Данная концепция может быть подвергнута традиционной для историографии критике, рассматривающей неоклассицизм как явление исключительно культурное и не оказывавшее реальное влияние на сферу политической мысли, являющуюся основной темой данной работы. Прежде всего, влияние античных текстов на реальную политическую аргументацию, присутствующую в текстах членов тайных обществ, может быть также доказано посредством множества примеров. М. А. Фонвизин, описывая положение, сложившееся со свободой в России, писал в одной из своих статей: «Беспристрастная история свидетельствует, что древняя Русь не знала ни рабства политического, ни рабства гражданского: то и другое привилось к ней постепенно и насильственно вследствие несчастных обстоятельств. Предки наши славяне были, как и их соседи германцы, народ полудикий, но свободный, … Русь осталась верною коренной славянской стихии: свободному общинному устройству, основанному на началах чисто демократических» .

Этот отрывок из политического текста, публикуемого автором с целью доказательства того факта, что крепостное право представляет собой рабство, противоестественное с позиции традиционной для древней Руси «демократической» свободы, содержит в себе прямое указание на «Германию» Тацита. Римский историк, описывая древних германцев, идеализировал их, ставя естественную свободу этого народа в противовес развращенным нравам Рима. К идее этой же естественной свободы, характерной для древности, и применительно именно к германцам, практически в исходной формулировке, обращается Фонвизин. В данном случае, важен факт обращения декабриста к логике и аргументации Тацита, используемой уже применительно к совсем другому историческому периоду, месту и с иными целями.

Аналогичным образом функционировало распространенное в текстах декабристов обращение к образу и жизнеописанию спартанского царя Феопомпа. Упоминания об этом царе содержатся в «Жизнеописании Ликурга» Плутарха, «Истории» Тита Ливия, «Описании Эллады» Павсания, «Политике» Аристотеля и сочинении «Об изучении истории» Г. Мабли . Спартанский царь был знаменит тем, что ограничил собственную власть и власть олигархии посредством «эфоров-блюстителей», которым фактически ограничивали власть царя, становясь дополнительной инстанцией на пути принятия решений. Увидев такое решение мужа, жена Феопомпа пришла в негодование и сказала ему, что он оставляет своим детям власть меньшую, чем получил сам. Напротив, большую - возразил царь, - поскольку более долговечную .

Пример самоограничения царской власти был воспринят многими участниками тайных обществ как серьезный исторический аргумент и прекрасная иллюстрация при обосновании необходимости ограничения самодержавия в России. История про Феопомпа тиражировалась в различных сочинениях, может быть найдена в дневниках декабристов, чаще всего вместе с пересказом яркого изречения, якобы произнесенного царем. Помимо очевидной риторической силы, которой обладает данный отрывок, история о Феопомпе также интересна тем, что она была равным образом использована как политический аргумент дидактического характера, целью которого было побудить императора Александра самостоятельно ограничить свою власть, тем самым упрочнив ее основание .

Последним чрезвычайно иллюстративным примером того, насколько важным для российской культуры образованного дворянства этого периода было античное наследие, может послужить записка декабриста А.О. Корниловича, направленная в 1830 году (а подготовленная, очевидно, ранее) на имя А.Х. Бенкендорфа, в которой он, раскаиваясь за свои преступления давал Александру Христофоровичу ряд советов, направленных на изменение системы воспитания молодого поколения и способных, в его представлении, предотвратить события, случившиеся в 1825 году на Сенатской площади. Основную проблему автор видит в неприятии молодым поколением идей самодержавия, которые он, уже вставший на «путь истинный», характеризует как «имеющие на своей стороне преимущества, которые без сомнения, заставят всякого незараженного предрассудками человека предпочесть их всем другим правительствам» . Самым интересным в данном случае является отнюдь не отступление декабриста от своих прежних взглядов, но те меры, которые он предлагает принять для «спасения» молодежи от неприятия неограниченной монархии.

Главной проблемой, которая противостоит приобретению таких взглядов основной массой молодежи является, по его мнению, «отсутствие беспристрастия» у античных писателей . «Я желал бы, - пишет Корнилович, - чтоб нас остерегали от заблуждения, в которое они нас приводят; чтоб мы перестали себя обманывать и взирали на их героев, как на героев в романах и трагедиях, которых характеры и речи нам нравятся, восхищают нас, но не производят над нами решительного влияния: ибо мы знаем, что они составлены в воображении автора» .

Неприятие неограниченной монархии, в представлении декабриста напрямую и в первую очередь зависит от восприятия молодежью античных авторов. Причем это восприятие обладает уже описанной ранее спецификой: герои исторических произведений, жизнеописаний и т.д. в представлении Корниловича воспринимаются как имеющие на читателя реальное воздействие, не исчерпывающееся простой симпатией или антипатией к литературному персонажу. Производя «решительное влияние» на молодых людей, античные произведения оказываются фактором, формирующим представление о политическом и, возвращаясь к характеристике Ю.М. Лотмана, образцом, в соответствии с которым читатель выстраивает свою повседневную жизнь.

Характерное для поколения декабристов обостренное восприятие античных образцов, «жизнь по книге» приводили к тому, что «любая цепь поступков становилась текстом, если ее можно было прояснить связью с определенным литературным сюжетом. Гибель Цезаря, подвиг Катона, пророк, обличающий и проповедующий, Тиртей, Оссиан или Баян, поющие перед воинами накануне битвы, Гектор, уходящий на бой и прощающийся с Андромахой, - таковы были сюжеты, которые придавали смысл той или иной цепочке бытовых поступков» .

Описанный интеллектуальный контекст позволяет говорить о присутствии в культуре образованного российского дворянства гражданского республиканизма, ориентированного на античные образцы. Республиканизм, в данном случае, представлен не столько конкретным направлением или школой политической мысли в той форме, в которой его описывал, например, Кв. Скиннер, но в качестве гражданской культуры, повсеместно проявляющейся в повседневных нормах, практиках и формах мышления .

Помимо повседневных практик, которые обуславливают в представлении некоторых авторов необходимость ее исследования не столько как политического дискурса в значении, придаваемом этому термину авторами кембриджской школы, но в большей степени как элемента культуры, в.т.ч. проявляющегося в сфере политического. Описываемая гражданская культура предполагает, что для ее носителей характерна стилизация собственного поведения на основе уже упомянутых литературных, исторических образцов. И хотя у описываемой культуры есть отдельные специфические черты, связанные с особенностями развития русской культуры, в российской традиции обнаруживаются все характеристики общеевропейской республиканской политической доктрины, суммированные И. Хонохан : «В этой гражданской культуре оказываются связанными воедино характерные для традиции гражданского республиканизма темы свободы, гражданской добродетели/доблести, политического и неполитического участия в общем деле, темы славы, величия, жизни в Истории, темы сообщества как форума, тема признания другого и вся экзистенциальная проблематика nоn omnis moriar, “не весь умру”…» .

Взгляд на тайные общества декабристов с ориентацией на исторически специфическую гражданскую культуру конца XVIII - начала XIX веков позволяет во многом по-новому взглянуть на действия, цели и политический язык членов тайных обществ. В данном контексте, интересным представляется тот факт, что современные исследователи, работы которых не посвящены напрямую гражданскому республиканизму эпохи Александра I, могут приходить к выводам, полностью согласующимся с рассматриваемой концепцией. Так, например, в монографии Н.Д. Потаповой «Трибуны сырых казематов: Политика и дискурсивные стратегии в деле декабристов» выход молодых офицеров на Сенатскую площадь вместе с солдатами рассматривается в рамках античной метафоры выхода граждан на римский форум . В такой по-новому историзированной перспективе видения факт «восстания» приобретает совсем иное значение, согласующееся с характерной для российской образованной публики рассматриваемого периода интеллектуальной культурой гражданского республиканизма.

Глава 3. Н.М. Муравьев: от чтения Тацита к созданию российской Конституции

3.1 Вводные замечания

В предыдущей главе был описан общий интеллектуальный и культурный бэкграунд, объединявший участников тайных обществ и более широкие слои образованной публики в России рассматриваемого периода. В том что касается непосредственно участников декабристского движения, их представления о политике, конечно, не исчерпывались исключительно античными текстами. Существует обширная библиография, посвященная, рецепции и восприятию декабристами политических идей от Просвещения до классического либерализма. Подчеркнем важное в рамках данной темы обстоятельство: знания участников в сфере политического образования и их знакомство с различными авторами было крайне неоднородным. Многие из членов Союза Спасения на следствии не могли сформулировать четкое определение понятия «конституция», что, безусловно, иллюстрирует их общие представления о современной политике .

В данном случае, общей вещью, способной объединить человека, не имеющего представления о базовых политических концептах и, например, Никиту Муравьева, который по словам его товарища М. Лунина «один стоил целой академии» была именно культура гражданского республиканизма, описанная в предыдущей главе. При все различии во взглядах, образовательном уровне и особенностях личных биографий участников декабристского движения книжная культура, ориентированная на античные образцы, оказывалась объединяющим изначальным фактором, влиявшим на последующие формирование различных политических идей и мировоззрения, в целом.

В данной главе будет сделана попытка проанализировать влияние традиции гражданского республиканизма на политические взгляды и биографию Никиты Михайловича Муравьева. Республиканская модель, в данном случае, разложена на два взаимосвязанных пласта - повседневные культурные практики, «жизнь по книге» и конкретные политические идеи, присутствующие в текстах автора. Такое разделение логически связывается со спецификой культуры образованного российского дворянства рассматриваемого периода. Кроме того, в данной главе, будет рассмотрено сложившееся в историографии традиционное представление о политических взглядах Н.М. Муравьева.

Предположение о двух периодах развития политических взглядов Никиты Муравьева в научной среде было впервые высказано и подробно обосновано академиком Дружининым в монографии, посвященной декабристу . Согласно этой концепции в биографии Муравьева присутствует два периода - революционный и умеренно-либеральный. Перелом между двумя периодами обычно относят к 1821 году, так как именно в этот год Муравьев перенял управление над всеми имениями и финансовыми делами семьи после смерти своего деда, сенатора Колокольцева.

Эта перемена во взглядах обычно характеризуется так: «Переосмыслив уроки своей политической деятельности и осознав в полной мере бесперспективность вооруженной борьбы против правительства, Муравьев еще до восстания на Сенатской площади занял типично либеральную позицию, заключающуюся в стремлении заставить правительство под давлением общественного мнения проводить либеральные преобразования» . Даже в относительно современных исследованиях, посвященных декабристу, сохраняется наиболее радикальная трактовка его политических взглядов, характерная для советской историографии: «…Н.М. Муравьев, проделавший сложный и мучительный путь от крайнего радикализма к либерализму…» и «Специального исследования все еще требует особый, либерально-конституционный, тип революционности Муравьева» .

Причина, по которой стереотип о переходе Муравьева от «радикализма» к «либеральным» настроениям сохраняется в историографии может быть объяснена двумя факторами. Во-первых, неисторичностью самой трактовки понятия «либерализм», применительно к взглядам декабриста. Исследователи, обращая внимание на тот факт, что декабристов часто называли «либералистами» принимают как данность, что их воззрения полностью соответствовали современному представлению о либерализме как о политической идеологии. Объяснительная модель современного либерализма действительно подходит для трактовки тех или иных планов или текстов, написанных членами тайного общества. Тем не менее, используя ее в качестве аналитической рамки при анализе политических взглядов начала XIX века, исследователи подчас нарушают принцип историзма, накладывая современные представления о политике на отдаленное прошлое. Некоторые современные исследователи обращают внимание на эту трактовку, критикуя обобщающее представление о «либерализме» декабристов: «...на наш взгляд, обобщающая формула "либерализм декабристов" столь же абстрактна, как и формула "дворянская революционность", и следовательно - антиисторична» .

Термин «либерал» или «либералист» в России начала XIX века был синонимичен слову «свободомыслящий» и, чаще всего, не приобретал более конкретного значения. Так, например, декабрист Лорер, давая показания на следствии не делал различия между понятиями «либеральный» и «вольнодумческий», употребляя их синонимично друг другу . Аналогичное словоупотребление характерно для языка российской образованной публики рассматриваемой эпохи. Смысл слова «либеральный» в текстах первой четверти XIX века очень сильно отличается от того, что мы понимаем под «либеральным» или «либерализмом» сегодня. Критика существующих в историографии представлений о «либерализме» декабристов (включая разбор историчности самого понятия и конкретные примеры политических взглядов членов общества) была подробно осуществлена Т.Н. Жуковской, резюмировавшей эту проблему так: «…мы имеем дело не с либеральной системой взглядов, а с паралиберализмом, псевдолиберализмом, когда за либерализм принимается и выдается (часто неосознанно) нечто иное» .

Данная глава представляет собой попытку историзиации политических взглядов Н.М. Муравьева и демонстрации того факта, что они полностью вписываются в характерную для своего времени культуру гражданского республиканизма. Отдельное внимание уделено попытке показать ошибочность распространенного в историографии декабризма тезиса о принадлежности М.Н. Муравьева к «либеральному» крылу тайных обществ декабристов и о «либеральном» переломе в его взглядах, якобы произошедшем в 1821 году, Этот тезис, с позиций, отстаиваемых в данном исследовании, представляет собой анахронизм. Концептуальная рамка классического республиканизма позволяет продемонстрировать, что в политических воззрениях Муравьева не произошло перехода от одной доктрины к другой, а умеренность, на которой акцентируют внимание многие исследователи, является лишь проявлением политического прагматизма при столкновении с необходимостью написания конституционного проекта.

3.2 Биография Н.М. Муравьева

Никита Муравьев родился в 1795 году, в Петербурге, в семье Екатерины Федоровны Колокольцевой и Михаила Никитича Муравьева . Его отец был известным писателем и историком екатерининской эпохи, получившим за свои литературные труды и обширные познания место воспитателя великих князей Александра и Константина Павловичей. В его непосредственные обязанности входило преподавание русской словесности, истории и нравственной философии. С воцарением Александра Михаил Никитич стал получать значительные государственные посты: должность статс-секретаря по принятию прошений на высочайшее имя, попечитель Московского университета и, наконец, в 1802 году, товарищ министра народного просвещения .

Никита Муравьев получил обширное домашнее образование, программа которого была изначально составлена его отцом. Он же преподавал сыну курс древней истории и словесности. Отец умер, когда Никите еще не было двенадцати, однако домашнее обучение продолжилось и было чрезвычайно многосторонним. В перечень предметов входили древние языки, французский, история, география, математика, геометрия, астрономия и др. Получив обширное домашнее образование, которое после смерти отца курировалось матерью, Никита поступает в Московский университет, выбрав физико-математическое отделение .

Университет будущий руководитель Северного общества закончить не успевает. В 1813 году он отправляется в заграничный поход против Наполеона, участвует в нескольких сражениях, в том числе в битвах под Лейпцигом, Дрезденом и Магдебургом. За заслуги на военном поприще Никита Михайлович пожалован орденом св. Анны 4 степени. Возвратившись из похода, будущий декабрист проводит дома 7 месяцев, а затем снова, в составе регулярной армии, отправляется в Париж. В столице Франции он проводит три месяца с немалой пользой: посещает театры, слушает лекции в Парижском университете, абонируется в библиотеке, покупает много книг. В этот период Муравьев живет в доме бывшего посланника Наполеона в России, герцога Коленкура, в салоне которого собираются известнейшие политические деятели Франции того времени: аббат Сийес, аббат Грегуар, Бенжамен Констан и др .

По возвращении из Парижа Муравьев продолжает службу при Гвардейском генеральном штабе. Период с 1816 по 1818 год отмечен огромной литературной активностью Никиты Михайловича: в этот период он работает над историей Отечественной войны вместе с генералом Жомини, пишет свои "Размышления о жизнеописаниях Суворова", читает огромное количество книг . К этому же периоду относятся его публикации в «Сыне Отечества», вступление в «Арзамас» и попытка его реорганизации на политических началах вместе с другим членом организованного в 1816 году Союза Спасения, Н.И. Тургеневым .

Все попытки литературной и публицистической деятельности Муравьева в этот период связаны с преобразовательными и просвещенческими планами Союза Спасения, усматривавшими основной целью деятельности - медленное влияние на общественное мнение посредством различных публикаций, публичных речей и т.д . Кульминационным моментом в существовании тайного общества становится так называемый «московский заговор» 1817 года. После разошедшегося слуха о том, что император намерен передать Польше западные губернии Российской империи, участники тайного общества пришли в негодование и на общем собрании в Москве был предложен план цареубийства. На этом моменте исследователи декабризма часто заостряют внимание, подчеркивая, что Муравьев поддержал предложенные меры - что с их точки зрения, подтверждает «радикализм» его взглядов в этот период .

Внутренние разногласия в Союзе спасения привели к его упразднению, но в 1818 году на его месте образовалось новое тайное общество, Союз благоденствия. Муравьев принял деятельное участие в написании нового устава, известного под названием «Зеленая книга», в которой основной целью общества устанавливалось всестороннее воздействие на общественное мнение, а через него - на правительство. Результатом такой деятельности должна была стать инициация правительством процесса установления конституционной монархии . Муравьев продолжает свою публицистическую деятельность. В 1818 году он заканчивает работу над критическим сочинением, посвященном «Истории» Карамзина, которое затем распространяет в списках за невозможностью его публикации . В 1819 году, вместе с Н. Тургеневым, Муравьев принимает активное участие в попытке организации журнального общества и журнала «Архив политических наук и российской словесности», в котором он должен был выполнять роль одного из постоянных авторов. Проект, однако, не увенчался успехом. В этом же году, Муравьев берет отпуск и отправляется в Одессу для проверки имений, управление которыми, фактически, переходит к нему в руки после смерти деда, сенатора Колокольцева. Помимо хозяйственной деятельности, он продолжает активно знакомиться с различными политическими сочинениями, встречается с другими участниками тайного общества .

В 1820 году Никита Михайлович подает в отставку «по домашним обстоятельствам», чтобы освободить время для управления земельным и финансовым положении семьи. В этот период он продолжает активно участвовать в деятельности тайного общества, присутствовав на собрании, инициированном Пестелем, в результате которого целью общества было объявлено установление республиканского строя. В ходе обсуждения Муравьев поддержал идеи будущего лидера Южного общества о введении «временного правления», необходимого для обуздания монархии после упразднения самодержавия . В том же году Муравьев, все это время не прекращавший совершенствовать свои знания в политической теории и истории пишет новое сочинение, «Любопытный разговор» - краткое изложение идей, аргументирующих необходимость упразднения самодержавия, предназначенное для распространения в народе и среди солдат, подчиненных членам тайного общества .

Однако на очередном Московском съезде общества в 1821 году принимается решение о самороспуске общества. Основной целью этого маневра становится избавление от излишне радикальных его участников и излишнего интереса властей к его деятельности. На месте Союза возникают Северное и Южное общества . Муравьев становится одним из наиболее значимых и влиятельных деятелей первого, но между двумя «обществами» уже в тот период существовала значительная разница. Южное общество, с момента своего создания, было сконцентрировано вокруг фигуры П. Пестеля. Его мнение, фактически, являлось выразителем мнения всех «южан» .

Организационная логика Северного общества была иной. Муравьев никогда не был его единоличным лидером, что не мешало ему быть одним из наиболее значимых и влиятельных его участников. Отправившись в Минск, в связи со служебными обязанностями, Никита Михайлович начинает работу над своим конституционным проектом, первая редакция которого была, очевидно, закончена им до прибытия в Петербург .

События, происходившие, начиная с 1822 года формировались вокруг конфликта между Северным и Южным обществом, не способным договориться об общей политической программе и конкретных действиях. Ключевая роль Муравьева в этом конфликте подробно разобрана и описана академиком Дружининым в монографии «Декабрист Никита Муравьев» . В рамках данного исследования важен тот факт, что Муравьев, отвергая проект «Русской правды» и преобразовательные планы Пестеля, продолжал работать над конституцией. Ее обсуждение состоялось в 1823 году .

В 1824 году, в продолжение данного конфликта, Муравьев настоял на невозможности слияния Северного и Южного обществ: «невозможность слить в одно два общества, отделенных таким большим пространством и притом разделенных мнением. В Северном обществе всякий имел свое мнение, в Южном, сколько мне было известно по приезжающим из оного, не было никакого противоречия мнениям Пестеля: итак большинство голосов всегда было выражением одной его воли…» . В результате, вопрос о слиянии и принятии общей программы откладывается до 1826 года.

Обсуждению этого объединения не суждено было состояться. После восстания в декабре 1825 года, Муравьева, который последний год почти не участвовал в делах Северного общества, уступив условное лидерство К.Ф. Рылееву , и работал над финальной правкой своего конституционного проекта, привозят из орловской губернии, где он находится в отпуске вместе с женой и детьми . Осужденный по 1-ому разряду на смертную казнь, он был помилован, а казнь была заменена вечной каторгой, позже также смягченной до 20 лет. В последствии срок будет уменьшен еще на 5 лет, но вечное поселение так и останется обязательной частью приговора .

3.3 Античные образцы, героизм и поступки на сцене Истории

Полноценная реконструкция политических взглядов Никиты Михайловича Муравьева требует обращения к первому этапу их формирования - домашнему обучению, кругу чтения и повседневным практикам. Как уже было упомянуто в кратком изложении биографии декабриста, составлением программы, а также преподаванием древней истории и основ нравоучения занимался его отец, Михаил Никитич Муравьев. Об этом позволяют говорить ученические тетради Никиты.

Воспитатель великих князей и товарищ министра народного просвещения был человеком чрезвычайно широких познаний и колоссальной начитанности. Программа по древней истории за отсутствием учебников состояла из написанных им лично небольших текстов, значительная часть которых использовалась им ранее при обучении великих князей Александра и Константина. В этих небольших работах содержалась, помимо фактических знаний, общая концепция исторического процесса в представлении Михаила Никитича. В основе всех его исторических построений лежало специфическое восприятие концепции общественного договора, характерное для второй половины XVIII века . В данном случае, историческое развитие рассматривалось как путь человечества из естественного состояния к гражданскому обществу, которое в свою очередь, способствует его постепенному просвещению и, в результате, достижению максимальной точки просвещения, которая, фактически, является целью любого исторического развития.

В концепции Михаила Никитича значительную роль играли «люди письмен», писатели. Именно сила их произведений способна была просвещать общество, демонстрировать ему истинные ценности и, как следствие, наставлять его на правильный путь исторического развития. Очевидно, Муравьев видел себя одним из таких «людей письмен» и все его опубликованные прозаические произведения носили дидактический характер, наставляя читателя на путь гражданских добродетелей и просвещения.

Отец Никиты также был одним из людей, применительно к которым Ю.М. Лотман использовал термин «жизнь по книге». В этой связи на него оказали огромное влияние античные образцы. Михаил Никитич, уже достигнув известности в качестве писателя и историка, в своих текстах стал последовательно формулировать горацианский идеал уединенной жизни и труда на благо отечества, стремясь увлечь за собой своих читателей. Многочисленные отсылки к Горацию обнаруживаются и в стихах автора, а его переписка с семьей и черновые заметки позволяют говорить о том, что он сознательно ориентировался на условную модель «Горация» в своей повседневной жизни. Отсюда и стремление к уединенному размышлению, умеренности в эмоциях, умение четко разделять службу и дом, отдавая предпочтение покою лица гражданского и т.д.

Вопрос о политических взглядах Михаила Никитича, а также о его восприятии античных образов и использовании их для осмысления и концептуализации собственной жизни уже был ранее освещен в нескольких исследованиях. Разделяя идеалы гражданской культуры, характерной для данной эпохи, Михаил Муравьев придерживался ее наименее радикальной формы, поддерживая идею монархии ограниченной законами. Эти идей, в значительной степени, были переданы отцом сыну на начальном этапе обучения. Однако куда большее и яркое значение в сравнении, например, с влиянием концепции общественного договора, в образовательном процессе Никиты сыграли античные образцы.

Семейство Муравьевых, по словам В. А. Олениной было «совершенно семейство Гракхов» . Проводя аналогию с героями одного из жизнеописаний Плутарха, народных трибунов обладавших исключительным красноречием и образованностью и боровшихся за права римского народа, выступая против чрезмерно увеличившегося имущественного расслоения и власти нобилитета , Оленина, очевидно, отмечала сходство характеров, качеств и поведения семейства Муравьевых с древнеримскими политиками и героями. Хорошо известен еще один эпизод из детства Никиты Муравьева, сохранившийся в ее воспоминаниях: «долго еще повторяли слова Никиты Михайловича еще ребенком. На детском вечере у Державиных Екатерина Федоровна заметила, что Никитушка не танцует, пошла его уговаривать. Он тихонько ее спросил «Maman, est-ce qu'Aristide et Caton ont dancй» (Мама, а разве Аристид и Катон танцевали?) Мать на это ему отвечала: Il faut supposer qu'oui а votre вge» (Можно предположить что да, будучи в твоем возрасте). Он тотчас встал и пошел танцевать» .

Воспитанный на «Жизнеописаниях» Плутарха, Никита с самого детства избирает в качестве основного ориентира доблестных античных политиков, героев Рима и Греции. Античные примеры вдохновляют его настолько, что именно на них он ориентируется в повседневной жизни, сопоставляя свое поведение с поведением любимых исторических деятелей. Эта ориентация на античность и использование книжных образцов для восприятия и построения собственного поведения - элемент и яркий пример гражданского республиканизма, характерного для данной эпохи.

Однако, как бы ни был красноречив пример, он происходит из детства Никиты Михайловича и для подтверждения предлагаемой гипотезы его недостаточно. Насколько Муравьев был знаком с античностью за пределами «Жизнеописаний» и уроков отца? И насколько такая любовь к Древним Риму и Греции сохранилась в нем уже во взрослом возрасте? Обширная переписка и черновики Никиты Михайловича позволяют ответить на эти вопросы. Декабрист был хорошо знаком с сочинениями Плутарха, Цицерона, Тацита, Геродота, Плиния, Гомера, Горация, Вергилия и Овидия. Этот список, очевидно, является неполным, однако не представляется возможным восстановить круг чтения Никиты Михайловича точнее без обращения к книгам из его библиотеки, хранящимся разрозненно, в различных городах.

Муравьев прекрасно знал латынь, об этом свидетельствует перевод «Германии» Тацита, сделанный им еще в период домашнего обучения и дополненный позже, в 1817 году . Аналогичным было его знание греческого, на котором он свободно читал и писал. Одна из его записных книжек пестрит комментариями на греческом языке, оставленными после очередного прочтения «Истории» Геродота . При этом, Никита постоянно перечитывает названных авторов. В одном из писем матери из Москвы за 1817 год он сообщает: «Я на днях купил здесь у Готье Жизни Плутарха в 15 частях, перевод Дасье, с очень изрядно гравированными портретами великих мужей с медалей - за 75 рублей - и теперь с большим удовольствием перечитываю Плутарха» .

Аналогичная ситуация складывается с произведениями Тацита. Он постоянно просит мать присылать ему те или иные книги древнеримского историка. Такие просьбы содержатся в письмах за 1817 год , в этом же году он покупает еще одно издание автора в Москве и «весьма рад этому приобретению» . Еще одно издание он покупает в 1818 году: «Итак мне петербургский экземпляр не нужен» . В 1820 году, отзываясь на вопрос матери о «Записках о жизни и смерти герцога Беррийского» Шатобриана, Никита Михайлович пишет: «…я вижу ум, фразы, картины, но не вижу ни деяний, ни человека, ни жизни. … Так ли пишут жизнь кого бы то ни было? У Саши находится перевод Тацита, в первом томе оного вы найдете Жизнь Агриколы, сравните их и решите. Я упоминаю Жизнь Агриколы, чтобы доказать вам, что я не браню все подряд и отдаю дань величию писателя, когда таковое вижу» . В этом письме Муравьев называет Тацита «великим писателем», ставя его тексты в пример, не выдерживающему сравнения современному произведению.

Муравьев, очевидным образом, был знаком и с философскими произведениями античности, а также с римским законодательством и правом. Соответствующие книги сохранились в библиотеке его отца, перешедшей ему по наследству и чрезвычайно им оберегаемой . Вспоминая Никиту Михайловича в 1818 - 1819 году Оленина пишет: «Воспламененный неограниченной любовью к отечеству Цицерона, Катона и многих других, потом le droit romain (римское право), les douze tables romaines (12 таблиц римских, свод римского законодательства, основа римского права), les vertus romaines (римские добродетели) etc. так разгорячило его сердце и воображение, что он начал писать и начал рефютациею на историю Карамзина, которого он лично не любил» .

Следование античным образцам и их инкорпорирование в собственную повседневность не исчерпывалось постоянным чтением римских авторов и восприятием собственной жизни посредством литературных примеров. В контексте российской традиции гражданского республиканизма чрезвычайно важным являлся сюжет бессмертия в памяти потомков и Поступка на сцене истории . Этот сюжет, применительно к античности, Ханна Арендт описала в своей книге «Vita activa, или о деятельной жизни»: «Жажда бессмертия вырастала у греков из сознания, что в качестве смертных они объяты непреходящей природой и проводят свою жизнь под взглядами неумирающих богов. … задача и потенциальное величие смертных в том, что они способны производить вещи - творения, деяния, речи, - которые заслуживают того, чтобы на все времена водвориться в космосе, и благодаря которым сами смертные могут найти себе заслуженное место среди порядка вещей, где все непреходящее кроме них самих. Через бессмертные деяния, оставляющие, насколько продолжается род человеческий, нестираемые следы в мире, смертные способны достигать бессмертия особого, как раз именно человеческого свойства, доказывая так, что и они божественной природы» .

Традиция поиска бессмертия через достойное истории деяние характерна и для поколения российского образованного дворянства, воспитанного в рамках рассматриваемой культурной традиции. Отсюда столь популярный сюжет «Памятника» Горация, повторяемый множеством авторов, а также значительное количество других сюжетов . Отец декабриста, Михаил Никитич Муравьев, также был обеспокоен необходимостью совершения такого поступка, которым для него стали его литературные произведения. Хорошо известно его стихотворение «К музе», в котором он, отсылая к Горацию, выражает одновременно страх и надежду: «Иль в песнях не прейду к другому поколенью? Или я весь умру?» .

Проблематика великого деяния также важна и для его сына, что иллюстрирует значительное количество сюжетов из биографии Никиты Михайловича. Воспитанный на историях о славных героях античности, летом 1812 года Муравьев бежит из дома в действующую армию. Хорошо одетый, без паспорта, но со схемой расположения армий, картой военных действий и томом Тацита в сумке, юный герой был схвачен крестьянами, принявшими его за французского шпиона, и доставлен московскому генерал-губернатору Ростопчину. Недоразумение, вскоре, было разрешено, Никита был отправлен домой, а Ростопчин поздравил мать со столь благородным сыном . В 1813 году, не выдержав уговоров, мать все же отправила Муравьева в действующую армию. По словам брата Александра, Никита «ежедневно докучал матушке, добиваясь от нее позволения поступить на военную службу» .

Война виделась юному Муравьеву идеальным местом для реализации героического поступка, достойного славных мужей, на которых он равнялся. Военный подвиг, гибель на поле боя предлагали прекрасный способ получения славы и признания, выступая в качестве того самого поступка на сцене Истории, достойного памяти потомков. Прибыв в театр военных действий, Никита осознанно демонстрирует хладнокровие и отвагу: «Товарищи мои, делавшие уже много компаний, удивились тому хладнокровию, с которым проходил через трупов, устилавших лейпцигские поля» . Однако к его глубочайшему разочарованию, война не приносит случая совершить тот самый поступок и встать в один ряд с героями античности. Досаду по поводу этого он выражает в письме к Михаилу Лунину: «Сделав приятное путешествие, возвратился в Петербург. Вошел в Париж при любезных восклицаниях, был в Лондоне! А я не имел счастья, был в армии, которую и не считали в числе оных, видел Дрезден и не входил в него, был на Рейне и не входил во Францию. Был в скучных блокадах и в глупых перестрелках» . В этом письме Никита Михайлович умалял свои заслуги. Он успел поучаствовать в трех крупных сражениях, а за битву под Лейпцигом получил орден св. Анны 4 степени . Однако этого, очевидно, оказалось недостаточно, чтобы удовлетворить те цели, с которыми декабрист отправлялся на войну.

Не найдя в военных действиях достойного поля для реализации Поступка, Муравьев избирает иную тактику, прибыв в 1815 году в Москву из Парижа. Еще с момента участия в заграничном походе в 1813-1814 гг. у него вызывают живой интерес жизнеописания полководцев. Особое место, наряду с героями античности, среди его кумиров получает А.В. Суворов . Результатом продолжительных исторических изысканий, посвященных личности полководца, становится «Рассуждение о жизнеописаниях Суворова», завершенное и опубликованное в «Сыне Отечества» в 1816 году . Это сочинение представляет значительный интерес, так как позволяет лучше понять взгляды Муравьева на исторический процесс, а также его видение античной идеи земного бессмертия, достигаемого через деяние.

«Рассуждение» представляет собой анализ и критику существующих жизнеописаний Суворова. В этом сочинении Муравьев демонстрирует чрезвычайно обширные познания в военной истории XVIII столетия и подробно разбирает те ошибки, которые по его мнению допустили авторы при описании жизни и подвигов полководца. Эта работа обнаруживает довольно специфическое видение как исторического процесса, так и функции жизнеописания как такового. «Можно утвердительно сказать, что муза истории дремлет y нас в России» - после этого утверждения Муравьев обращается к современным ему сочинениям, указывая, что они не выполняют своей главной функции: «He такие образцы оставили нам древние, не одними восклицаниями наполнены бессмертные творения Фукидида, Саллустия и Тацита. Но сии мужи писали для славы и бессмертия, теперь же, по большей части, пишут для денег» .

Ставя древних авторов в пример современным, Никита Михайлович отмечает, что истинно великое историческое произведение написано ради славы и дает его автору надежду на получение бессмертия. Текст становится еще одним способом реализации деяния. Функция историка, позволяющая получить право на память потомков, в том, чтобы достойно запечатлеть и воспеть поступки и деяния великих мужей. Таким образом, он становится своеобразным хранителем этой памяти, преобразуя великий подвиг в бессмертный текст, который перейдет к потомкам. Этот факт дает ему право на бессмертие наряду с теми, кого он воспевает и описывает.

«Вообще вся древняя история имеет то преимущество пред новеи?шею, что она по большеи? части писана людьми, занимавшими первые места в правлении, a не одними токмо литераторами. По этои? причине она и отличается особенною важностью, глубокомыслием, полнотою и строгим приличием. Наши же смелые и неутомимые историки, не зная обязанностеи? звания, принятого ими, пишут одни только похвальные слова, не ведая того, что истинно высокие дела…, требуют только простого и ясного изложения» . Дело истории, таким образом, - исключительно великие дела, описанные подобающим образом. Муравьев видит в бесконечной череде похвальных слов унижение той высокой функции, которая возложена на историка. Суворову не повезло с историками: «Нет еще до сих пор в русской истории Суворова, первого из вождей» .

Суворов, несмотря на его многочисленные заслуги и победы, оказался лишен летописца. Даже самый великий подвиг не останется в памяти потомков, если он не запечатлен в Истории писателем. Так как современные сочинения не соответствуют тем требованиям, которые Муравьев выдвигает по отношению к жизнеописаниям, ориентируясь на античных авторов, то и слава Суворова оказывается не воспета, а сам он отрезан от Истории. После публикации «Рассуждения», Муравьев, искренне увлеченный фигурой полководца продолжал работать с документами и доступными ему книгами, готовя, очевидно, то самое жизнеописание, об отсутствии которого говорится в первом тексте декабриста. Не найдя возможности для реализации деяния, достойного истории на полях сражений, Никита обращается ко второму способу, который был хорошо знаком ему по деятельности отца - созданию великого текста, сохраняющего великие деяния для потомков.

Однако неудача, которую потерпел Муравьев с жизнеописанием Суворова не означала, что декабрист отступил от идеи получения бессмертной славы посредством текста. После «Рассуждения» он приступает к работе над критическим разбором «Истории» Карамзина , к периоду от 1818 по 1822 относится «Критический разбор войны между Францией и Австрией в конце 1790-х гг.» , «Опыт военного обозрения похода 1799 г.» . Два упомянутых текста не были опубликованы автором, но, очевидно готовились для проекта журнала, который Муравьев планировал организовать вместе с Тургеневым. В этих работах, в особенности, в «Рассуждениях об Истории Карамзина», Муравьев продолжает последовательно излагать концепцию, обосновывающую необходимость истории и историка в любом обществе.

«В том ли состоит гражданская добродетель, которую народное бытописание воспламенять обязано? He мир, но брань вечная должна существовать между злом и благом; добродетельные граждане должны быть в вечном союзе противу заблуждении? и пороков. He примирение наше с несовершенством, не удовлетворение суетного любопытства, не пища чувствительности, не забава праздности составляют предмет истории: она возжигает соревнование веков, пробуждает душевные силы наши и устремляет к тому совершенству, которое суждено на земле» . Истинная цель истории - пример, побуждающий стремиться к совершенству, воспламенение гражданской добродетели. Однако этим ее функции не исчерпываются. Самый главный фрагмент текста, посвященного критике представления Карамзина о функциях и задачах истории, выделен Муравьевым курсивом и представляет собой цитату из двух античных авторов: "«Кратка жизнь, -- говорит Саллустии?, -- и так продлим память о себе сколь возможно более. -- В познании событии? всего полезнее то, что представлены нам примеры на светлом памятнике». Мы подражаем тому, что достои?но подражания, презираем то, что постыдно начато и постыдно совершено (см. вступление Тита Ливия)»" .

Две цитаты, резюмирующие представление Муравьева об истории и роли историка в обществе выводят на первый план две уже знакомые идеи: история способна предоставить достойный пример для подражания, который позволяет совершенствоваться, ориентируясь на него, но помимо этого, история продлевает короткую жизнь человека, позволяя попавшим на ее страницы достигнуть бессмертия. Обилие текстов по истории, написанных Никитой Михайловичем, а также его постоянное стремление к участию во всех инициативах тайных обществ, связанных с литературным и историческим поприщем, позволяют говорить о том, что Муравьев на протяжении длительного времени продолжал рассматривать литературу - и историческую литературу, в частности, - как поприще для самореализации : «В книгах есть мысли и дела высокие. В людях же низость, эгоизм, и самые обыкновенные чувства, поступки их носят на себе ту же печать» .

3.4 Свобода как противоположность рабству

Культура гражданского республиканизма, ориентированная на античные образцы, к которой принадлежал Муравьев может быть также продемонстрирована на уровне политических идей и концептов, которые использовал автор в своих текстах. Особая концепция свободы, трактуемой как «не доминирование» или как противоположность рабству составляет основу классической республиканской традиции и тезис, согласно которому Муравьев мыслил именно в рамках этой концепции, требуют поиска и четкого формулирования авторского определения свободы. Для того, чтобы полноценно реконструировать авторское представление о свободе, необходимо обратиться сразу к нескольким текстам, написанным Муравьевым в разные годы, в том числе, после так называемого «либерального поворота» в его взглядах. Обращение к работам разных лет позволит продемонстрировать факт присутствия в них единой концепции свободы, не претерпевшей значительных изменений после 1821 года. Помимо этого, раскрытие того значения, которое автор вкладывал в понятие свободы оказывается трудновыполнимым без привлечения еще двух концепций: тирании и закона.

Первый текст, в котором содержится довольно подробное изложение концепции свободы в представлении Муравьева - «Любопытный разговор», написанный им в 1822 году. Эта короткая зарисовка, представленная в виде диалога, составлена максимально просто и понятно для несведущего в политической теории читателя. «Разговор», поддержанный после прочтения остальными участниками Северного общества предназначался для распространения в народе и среди солдат. Распространение текста должны были осуществлять участники тайного общества, состоящие на военной службе.

В «Разговоре» чрезвычайно кратко, без использования сложной терминологии объяснялось, что такое свобода, почему ей обладает каждый человек и зачем за нее следует бороться. «В.: Что есть свобода? О.: Жизнь по Воле. В.: Откуда проистекает свобода? О.: Всякое благо от Бога. Создав человека по подобию своему … Он даровал человеку свободу! В.: Все ли я свободен делать? О.: Ты свободен делать все то, что не вредно другому. Это твое право. … В.: А если будет кто меня притеснять? О.: Это будет тебе насилие, противу коего ты имеешь право сопротивляться» . Свобода, рассматривается как дарованная богом естественная возможность свободы действия, которая может быть ограничена «притеснением», воспринимаемым как насилие. Интересно последующее описание существующего неравенства между людьми: «В.: А все ли люди свободны? О.: Нет. Малое число людей поработило большее. В.: Почему же малое число поработило большее? О.: Одним пришла несправедливая мысль господствовать, а другим подлая мысль отказаться от природных прав человеческих, дарованных самим богом. В.: Надобно ли добывать свободы? О.: Надобно. В.: Каким образом? О.: Надлежит утвердить постоянные правила или законы как бывало в старину на Руси» .

В результате, свобода предстает перед читателем как некая абстрактная совокупность дарованных богом естественных прав, которые могут быть утеряны в результате установления господства одних людей над другими. Единственным способом сохранения свободы оказывается принятие законов. Однако в чем заключается установление господства, уничтожающее свободу? По мнению Муравьева, в России эту роль выполняет самодержавие, которого не было в Древней Руси, приводимой им в пример: «О.: Государь самодержавный или самовластный тот, который сам по себе держит землю, не признает власти рассудка, законов божиих и человеческих; сам от себя, то-есть без причины и по прихоти своей властвует. … В.: Не могут ли быть постоянные законы при самодержавии? О.: Нет. Самодержавие или самовластие их не терпит; для него нужен беспорядок и всегдашние перемены. … Потому что государь властен делать все, что захочет. Сегодня ему вздумается одно, завтра другое, а до пользы нашей ему дела мало…» .

Такая трактовка свободы и возможности ее ограничения полностью соответствует концепции "неоримского" республиканизма, описанной ранее. Свобода, составляющая совокупность естественных прав, данных богом человеку может быть потеряна в случае установления тирании или произвола. Концепция тирании в данном случае заключается не в том, что самодержец совершает ужасные поступки, недостойные правителя, но в самой возможности их совершения. Свобода, таким образом, представлена в тексте как противоположность рабству или "не-доминирование", т. е. отсутствие не только принуждения по отношению к гражданам, но и самой возможности такового. Ограничением, способным уберечь граждан от рабства становятся принятые совместно законы, которыми правитель должен руководствоваться в равной степени с остальными. В качестве примера свободного общества Муравьев приводит традицию народного вече: «В каждом городе при звуке вечевого колокола собирался народ или выборные, они совещали об общих всем делах; предлагали требования, постановляли законы, назначали, сколько и где брать ратников; устанавливали сами с общего согласия налоги; требовали на суд свой наместников, когда сии грабили или притесняли жителей. Таковые вечи были в Киеве на Подоле, в Новегороде, во Пскове, Владимире, Суздале и в Москве» . Исчезла же эта традиция с нашествием татар, научивших предков «безусловно покорствовать тиранской власти» .

В качестве идеала свободного государства представлены прямые демократии Пскова и Новгорода, а вечевая форма управления рассматривается как древняя традиция, обеспечивавшая свободу. Традиция обращения к древним образцам характерна для культуры гражданского республиканизма в целом. Однако если английские авторы, рассматриваемые Скиннером, обращались в своих текстах к античности и английским традициям и документам, например, к Хартии вольности, то Муравьев, хорошо разбирающийся в истории России, обнаружил республиканскую свободу в древнерусских республиках и использовал их в качестве обоснования древности этой политической традиции в российском контексте.

Муравьев излагает свои представления о свободе и самодержавии в еще одном тексте, история которого требует предварительного пояснения. Предположительно, в промежутке между 1823 и 1824 годом, Никита Михайлович знакомится и занимается переработкой довольно известного современным исследователям текста - «Рассуждения о непременных государственных законах» за авторством Д.И. Фонвизина . Рукопись «Рассуждения» попала в руки к автору конституции через родственников Дениса Ивановича после его смерти. Текст в первоначальном варианте передал Муравьеву другой декабрист, М.А. Фонвизин . Этот трактат, написанный Фонвизиным до 1792 года фактически являлся введением к конституционному проекту, который был сожжен после раскрытия Екатериной заговора, сложившегося против нее вокруг наследника престола, Павла Петровича, и возглавляемого его воспитателем, П.И. Паниным. Введение к конституции, спасенное братом автора, впоследствии получило название «Рассуждение о непременных государственных законах» и являлось в значительной степени критикой екатерининского правления, указывающей на все его недостатки и на необходимость его реформирования .