Сравнительная характеристика интеграционных взаимодействий в восточной Азии и зарубежной Европе (политический анализ)

СТРУКТУРА И СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Структура работы подчинена выбору цели и задач исследования и состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы.

Во введении обосновывается актуальность темы исследования, оценивается степень разработанности проблемы в научной литературе, раскрывается научная новизна диссертации, определяются объект и предмет исследования, формулируются его цели и задачи, характеризуется методологическая основа работы, приводится ее теоретическая и практическая значимость и апробация результатов исследования.

В первой главе «Опыт теоретического осмысления современных интеграционных тенденций» сделан обзор школ интеграционных исследований, сопоставлены различные теории и подходы, сделана их классификация. Во второй главе «Универсальное и регионально-специфическое в становлении историко-политического типа интеграции в зарубежной Европе» анализируются причины возникновения первых интеграционных проектов в Западной Европе после Второй мировой войны, рассматривается влияние интеграционной политики на эффективность экономического роста стран-участниц Европейского Союза, исследуется характер эволюции институтов управления интеграцией, исследуются институты сотрудничества в сфере безопасности.

В третьей главе «Эволюция историко-политического типа интеграции в Восточной Азии» описывается структура восточноазиатского интеграционного поля, раскрываются мотивы и идеологические обоснования создания первых форматов межгосударственного сближения в Восточной Азии, дается сквозной хронологический обзор экономического интеграционного взаимодействия восточноазиатских государств и их попыток наладить многостороннее сотрудничество в области обеспечения безопасности.

В заключении излагаются основные выводы.

Основные положения диссертационного исследования. Исходной методологической гипотезой исследования было допущение о том, что ключевое типологическое подобие интеграции в зарубежной Европе и в Восточной Азии определяется не процедурой принятия интеграционных решений или мерой реализованности принципа наднациональности, а устойчивой ориентацией участников интеграции на преференциальность отношений друг с другом, приоритетность развития внутригрупповых связей по отношению к внегрупповым, готовностью ради этого предоставлять друг другу на взаимной основе особые права, льготы и привилегии, а также явно выраженной ее участниками волей к многостороннему сотрудничеству для решения общих проблем, подтверждаемую регулярностью встреч для решения вопросов, выходящих за рамки обычного международного общения.

В духе такого понимания интеграции для получения аналитически полезных результатов сравнению в работе подлежали не столько формы и институциональные критерии воплощения интеграционных устремлений, сколько сами эти устремления, мера их устойчивости, направленность и результативность.

Непригодность применения институциональных признаков в роли критерия сопоставления разных региональных типов интеграции обусловила поиск новых принципов сравнения. В настоящей работе за основу взят признак «парадигмы действия». Под «парадигмой действия» в работе понимался специфический для данной интеграционной группировки набор алгоритмов реализации программы взаимодействия группы государств в конкретной сфере. Анализ парадигмы действия, в соответствии с цепочкой «потребность - интерес - цель - образ действия - результат» предполагает изучение исходных условий и факторов возникновения интеграционных импульсов (внешняя и внутренняя среда процесса), их отражение в концептуальных документах отдельных стран, многосторонних инициативах и соглашениях, планы действий на будущее, степень их реализации. Для целей сравнения были выбраны шесть компонентов интеграционной парадигмы действия: (1) учредительная; (2) идеологическая (3) экономическая; (4) парадигма управления; (5) парадигма роста и (6) парадигма обеспечения безопасности. В совокупности они образуют «историко-политический тип» интеграции.

В связи с используемым в работе термином «парадигма действия» требуется пояснение. Диссертация не является исследованием по истории интеграционных процессов в традиционном смысле слова. Историческая перспектива шести десятилетий (1950-2000-е годы) послужила лишь эмпирической базой для решения основных задач диссертации. В центре внимания была не вся совокупность региональных тенденций и их конкретика, а лишь те из них, которые реализовались в устойчиво воспроизводившиеся связи, закономерности и главные черты межгосударственного сближения, определившие основные структурные особенности типов интеграции в сравниваемых регионах. Осмысленные в системе, эти связи, закономерности и черты могут, с точки зрения диссертанта, быть переданы с помощью термина «парадигма действия».

Анализ историко-политического типа интеграции в зарубежной Европе в соответствии с предложенной схемой дал возможность сформулировать и обосновать следующие положения.

1. Побудительным мотивом к сотрудничеству интеграционного типа в Западной Европе была профилактика генетически воспроизводившихся страхов повторения военного конфликта, особенно характерных для французского населения, пережившего три крупных вооруженных столкновения с Германией за менее чем 100 лет (1870-71, 1914-1919, 1939-1945). Реализация решения объединить базовые отрасли экономики Франции и Западной Германии на принципах наднациональности стала возможной в силу стечения обстоятельств: Западная Германия была оккупирована Францией и в любом случае не обладала полным суверенитетом, а Британия, в принципе способная противопоставить планам Франции собственную программу действий, предпочла остаться в стороне от проекта ЕОУС. Считать наднациональность универсальной чертой интеграции уместно не в большей степени, чем ожидать в разных регионах мира стечения тех же исторических обстоятельств, что сложились в Западной Европе в 1945-1951 годах.

2. Нет оснований преувеличивать значение фактора «кризиса национального государства» для западноевропейской интеграции, а также тезиса французских интеллектуалов о желательности замены государственного порядка «надгосударственным». Идея об устаревании государственного суверенитета впитала субъективные переживания французской элиты по поводу катастрофичного опыта Третьей республики в межвоенный период. Вместе с тем интеграция была призвана решить сугубо национальные задачи Франции: недопущение реанимации германского милитаризма и возвращение Франции статуса лидера континентальной Европы. Эгоизм национальных интересов, который Ж. Монне и другие сторонники «Европейской Федерации» обличали в конце 1940-х годов, оставался основой внешней политики самой Франции до 1970-х годов.

Можно сказать, что наднациональность в Западной Европе была не следствием кризиса государственного суверенитета, а его триумфом. Возрождая свое лидерство, французы смогли навязать собственную формулу сближения с Германией, пользуясь слабостью последней. Эта же формула, под влиянием Парижа, была принята и более слабыми странами Бенилюкса, а также Италией, где, как и в Западной Германии, в то время действительно были сильны пацифистские настроения, всплеск которых характерен для большинства побежденных государств. Значимо, конечно, и то, что страх перед повторением войны соединился с желанием Германии восстановить хозяйство в рамках западного блока, что естественным образом облегчило интеграционный процесс.

3. Исходными импульсами интеграции в Западной Европе были не экономические, а политико-психологические мотивы. Задачи экономического восстановления и сотрудничества выступали изначально только маскировкой военно-политических страхов. Лишь со временем, по мере углубления взаимодействия и появления общих хозяйственных интересов, то есть с 1960-х годов, экономические стимулы встали вровень с военно-политическими, а потом и подавили их.

4. Установка на тотальное, квазигосударственное интегрирование, при котором экономики государств-членов начинают сопрягаться подобно внутригосударственным регионам, остается базовым элементом экономической парадигмы действия ЕС. В то же время в экономическом смысле современный Европейский Союз представляет собой неравномерно интегрированный комплекс, в котором анклавы с высоким уровнем сращивания (общая сельскохозяйственная, рыболовная политика), гармонизации (макроэкономическая политика в границах всего ЕС) и централизации принятия решений (страны «еврозоны») соседствуют с секторами низкой степени интегрированности (национально-специфические, ремесленные производства) и даже с теми, где возможен эффект дезинтеграции (социальная политика, налоговое законодательство). Асимметричность интеграции была связана как с периодическими этапами расширения, углублявшими внутреннюю неоднородность ЕС, так и с цикличностью мировой конъюнктуры. В период спадов степень конвергенции стран снижалась, а региональные диспропорции возрастали.

5. Модель расширения сферы западноевропейской интеграции не имела характера поступательного развития, отличалась чередованием «рывков» и «отступлений», периодов «забегания вперед» и откатов адаптации. «Интеграционное ядро», а вместе с ним и вся интеграционная система в зарубежной Европе, функционирует в неравномерно пульсирующем ритме, который определялся как внутриполитическими и внутрирегиональными факторами, так и состоянием окружающей международной среды. Применительно к зарубежной Европе это означает: возможность существования в западноевропейском интеграционном пространстве нескольких конкурирующих «инициативных ядер»; появление внутри группы интегрирующихся стран разных полюсов политических и экономических тяготений; допустимость существования внешних сфер преференциальных связей между странами, не входящими в Европейский Союз, и отдельными странами «интеграционного ядра»; возможность разной степени участия тех или иных стран в реализации интеграционных целей (вплоть до полного отказа), в зависимости от меры их готовности; способность ядра вовлекать внешних партнеров в поле интеграционных взаимодействий с ЕС без предоставления полноправного членства.

6. С точки зрения парадигмы обеспечения безопасности необходимо отметить, что военно-политическая структуризация региона предшествовала развитию «мирных» кооперационных связей между западноевропейскими странами. Это содействовало интеграции: между США и их западноевропейскими союзниками по НАТО существовал политико-идеологический консенсус и своеобразная система «разделения труда», в рамках которой от западноевропейских интеграционных институтов не требовалось обременять себя задачами обороны и безопасности. В подходе к обеспечению безопасности в западноевропейской интеграции выявлено две парадигмы действия. Первая - «опора на собственные силы» - предполагающая стремление к институциональной и финансовой автономии в вопросах обороны и миротворчества - преобладала в ЕС на первом этапе интеграционного строительства. В начале 1950-х годов доминировала точка зрения, согласно которой построение надежного экономического объединения невозможно без тесного взаимодействия в военной области. Эта точка зрения лежала в основе проекта Европейского оборонительного сообщества. Парадигма «опоры на собственные силы» вновь обозначилась в образе действия ЕС в 1990-х годах, когда сорокалетний опыт эволюции западноевропейской интеграции подвел ЕС к идее создания собственной инфраструктуры безопасности. Выражением этой тенденции стала идея «европейской оборонной идентичности», прописанная в Петерсбергской декларации 1992 года, а также действия по реанимации ЗЕС в качестве инструментальной основы сотрудничества членов ЕС в этой области.

Параллельно, и часто чередуясь с первой, в сфере безопасности ЕС просматривается другая, более устойчивая и, по-видимому, более органичная для данной группировки парадигма действия «делегирования» (или «паразитирования»), предусматривавшая сознательный отказ от проблем самостоятельного миротворчества и вообще коллективного обеспечения собственной безопасности и переложение его на плечи партнеров. В ЕС эта парадигма действия проявлялась в моменты обострения международной напряженности. Для парадигмы действия в ЕС в целом не характерно стремление браться за урегулирование конфликтов или вмешиваться в них при помощи силы. Отдельно следует сказать о присутствии в парадигме действия ЕС в рассматриваемой сфере архетипа финансовой рационализации безопасности.

Осмысление историко-политического типа интеграции в Восточной Азии, в свете сравнительно-аналитического исследования, дало возможность сформулировать следующие положения.

1. Интеграционное начало в регионе наиболее ярко представлено в многостороннем варианте АСЕАН и производным от него механизмом «АСЕАН плюс Три» (АПТ), а также на двустороннем уровне - американо-японским комплексом взаимодействий. Форум Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС), хотя теоретически представляет собой альтернативный интеграционный процесс, фактически в этом качестве «не работает», а является многосторонней консультативной площадкой для развития регионального общения и сотрудничества на традиционной неинтеграционной основе.

2. В Юго-Восточной Азии, как и в Западной Европе, роль «ядра» сыграла узкая группа стран - пять первоначальных членов АСЕАН. В обоих случаях исходный многосторонний формат «ядра» растворял двустороннее соперничество ведущих стран каждой из групп. В Западной Европе посредством интеграции гасился франко-германский антагонизм, в ЮВА - территориальные споры и историческое соперничество Индонезии и Малайзии. Протоинтеграционные группировки и в Европе, и в Восточной Азии должны были определиться в отношении глобального биполярного противостояния СССР и США. Но выбор ЕЭС и АСЕАН сделали разный: западноевропейская «шестерка» взяла курс на вооружение и «присоединение», поставив себя на платформу союза с Соединенными Штатами Америки. Азиатские государства встали на позиции умеренного национализма, нейтрализма и неприсоединения.

3. По-разному был решен вопрос о целях группировки. Cпецифика западноевропейской интеграции состоит в том, что Сообщества исходно конституировали себя как интеграционные объединения. АСЕАН сразу старался позиционировать себя как ассоциация многопрофильного сотрудничества на базе солидарности культурно и этнически близких стран. Важно понимать, что интеграция для ЕС была его «raison d'etre». Для АСЕАН, при всей ее нарастающей важности, интеграционные цели всегда были только одним, пусть и важным, компонентом более обширного спектра деятельности. В самом деле, хотя экономический приоритет был сформулирован в Бангкокской декларации 1967 г. одним из первых, фактически экономические мотивы в деятельности АСЕАН были доведены до уровня конкретных решений и преобразованы в практические действия довольно поздно - в конце 1980-х - начале 1990-х годов. На учредительном этапе их потеснили соображения безопасности, которые для стран Юго-Восточной Азии означали прежде всего гарантии невмешательства со стороны великих держав (антиимпериализм) и самоизоляцию от войны во Вьетнаме. Существен был и идеологический компонент в деятельности АСЕАН: антикоммунизм, который в ряде стран фактически истолковывался как сильные этноцентристские, антикитайские настроения, и доктрина неприсоединения, которую в восточноазиатском контексте перекодировали в принцип нейтрализма, фактически представлявшего собой форму группового азиатского национализма.

4. В «АСЕАН плюс Три» и в ЕС механизм принятия ключевых решений работает типологически схожим образом. Главную роль в них играют не наднациональные институты, а исполнительная власть стран-членов. В ЕС - это Европейский совет, а в Восточной Азии - регулярные саммиты глав государств и правительств. Сфера компетенции наднациональных органов в Евросоюзе охватывает в основном самые «технократические» сферы - отношения экономического и научно-технического характера. Государства ЕС неохотно следуют наднациональной процедуре принятия решений Согласно официальной статистике Комиссии ЕС, несмотря на то что простое и квалифицированное большинство определено базовыми договорами в качестве основных методов голосования, около 80% решений в Совете принимается консенсусом.. Многие вопросы реального делегирования суверенитета по-прежнему решаются путем межправительственных согласований. В Азии более сложная картина. На фоне продолжительной и трудной борьбы за суверенитет в политике сама эта мысль не получает поддержки. В Восточной Азии идея ограничения суверенитета, его делегирования на наднациональную ступень подсознательно связывается с «реанимацией колониализма». Идеал Восточной Азии - не универсальная, а избирательная, не максимальная, а дозированная интеграция в экономике под строгим контролем суверенных национальных правительств. Местные страны готовы частично и постепенно делегировать органам межгосударственного сотрудничества и координации некоторые из своих экономических полномочий в отдельных, секторальных вопросах, но пока вряд ли - политическую власть. Стратегия регионального сотрудничества причудливо совмещается в мышлении лидеров восточноазиатских стран с образом сильного государства.

Данная черта оттеняет фактическое сходство ЕС и восточноазиатских механизмов интеграции - преобладание в институциональной структуре черт режима межправительственного подхода, а не жесткой наднациональности. Хотя наднациональность провозглашается одной из главных характеристик ЕС, в Восточной Азии вопрос о наднациональном регулировании даже не ставится. По этому параметру кардинального отличия между европейской и восточноазиатской моделью нет.

Вместе с тем принципиальное отсутствие ориентации на наднациональность в Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) и производном от нее АПТ не должно даже концептуально восприниматься как аргумент против подобия европейских и восточноазиатских интеграционных процессов и тем более против тезиса о вызревании в пространственно отделенных друга от друга частях мира однотипного интеграционного потенциала. Полученный опыт региональных сопоставлений позволил зафиксировать важное теоретическое обобщение: в каждом случае конкретная форма интеграционного сближения «вбирает в себя» ровно такую долю самоограничения государств, которая признается полезной для каждого конкретного момента исторического времени и каждого специфического отрезка интеграционного процесса.

5. Существуют трудности Евросоюза с распространением интеграции из экономики в сферу политических и социальных отношений и формирования «единого этноса» - так называемым эффектом «перелива». Бурный рост межэтнических трений в ЕС в середине 2000-х годов демонстрирует условность выделения интеграции в социальной области как базового и обязательного параметра интеграции. Сделанная несколько десятилетий назад заявка Западной Европы на социальную интеграцию сегодня может выглядеть в лучшем случае как «забегание вперед». В его основе лежит ситуативный учет этнодемографического состава западноевропейских стран в 1960-1970-х годах и преобладавших тогда миграционных тенденций. В этом контексте нежелание стран Восточной Азии форсировать интеграцию в социальной сфере следует воспринимать не как антипод, а, скорее, как подобие европейского подхода. Это, безусловно, противоречит логике «перелива» интеграции из экономики в социальную сферу и политику, не соответствует логике «тотальной», «сплошной» интеграции европейского типа, которая, впрочем, не подтверждается опытом самой европейской интеграции.

6. По признаку устойчивости интеграционных настроений восточноазиатские страны не уступают европейским. После Второй мировой войны странам Западной Европы понадобилось около шести лет, чтобы сделать первый крупный шаг к экономической интеграции (создание ЕОУС в 1951 году). Малые и средние страны и территории Восточной Азии потратили на подготовку условий для первых интеграционных шагов (подписание соответствующих соглашений в АСЕАН, создание и развитие АПТ) около 30 лет - с начала 1960-х до середины 1990-х годов. За истекший период страны не разочаровались в перспективности интеграционной стратегии, которая продолжает медленно воплощаться, несмотря на то, что, в отличие от компактного и культурно однородного интеграционного очага Западной Европы, регион даже Юго-Восточной Азии, не говоря о Восточной Азии, разнороден культурно и отчасти политически. Однако устойчивого коллективного стремления к материальному благополучию на базе сотрудничества и солидарности оказалось достаточным, чтобы продолжать систематические усилия по выведению регионального сотрудничества далеко за рамки традиционного межгосударственного взаимодействия, хотя делают они это с явным отклонением от западноевропейского маршрута. Продолжая шаги в направлении взаимного экономического сближения, восточноазиатские страны применяют для его характеристики слово «регионализм». При этом оно употребляется в том же значении, что и слово «интеграция» в применении к ЕС. В обоих случаях имеется в виду преференциальное сближение для достижения общих целей.

7. Для Восточной Азии характерна асинхронность и многоуровневость экономической интеграции, которая проявляется с разной степенью глубины и интенсивности на нескольких уровнях. В рамках наиболее консолидированного ядра - АСЕАН-6 речь идет о функционировании зоны свободной торговли, ставятся и решаются задачи создания единой зоны услуг и инвестиций. На уровне внешней оболочки - АСЕАН в формате «АСЕАН + Три» и решаются задачи финансовой координации.

8. В отличие от ЕС, где формально-правовые условия интернационализации экономик созданы, а реальное желание к этому со стороны бизнеса запаздывает, в Восточной Азии интеграция была производной от заинтересованности бизнеса в экономической экспансии, что было возможным на путях включения в производственно-распределительные цепочки как можно большего числа государств региона. Она протекала часто «помимо» и вопреки отсутствию межгосударственных двусторонних и многосторонних мер интеграционного характера.

9. Обращают на себя внимание важные типологические различия парадигм экономической интеграции. В Западной Европе отчетливо прослеживается строгая очередность этапов в сращивании хозяйств, ставшая в литературе 1950-1990-х годов «классической». Там интеграция в торговле предшествовала интеграции в сфере финансов и особенно валютного обращения. В Восточной Азии, в силу наложения на ускорившиеся интеграционные процессы глобализации мировых рынков капитала, интеграция в торговле хотя и опережала все другие этапы интеграции, но вскоре стала развиваться параллельно с валютно-финансовой интеграцией, которая со временем, особенно в свете кризиса 1997-1998 годов, превратилась в главный акцент усилий восточноазиатских государств в деле сближения их экономик.

Если в ЕС валютно-финансовую интеграцию предваряло создание полноценного таможенного союза с возведением единого тарифного барьера по периметру внешних пределов сообщества, а фаза зоны свободной торговли оказалась «смазанной», то в Восточной Азии этап создания таможенного союза пока себя не обозначил. Миновав его, страны сразу приступили к созданию ЗСТ с внегрупповыми странами и шагнули к этапу валютно-финансовой координации.

10. Специфична природа договорно-правовой базы складывающегося экономического сообщества АПТ в Восточной Азии. Она носит комбинированный, индивидуально-групповой характер. Это означает, что страны АСЕАН заключают соглашения по формуле «10 + 1» в качестве коллективного субъекта. Вот почему темпы и качество интеграции внутри «десятки» должны опережать интеграцию в более широком масштабе региона.

11. Типологическое своеобразие демонстрирует подход восточноазиатских лидеров в процедурно-языковом вопросе, поражающий своим прагматизмом. Согласно формальной логике прохождения стадий насыщения государственным суверенитетом, именно незападные, а точнее - неевропейские государства должны были бы настаивать на использовании всех языков в статусе официальных. Это закономерно - ведь они не трактуют демократию и демократичность как уважение прав меньшинств, даже если это ведет к ущемлению прав большинства. Как представляется, то, что обычно принимается за культурно-языковую идентичность Европейского Союза, скорее всего, является на деле его политической идентичностью, так как с точки зрения критериев целесообразности и административно-процессуальной эффективности, практика перевода на более чем два десятка языков, скорее, замедляет, нежели упрощает интеграцию в Европе. В Азии базис идентичности, как и в Европе, более мотивирован политически, чем культурно, но в Европе упоенность идеями политической свободы и своим превосходством над другими частями мира вылилась в подчеркнуто почтительное отношение к языкам и локальным культурам малых этнических групп. В Восточной Азии основой региональной идентичности были не столько культура, сколько исторически утрамбованные политические комплексы, чувство солидарной обиды за унижение и подчиненное положение Азии в XIX-XX веках. Эти политические представления, так же как и идея превосходства взращенной в Европе либерально-демократической философии, доминировали при реализации интеграционных проектов. Но в отличие от Европы, из них вырос не болезненный интерес к собственной разноликости, а ощущение острой потребности найти прагматические формы претворения своей региональной солидарности как солидарности азиатских государств, имеющих общую (печальную) историю «против всех остальных».

12. Чередование циклов расширения и сжатия в парадигме роста восточноазиатской интеграции, особенно в 1990-х - 2000-х годах можно описать как соперничество в восточноазиатском регионализме двух тенденций - азиатской, представленной АСЕАН и производными от него форматами, и тихоокеанской, воплощенной в форуме АТЭС. Первая представляет идею более медленного, избирательного и ограниченного сближения преимущественно на азиатской основе. Вторая - широкой интеграции с теоретически не ограниченным участием неазиатских стран. Эти процессы внешне напоминают то, как в Западной Европе в 1950-1970-х годах боролись между собой идеи континентальной и евроатлантической интеграции. В Восточной Азии, как и в Западной Европе, соответствующие конкурирующие идеи не противостояли друг другу фронтально, а развивались, влияя друг на друга. При этом идея «азиатизма», то есть доктрина, постулирующая необходимость развивать «строго региональную» группировку без участия или вмешательства западных стран, оставалась вдохновляющей идеей восточноазиатской интеграции с момента возникновения первых интеграционных проектов в 1960-х годах.

Важно, что в Восточной Азии, как и в ЕС, процесс сближения идет с «переменной» скоростью. В Западной Европе преобладает забегание вперед, когда напор интеграционной активности наталкивался на жесткое сопротивление либо национальных государств, либо электората. Особенно отчетливо описанные компенсационные механизмы «торможения» интеграционного движения проявились во время кризисов 1970-х годов и конституционного кризиса 2000-х годов (по крайней мере, именно такое определение эти эпизоды получили в публицистике и исследовательской литературе).

Интеграционной процесс в восточноазиатском варианте, по контрасту с европейским, характеризуется медлительностью, выжидательностью, осмотрительностью. Там также случались откаты, однако в силу исходно низкой скорости интеграционного движения, они не казались кризисами, притом что самый первый откат наступил сразу после создания АСЕАН и длился с 1967 по 1976 год. Он был продиктован страхами, которые наполняли столицы стран-членов АСЕАН: все были уверены, что в условиях войны США во Вьетнаме американцы обязательно попытаются вмешаться в региональные интеграционные процессы, подмяв их под себя и подчинив их задачам противостояния с коммунизмом. В Восточной Азии интеграционное сближение происходит в большем соответствии с местной конкретикой - мерой готовности или неготовности местных стран сближаться друг с другом, не конфликтуя. Очевидно, что скорость интеграции в АТР строго соизмеряется с ритмами восточноазиатской истории точно так же, как Евросоюз развивался темпами, которые ему задавал общий ход истории послевоенной Европы.

13. С точки зрения структуры интеграционного поля восточноазиатский регионализм представляет собой подобие системы концентрических кругов. Внутренний круг образует первоначальная пятерка АСЕАН (Индонезия, Малайзия, Филиппины, Сингапур, Таиланд), второй круг - АСЕАН «в формате десяти» (в дополнение к перечисленным - Бруней, Камбоджа, Лаос, Мьянма и Вьетнам), третий круг - «АСЕАН+3» (Китай, Южная Корея, Япония). Внешний круг образует консультативная система Восточноазиатского саммита, целью которого является подготовка почвы для создания Восточноазиатского сообщества в составе АСЕАН+3, а также Австралии, Индии и Новой Зеландии, которые плотно встроились за минувшие десятилетия в экономические связи с близлежащими странами Азии. Однако эти три страны не являются участниками ни одного из главных проектов АСЕАН, и планов такого рода в столицах АСЕАН пока не имеется. Поэтому речь может идти только о потенциале интеграционной активности в рамках ВАС, который должен рассматриваться в качестве резерва географического роста АСЕАН в будущем.

Фактически в организационном отношении, а также в немалой мере и политически, страны АСЕАН сегодня играют в регионе роль, приблизительно сходную с той, которую играло ЕЭС в Западной Европе с середины 1960-х годов. При этом инициатива АТЭС, на которую в 1990-х годах в свете глобальной либерализации торговли и внимания к концепции отрытого регионализма возлагали особые надежды, фактически исчерпала свой изначальный интеграционный потенциал. Интеграция, после непродолжительного зигзага в сторону экстенсивного расширения, вновь вернулась в региональное русло формата АПТ.

14. Для модели обеспечения безопасности участников восточноазиатских интеграционных процессов характерен ряд моментов. Во-первых, приоритет двусторонних шагов и договоренностей над многосторонними инициативами в области безопасности. Во-вторых, готовность опираться на внерегиональные державы при обеспечении безопасности, прежде всего на США, в ущерб развитию эффективных региональных механизмов в этой сфере. В то же время эти черты представлены в регионе неравномерно. Страны Юго-Восточной Азии, представленные АСЕАН, в гораздо большей степени, нежели страны Северо-Восточной Азии, склонны координировать свои действия в сфере безопасности, особенно во взаимоотношениях с крупными региональными и мировыми державами.

В ЕС реализация американской повестки дня по оформлению военно-политического альянса с западноевропейскими партнерами содействовала интеграции. О понимании этого в среде западноевропейских элит сигнализировал провал инициативы Европейского оборонительного сообщества при голосовании во французском парламенте 1954 году. Этот же фактор в Юго-Восточной Азии также сыграл на интеграцию, правда, совершенно противоположным образом: участие в военных блоках, инициированных западными державами, обострение биполярной конфронтации на Дальнем Востоке и в ЮВА, в сочетании с неразрешенными территориальными противоречиями в самих этих странах, толкали государства региона к объединению (образование АСЕАН в 1967 году). Вместе с тем необходимость самим заниматься вопросами поддержания своего нейтралитета, препятствовать вмешательству внерегиональных держав и военно-идеологическая поляризация региона, отягощенная системой двусторонних союзов сверхдержав с отдельными государствами региона, определила ориентацию внешнеполитической интеграции стран региона на строительство весьма специфической модели взаимодействия, логика которой напоминает своего рода «слабовооруженный нейтралитет на многосторонней основе».

На защиту выносятся следующие выводы.

1. Сопоставление разных интеграционных группировок посредством анализа «парадигм действия» в главных сферах сближения может служить результативной методологической основой анализа региональных вариантов интеграции.

2. В течение последних двадцати лет Евросоюз решительно преодолевает в себе жесткость и радикализм «интеграционной ортодоксии» публикаций, политических деклараций и практики 1960-1980 годов. Происходит заметное смягчение исходных принципов сближения и обогащение его форм. Это выражается, в частности, в отказе от установок на жесткий федерализм, в переносе акцента на разноскоростное и многоформатное сотрудничество - как в экономике, так и в политике.

3. Само понятие «интеграция» быстро и существенно меняется, что ведет к размыванию казавшегося 20 и 30 лет назад незыблемым «европейского интеграционного канона». Трактовки интеграции вбирают в себя опыт неевропейских интеграционных очагов, и в этом смысле даже интеграция ЕС становится «менее европейской», или во всяком случае, менее западноевропейской, если иметь в виду исходные интеграционные представления и сформулированные в конце 1950-х годов правовые нормы. Европейская интеграционная модель опытным путем, родившись в специфических исторических и культурных условиях послевоенной Западной Европы, начинает утрачивать свою принципиальную уникальность, хотя и сохраняет историко-феноменологическую неповторимость.

4. И на пространстве ЕС, и в Восточной Азии в минувшие полвека наблюдаются в сущности однородные тенденции к расширению интеграционных ядер. И в той, и в другой интеграционной части мира отчетливо различимы «слои» разной интеграционной плотности (в ЕС - это старые и новые члены Евросоюза, в Восточной Азии - государства АСЕАН и страны, ищущие с ними отношений интеграционной ассоциированности).

Хотя в Западной Европе 1950-х годов разные интеграционные планы сосуществовали параллельно во времени и конкурировали друг с другом (ЕЭС и ЕАСТ, «план Плевена» и «план Шумана»), расширение сферы интеграции в зарубежной Европе протекало в форме поступательного поглощения исходным ядром сопредельных территорий.

В Восточноазиатском регионе инициативы объединительного характера не противостояли друг другу фронтально. Они налагались одна на другую, встраиваясь в уже сложившиеся форматы. В основе объединительных тенденций в экономике АТР - «интеграционное ядро» государств АСЕАН. Остальные региональные протоинтеграционные проекты представляют собой по сути дела только внешние «оболочки» этого ядра.

5. При кажущемся очевидным внешнем различии интеграционных процессов в зоне ЕС и Восточной Азии, в обоих этих регионах интеграционные импульсы тяготеют не к сплошному, а к очаговому типу распространения. При этом на пространстве относительно компактного Европейского Союза периодическое возникновение очагов нивелируется фактором наличия единого правового пространства государств-членов. В Восточной Азии очаговость, наоборот, подчеркивается обширностью географического пространства интеграции и протяженностью морских и сухопутных массивов, разделяющих интеграционные очаги.

6. Имеются черты существенного типологического сходства в развитии интеграционных группировок на пространстве Европейского Союза и в Восточной Азии. Сходство прослеживается прежде всего в следующем:

- содержании мотивационного комплекса в обоих ареалах, в структуре которого важную роль играла боязнь внутрирегиональных конфликтов, необходимость объединения перед лицом более крупных, прежде всего внерегиональных игроков (Советского Союза - в Европе; Китая, США и СССР - в Восточной Азии);

- установке на упрощение условий внутрирегионального экономического обмена и создание условий для повышения конкурентоспособности интеграционной группы в целом по отношению к «сторонним» государствам;

- усилиях по созданию символов общей идентичности, основанных на политических мифах об общем историко-культурном наследии и общности исторических и экономических судеб в будущем;

- механизме управления интеграционным процессом, для которого в обеих сравниваемых группировках характерен акцент на преобладании межправительственного подхода к принятию главных решений;

- парадигме обеспечения безопасности, основанной на полускрываемом, но вполне очевидном фактическом согласии делегировать значительную часть бремени ответственности за решение вопросов безопасности внерегиональным державам (США - в рамках ЕС; политико-консультационному механизму взаимного уравновешивания между США, Китаем, Россией и Японией - в Восточной Азии).

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ И ВЫВОДЫ ДИССЕРТАЦИИ ОТРАЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ АВТОРА

1. Интеграционные маршруты Западно-Центральной Европы и Восточной Азии // Международные процессы. 2007. Т . 5. № 3. (1,3 п.л.)

2. Интеграция в Азии: опыт геополитической интерпретации // Международные процессы. 2008. Т. 6. № 3. (0,3 п.л.)

3. Нестандартная интеграция и стареющие стандарты // Международные процессы. 2007. Т. 5. № 2. (0,3 п.л.)

4. Кому угрожает безопасность Китая // Международные процессы. 2007. Т. 5. № 1. (0,3 п.л.)

5. Историко-политические типы интеграционных взаимодействий в Восточной Азии и зарубежной Европе: вклад политического анализа // Сборник публикаций Конвента РАМИ. М., 2009. (1,5 п.л.)

6. Региональные варианты международной интеграции // Современная мировая политики / Учебное пособие для студентов ВУЗов. М.: Аспект Пресс, 2009. (1,5 п.л.)

7. Эволюция подходов ЕС в сфере безопасности // Сборник публикаций по итогам научной конференции «Россия в современном мире». М.: ИМЭМО РАН, 2009. (1 п.л.)

8. Facets of Integration: the Role of Ideas in Shaping European and East Asian Unities // The Crossroads. The Macedonian Foreign Policy Journal. Vol. 1. No. 4. 2008 (1 п.л.).

Размещено на Allbest.ru