Списке сокращений» в конце книги.

5. Ценные соображения, позволяющие утверждать, что «Каяла» вошла в текст «Задонщины» не непосредственно через летопись типа Ипатьевской, а через «Слово о полку Игореве», высказаны Р. Якобсоном - см. об этом выше, в статье Д.С. Лихачева «Изучение „Слова о полку Игореве“ и вопрос о его подлинности», стр. 66-67.

6. См.: Н.К. Гудзий. Ревизия подлинности «Слова о полку Игореве» в исследовании проф. А. Мазона. - Ученые записки МГУ, вып. 110, Труды Кафедры русской литературы, книга первая, 1946, стр. 166.

7. См.: Д.С. Лихачев. Комментарий исторический и географический. В кн.: «Слово о полку Игореве». Серия «Литературные памятники», Изд. АН СССР, М. - Л., 1950, стр. 380.

8. Срезневский. Материалы, т. I, стлб. 1160.

9. См.: Д.С. Лихачев. Национальное самосознание древней Руси. М. - Л., 1945, стр. 71.

10. См.: В.Л. Виноградова. Сравнительный анализ лексики «Слова о полку Игореве» и «Задонщины». Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук, М., 1953 (АН СССР).

11. См.: С.К. Шамбинаго. Повести о Мамаевом побоище. - СОРЯС, т. 81, № 7, 1906, стр. 88; А.Д. Седельников. Где была написана «Задонщина»? - Slavia, IX, 3, Praha, 1930, стр. 529-531; П.Я. Черных. О выражении «за шеломянем» в «Слове о полку Игореве». - Ученые записки Ярославского гос. педагогического института, вып. 1, Гуманитарные науки, Ярославль, 1944.

12. См.: И.И. Срезневский. Несколько дополнительных замечаний к «Слову о Задонщине». - ИпоРЯС, т. VII, вып. 2, 1858, стлб. 98; А. Смирнов. 3-й список «Задонщины» по Синодальному скорописному сборнику XVII в. - Русск. филолог. вестник, 1890, № 2; A. Mazon. Le Slovo d'Igor. Paris, 1940.

13. М.Н. Тихомиров. Куликовская битва. - В кн.: Повести о Куликовской битве. Издание подготовили М.Н. Тихомиров, В.Ф. Ржига, Л.А. Дмитриев, Изд. АН СССР, М., 1959, стр. 375.

14. См. подробнее: Д.С. Лихачев. Устные истоки художественной системы «Слова о полку Игореве». - Сб. «Слово о полку Игореве», исследования и статьи. Изд. АН СССР, М. - Л., 1950, стр. 78.

15. Подробнее о судьбе слова «харалужный» см. в статье данного сборника: Н.М. Дылевский. Лексические и грамматические свидетельства подлинности «Слова о полку Игореве» по старым и новым данным.

16. См.: Очерки истории СССР. Период феодализма IX-XV вв. М, 1953.

17. См. далее, в статье Н.М. Дылевского, стр. 187-189.

18. Повести о Куликовской битве, стр. 194-195.

19. Н.К. Гудзий. Ревизия подлинности «Слова о полку Игореве» в исследовании А. Мазона, стр. 159.

20. Вариант этого плача, читающийся в Уваровском № 492 списке «Сказания о Мамаевом побоище», еще ближе к «Слову» расширяет это выражение, сохраняя характерное для «Слова» «сквозе»: «протекла еси сквозе каменныя горы, а течеш в землю Половецкую».

21. Ср. в рассказе об Изяславе Васильковиче: «У ныли голоси, пониче веселие, трубы трубят городеньскии».

22. «Седло злато», по предположению Д.С. Лихачева, возможно, было «символом власти» (см.: Д.С. Лихачев. «Слово о полку Игореве» (историко-литературный очерк). - В кн.: «Слово о полку Игореве». Серия «Литературные памятники», Изд. АН СССР, 1950). Если это так, то автор «Задонщины» явно не уловил этого символического значения выражения.

23. О метафорическом значении этого выражения в «Слове» и «Задонщине» см. в статье Н.М. Дылевского, стр. 183-184.

24. Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом летом 1871 г., Изд. 4-е, М. - Л., 1949, № 60. Ср. в песне о Кострюке: Марфа Демрюковна после поражения Кострюка «она тут заклиналасе, она тут проклиналасе»:

Да не дай бог, бывати здесь,

Да у вас в каменной Москвы

Да не детям, да не внуцятам,

Да не внуцятам, да не павнуцятам.

(См.: В.Ф. Миллер. Истор. песни русского народа XVI - XVII вв., 1915).

25. Д.С. Лихачев. Национальное самосознание древней Руси, стр. 71. См. о том же: Д.С. Лихачев. «Задонщина». - Литературная учеба, 1941, № 3.

26. Д.С. Лихачев. Национальное самосознание древней Руси, стр. 76.

27. Там же.