Россия и Запад: возникновение образа

В этой связи имеет смысл посмотреть, кто из иностранцев непосредственно жил бок о бок с русскими, в первую очередь в городах. Реально российское общество знало немцев - масса немцев жила в Санкт-Петербурге и по всей стране. Немец был некоторой чувственно постигаемой реальностью, данной в ощущение непосредственно или известной через близких: соседей, родных, знакомых. Немца знали так же, как на востоке страны знали китайца. В России, особенно на юге и западе, жила масса поляков - но поляк воспринимался как «свой-чужой». Это не оговорка. Поляки были подданными батюшки-царя, но носителями чуждой культуры и ментальности. Существует масса свидетельств подобного восприятия поляков. Традиционно в России жили французы. Во второй половине XIX в. появилось сравнительно много бельгийцев. Это было связано с высокой активностью бельгийского капитала в России. Гораздо меньше было англичан. Говоря о низовой культуре города можно с некоторой уверенностью предполагать, что образ Запада был достаточно дифференцирован - в нем выделялись немцы, австрийцы, французы, англичане, бельгийцы. Еще, где-то совсем далеко, была Америка. Жизнь бок о бок, общение с неизбежно обрусевавшими, но не утрачивающими своей природы выходцами из Западной Европы, работали на формирование реальных представлений и размывание мифологических интерпретаций.

Впрочем, и тут образ иностранца сохранял некоторые традиционно негативные черты. Можно обратиться к так называемому идеологическому роману, представленному в произведениях В.В.Крестовского или Н.С.Лескова. Отрицательные персонажи, силы, несущие опасность чистосердечному русскому человеку, фатально оказываются иноземцами - немцами, поляками и т.д. Рефлексы традиционной ксенофобии проникали в низовые, бульварные жанры литературы.

В пореформенной России, однако, описанная выше ситуация постепенно менялась. Внутри народной культуры зреют социальные, ментальные и идеологические предпосылки для движения по пути рационального постижения европейской по своей природе культуры города.

С середины XIX в. на культуру народных масс постоянно воздействует два фактора. Прежде всего это новые, нетрадиционные элементы в системе хозяйства, социальных отношениях, в быту и культуре. С отменой крепостного права рухнул барьер, отделявший патриархальный крестьянский космос от мира вестернизующегося города и барской усадьбы. Новые навыки, знания и умения подводили крестьянина к ментальному и психологическому барьеру, за которым городская жизнь и природа отношений в рамках урбанистической цивилизации утрачивает параметры иррационального и опасного, становится постижимым. Второй фактор был связан с социальным и имущественным статусом человека. Вторжение рыночных отношений необратимо вело к тому, что верность традиционной культуре оборачивалась маргинализацией, вела к обнищанию, в лучшем случае гарантировала прозябание, в то время как освоение новых моделей жизни обеспечивало рост доходов, перемещение вверх по социальной лестнице сельской общины.

Новые идеи, и это совершенно естественно, утверждаются в молодом поколении. С межгенерационным расслоением в деревне связаны процессы разложения большой семьи. Царское правительство поддерживало патриархальную семью и законодательно ограничивало возможности раздела имущества и выделения молодых, но это не могло остановить объективный процесс. Если для людей старшего поколения письменная культура практически оказывалась не нужна, а потребности исчерпывались курсом церковно-приходской школы, то молодые начинают осознавать смысл письменной культуры и «учености» не как блажь, а как прагматическую ценность. Эта доминанта поведения последовательно разворачивается с третьей четверти XIX в. На смену патриархальной иерархии, которая задает высший статус старшего как знатока и интерпретатора традиции, утверждается приоритет нового человека как знатока утвердившейся реальности. Новый, посттрадиционный субъект выигрывает социально и экономически, и никакая традиция, никакие аппеляции к исконному не в силах что-либо изменить.

Далее, постепенно рушится гносеологический барьер, препятствовавший пониманию культуры города. После овладения некоторым минимумом знаний и представлений - навыками письма, понимания «казенных» бумаг, юридического оформления купли-продажи, азов экономических отношений - рушится барьер, препятствующий постижению иной реальности. На месте чистого традиционалиста появляется человек, способный двигаться в глубь городской цивилизации. Навык чтения приносит в крестьянскую среду газету. На место «Старика Наслышки» приходит массовая культура нового времени.

Вместе взятое, это вело к неизбежному изменению ментальности. Отдаленным, стратегическим следствием такого изменения было изживание противостояния деревня-город. На первых стадиях этого процесса образ города начинал «смещаться» в сознании крестьян. Город оставался амбивалентным, но тревожные, дьявольские коннотации и культурные смыслы постепенно приглушались и утрачивали свою актуальность. А смыслы и положенности, связанные с понятиями желанного, полезного и необходимого выявлялись и завоевывали сознание. Однако мифологизированный образ Запада был лишь одним из имен Города и в этом смысле -ипостасью данного противостояния.

Выше описана общая логика процесса. Реальность была гораздо более трагичной и противоречивой. Главная проблема вырастала из культурной и социальной дифференциации, которая вела к расслоению и расколу российской деревни. Освоение новой, городской по своей природе культуры оказалось выгодным. Традиция была не в силах бороться с этим обстоятельством. По мере включения деревни в модернизационные по своему характеру процессы разворачивания рыночных отношений, такие категории, как зажиточный, крепкий хозяин и, наконец, кулак, все более тесно корреспондируют с фигурой социального персонажа пережившего рамки традиционной культуры и энергично осваивающего реалии эпохи - кредит, логику рыночных отношений, умение оценивать и организовывать сельский труд в соответствии с абстракцией рубля. Если такой крестьянин не уходил в город, что случалось достаточно редко, то превращался в кулака.

Далее, логика экономических отношений задавала следующую диспозицию: объектом его эксплуатации неизбежно становятся традиционно ориентированные, не освоившие новых премудростей жители села. А поскольку традиционная культура базировалась на принципе уравнительности, то наиболее продвинутый и вестернизованый крестьянин превращается в объект ненависти со стороны массы патриархальных аутсайдеров.

Так рождается новое, трагическое противоречие. Крестьянский мир переживает раскол и распадается надвое. Одна его часть избирает освоение нового. Другая переживает чувство распада космоса и испытывает острейшую потребность вернуться к исходной простоте традиционного мира. Социальное расслоение эксплицирует собой распад традиционной культуры.

Однако процессы распада затронули лишь один из секторов сельского мира. Огромная его часть сохранилась нетронутой. Она активизируется в ответ на действие деструктивных тенденций. А эта активизация задала собой следующий - советский - виток отечественной истории.